Призраки дождя. Большая книга ужасов (сборник) - Усачева Елена Александровна - Страница 22
- Предыдущая
- 22/66
- Следующая
Юлиана встала. Все, Бородинское сражение закончилось, Наполеон складывает чемоданы на ближайший поезд до Франции.
– Как глупо, – с придыханием произнесла Шишкина и потопала на выход.
Вадя проводил ее взглядом преданного щенка. Мало что хвостом не махал.
– Ну вот, теперь можно и поспать, – забросил подушку за спину Санёк.
– Какое спать! – рванул подушку на себя Вадя. – Оно что, теперь у меня? Твое проклятье?
– Нечего было с зонтом бегать! – Санёк к страданию соседа был равнодушен.
– Я Шишкину спасти хотел!
– Ну, так иди и скажи ей об этом! Может быть, она тебя поцелует. Какая-никакая память перед смертью.
– Это же ты во всем виноват! Зачем ты смеялся над стариком?
– Чего ты дергаешься? Все равно до первого дождя ничего не известно. – Санёк повернулся к стенке.
– Он тебе обедать мешал?
В животе у Санька булькнуло, напоминая о том, что он сегодня не ужинал. Придется на завтраке наверстывать. Что бы ему такое съесть? Мюсли? Нет, это для девчонок. Алиса их гоняет, велит следить за фигурой. Тем более сейчас, когда нет тренировок. Он лучше себе бутербродов наделает, да побольше. Кофе с молоком. Банан возьмет. И салатик. Они здесь вкусные.
Он проснулся от шебуршания. Спросонья решил, что идет дождь, и мгновенно покрылся холодным потом. Вскочил, ломанулся в ванную. Резкий свет ударил в глаза.
Шебуршался Вадя. Он сидел на своей кровати и стучал чем-то по ладони.
– Ты чего? – спросил он, прерывая свое занятие.
– А ты чего? – Санёк плеснул в лицо водой, приходя в себя. Вид воды родил неприятные ощущения.
– Часы остановились. В два и остановились.
– Сам же говорил – конец света.
– Я шутил, – признался Вадя.
– Вот и с тобой сейчас кто-то шутит.
Санёк вновь завернулся в одеяло, но сон ушел. Так он и проворочался до рассвета. Два часа ночи – это по-каковски? Может, по-московски? Тогда наступят они гораздо позже. Страшилки дурацкие, вечно какие-то условия ставят.
Утром мальчишки встали с больными головами, невыспавшиеся. Друг на друга старались не смотреть.
– У! – радостно приветствовал их Илья. – Я гляжу, конец света встретили во всеоружии! А что это за история с зонтом?
Санёк нашел глазами Шишкину. Нет, это все-таки не человек, а ретранслятор. Шишкина хрустела мюсли, изображая презрение ко всему человечеству.
– Шишкина сперла, а всем растрепала, что на нем проклятие. – Санёк сам не заметил, как наложил в тарелку горку колбасы с сыром. На салатик места не осталось. Ну и ладно. Есть не хотелось. Совсем.
– А Юлька на Гайрайго все валит, – сделал брови домиком Илья.
– Ну да, японцы без зонта на улицу не выходят. Особенно когда он чужой.
– Кстати, о чужом, – вспомнил Илья. – На рецепции спрашивали, ты зонт им вернешь?
Руки похолодели. На память почему-то опять пришли райские птицы.
– Какой зонт?
Вот и голос стал хриплый. Нет, не нравилась ему Япония. Совсем не нравилась.
– Ты, когда уходил, в стойке фирменный зонт отеля брал? Администратор утром лопотала, что брал. Потерял, что ли?
Санёк кивнул, а потом замотал головой.
– Ну, так верни. А сувенир себе какой-нибудь другой возьми. Шапочку из ванной. Или шампунь.
Илья ушел за столик к Алисе. Санёк еще какое-то время постоял, соображая, что делать. Бежать в парк и брать у Садако зонт обратно? А что он ей отдаст? Райских птиц больше нет. В магазине фирменный зонт он не найдет. Заплатить деньги? Сейчас как выставят счет в сто баксов.
Санёк поставил тарелку и вышел из столовой. Над зоной регистрации горел слабый свет. Администратор, склонив голову, что-то писала. Стойка для зонтов была пуста. Простая идея – украсть, а потом выдать за свой, провалилась.
Бесшумно крутанулись двери.
– Конничива! О-гэнки дэс ка? – согнулся в легком поклоне Каору.
Он улыбался. Но в этой улыбке не было добродушия. В ней сквозило злорадство.
– А зонт-то – тю-тю, – прошептал Санёк. – Говорят, у Гайрайго он. Пускай вернет.
Каору внимательно слушал. Не отвешивал больше свои поклоны, не бормотал бесконечные приветствия и пожелания всех благ. Не извинялся.
– И деда мне этого найди. До дождя найди.
Каору не шевелился.
– Все было специально, да? Проверка на вшивость? Игра эта… Свечи… Не понравилось тебе, как мы себя ведем? А мы вот такие! Веселые! И никто ни на кого за это не обижается!
Смотрит. Молчит. Санёк тоже замолчал. Чего распаляться, когда на тебя смотрят, как на умалишенного. Каору поднял руку, коснулся пальцами своего лба.
– Пока глаза черны… – произнес он. – Ищите причину в себе. Выпустите страхи. – И без перехода: – Извините. Бутерброды сделали? Зонты взяли?
Он пошел к столовой, а Санёк остался. Теперь он запутался окончательно – кто куда идет и зачем. Какую роль здесь играют японцы? Им-то зонт, а вернее, его проклятие зачем? Или они тоже во все это не верят. Может, и не было ничего? Может, Саньку все показалось? Дождь этот кого угодно с ума сведет, вот и увидел, чего нет. И деда этого, и игру. Нет, игра была. Всего остального – не было.
Или было?
Вот, например, стоит за дверями этот дед? Что делать? Бежать за ним? Извиняться? На каком языке? Куда этот Каору почесал, когда он здесь нужен?
Медленно крутились входные двери, то показывая сквозь стеклянные стенки, то скрывая деда. Того самого. Страшненького, с отвисшей губой, с тяжелыми мешками под глазами, с реденькой бородкой, сутулого, в свободной рубахе и штанах, в черных ботинках.
Дверь повернулась, стирая стоящего на улице человека. Санёк бросился за ним.
– Эй! Стой! – закричал он, оказавшись в неожиданной пустоте. – Дед! Остановись! Ну, ты чего? Обиделся? Ну, извини!
Он метался туда-сюда, не понимая, куда с такой скоростью мог учесать пенсионер.
В толпе мелькнула черная спина. Мятая, застиранная рубашка. Они тут все с утра были как будто из мешка вытащенные – мятые, хмурые, в пиджаках не по размеру.
– Стой!
Санёк помчался на толпу. Безликие люди шли ровным строем, не торопясь ни обгонять, ни отставать. Шли чинно, спокойно. Сквозь такой строй было почти невозможно пробиться. Они не пускали.
– Не уходи! Ну, что ты? Ну, прости! Слышишь? Дед!
Санёк почти догнал его, когда кто-то осторожно коснулся плеча.
В первую секунду показалось, что перед ним Каору, и он стал быстро объяснять, просить перевести, но слова повисли в безвоздушном пространстве непонимания.
Не Каору. Кто-то другой, очень похожий, как и все японцы друг на друга. Этот кто-то заговорил, вежливо кланяясь и даже отходя чуть назад – выдерживал приличную дистанцию.
Кланялся и говорил. И снова кланялся, как будто за что-то извинялся.
– Да мне объяснить только надо, – встрял в песню японских слов Санёк.
Японец – мятое улыбающееся лицо, пожеванный пиджак, размера на два больше, чем хозяин, стоптанные пыльные ботинки – поклонился. Так и тянуло врезать ему по макушке.
Санёк обернулся. Куда мог уйти старик? И встретился взглядом с выцветшими глазами. Старик посмотрел на него и медленно пошел прочь. Санёк осторожно обошел все еще бормочущего что-то свое японца и направился следом за стариком.
Теперь дед никуда не спешил. Топал, еле переставляя ноги. Санёк послушно прошел за ним пару кварталов. Движение помогло рассеяться путанице в голове. Зачем он идет с японцем? Он все равно не поймет, что тот говорит. Может, никакого проклятья нет? Просто дед сидел рядом с ними в кафе, выбрал Санька и распылил специальный яд. Вчера ведь рассказывали о луче смерти. Его запретили, так эти японцы наверняка еще чего-нибудь придумали, галлюциногенный газ без цвета и запаха, например.
Старик скрылся в толпе, больше ни разу не обернувшись. А чего ему оборачиваться? Свое черное дело он сделал, проклятье передал.
Санёк похлопал себя по карманам. И ничего ему и не подаришь, так чтобы откупиться от обиды. И авоськи в руке у деда не видно, нечего забирать, чтобы помочь донести. И вряд ли этот дед сильно заметит, когда в его квартире уберутся. Если у него вообще есть где-то квартира.
- Предыдущая
- 22/66
- Следующая
