Архимед Вовки Грушина - Сотник Юрий Вячеславович - Страница 7

• Предыдущая
• 7/17
• Следующая

Снова дрогнула бочка, в которой сидела Вава. Леня не боялся крыс, но по спине его бегали мурашки, когда он смотрел на звеньевую.

Где-то далеко прозвучал горн. В ту же секунду крыса вылетела из бочки. Дрыгая лапами, она взвилась вверх и исчезла.

— Хватит дурака валять! — проворчал над люком Бурлак.

— Да честное пионерское, мне показалось… — уже совсем неуверенно сказал его товарищ.

— Мало чего тебе показалось! Сначала проверь, потом подымай панику. Идем!

И трикотажи ушли из погреба.

Один за другим вылезли из бочек измученные, грязные карбиды. Они собрали свои вещи и приставили лестницу. Никто из них не сказал ни слова.

Молчали они и наверху. Леня стал привязывать концы проводов к аппарату, остальные сели по своим местам и приникли к щелям между досками.

От пережитого волнения жажда усилилась. Каждому казалось, что вот-вот потрескается кожа на языке. Но все молчали и время от времени поглядывали на Таню. Она стояла на коленях перед дверью и не отрывалась от щели.

— Аппарат готов, — тихо сказал Леня.

Звеньевая молчала, попрежнему глядя в щель. Перед белым домом выстроились четырехугольником трикотажи. Опять заиграл горн. Послышалась дробь барабана, и красный, горящий на солнце флаг рывками поднялся вверх.

— Передай, — не оборачиваясь, сказала Таня: — «Флаг у противника поднят».

Ленька облизнул пересохшие губы и прислушался к слабому журчанию ручья под холмом. Он знал теперь, что он и его товарищи будут слушать это журчание три часа, пять, может быть восемь и никто из них не скажет ни слова о том, что хочется пить.

Склонив лопоухую голову к аппарату, Леня стал медленно нажимать на ключ, шепча про себя:

— Точка, точка, тире, точка… точка, тире, точка, точка… «Флаг у противника поднят!»

Невеселый был вид у нашего обоза, когда мы, сильно отстав от колонны, тащились по узкой дороге среди высокой ржи. Пекло солнце. Жужжали мухи. Облезлая наша лошаденка тянула скрипучую телегу, кивая при каждом шаге головой. На телеге лежала груда всякого отрядного добра, накрытого брезентом, и сверху сидели наши поварихи: Ирина и Зюлейка.

Я не очень унывал в обозе. Не всякому мальчишке поручают такое ответственное дело, как управление лошадью! Я сделал себе из газеты огромную шапку, которая хорошо защищала от солнца, и работал не покладая рук: тянул лошадь под уздцы, кормил ее на ходу пучками травы, отгонял от нее хворостиной мух, осматривал колеса телеги, которые страшно вихлялись. Словом — не скучал. Зато поварихи совсем скисли.

Ирина злыми глазами смотрела на лошадиные уши, Зушка покусывала кончик косы… И обе молчали.

Целую неделю они готовились к походу. Зубрили флажковую сигнализацию, учились ползать по-пластунски, обращаться с компасом и картой.

Вечером накануне похода лагерь выстроился на линейке, и старший вожатый Сергей прочел приказ: такие-то назначались в разведку, такие-то связистами, такие-то санитарами.

— С командой идет обоз в составе одной подводы. Возницей назначается Митя Чижов, старшим поваром — Ира Аникина, ее помощницей — Зюлейка Ибрагимова.

На линейке тихонько засмеялись.

— Стряпухи! — крикнул кто-то.

Ира подняла руку и попросила слова:

— Почему именно меня назначают в обоз?

Сергей сказал, что он мог бы не отвечать на подобные вопросы, потому что приказ командира обсуждать не полагается, но что он, так и быть, ответит:

— В обоз назначили вас троих как самых боевых и расторопных ребят. От вас зависит успех похода. Не будет вовремя готов обед, ужин, завтрак — не сможем мы и продолжать поход.

На линейке перестали смеяться. Даже выступил Леша Лавочкин и спросил, почему его, в таком случае, не назначили в обоз. Поварихи одумались и в один голос закричали, что они согласны.

Весь вечер они принимали от завхоза лагеря всякие продукты, кухонную утварь и очень заважничали оттого, что легли спать позже всех.

Утром после завтрака пионеры, все в белых рубашках и синих трусах, под барабанную дробь выступили в поход, а за ними поплелась наша телега, которая визжала и ныла, словно была живая и у нее что-то болело.

Настроение у поварих быстро начало портиться. Лошадь наша плелась, как черепаха. Ира и Зушка то шли рядом с телегой, то забирались на нее и ехали, стоя на коленях, стараясь разглядеть, что делается впереди. А там то и дело случались всякие интересные события.

Проходя по перелеску, мы заметили, что пионеры вдруг разбежались в стороны от дороги и пошли двумя цепочками под деревьями. Мы поняли, что они прячутся от «вражеского самолета». Нам тоже захотелось спрятаться, но вдоль дороги тянулись глубокие канавы, и свернуть было некуда.

Потом, когда мы выехали на большой луг, пионеры неожиданно исчезли, словно сквозь землю провалились. Впереди послышалось тарахтенье деревянных трещоток, которые служили у нас пулеметами. Обе поварихи вытянули шеи.

— Залегли! — сказала Ира.

— Они атаку кавалерии отбивают! — сказала Зушка.

Тут обе напустились на меня:

— Хватит тебе цацкаться с лошадью! Погоняй!

— Лошадь не автомобиль, чтобы гнать да гнать! Запрягайтесь сами и скачите хоть галопом.

Было два привала, во время которых мы присоединялись к остальным ребятам. Да только лучше бы обошлось без этого. Мне прямо жалко было поварих, когда ребята подшучивали над «кашеварами» или рассказывали им о своих подвигах. Ирина и Зушка несколько раз просили вожатого Сергея позволить им хотя бы на марше итти с колонной, но он сказал:

— Телега отстает. При телеге все время должны находиться люди. Неровен час, что-нибудь с ней случится, и Митя не справится один.

Вскоре после второго привала мы так отстали от колонны, что совсем не видели ее. Поварихи больше не торопили меня и сидели на возу притихшие, унылые. Я тоже умаялся. Все молчали. Только и было слышно, как стрекочут кузнечики, скрипит телега да ступает лошаденка по дорожной пыли.

Но вот дорога свернула к лесу, в котором мы должны были обедать. И тут между поварихами начался разговор. Они говорили очень тихо, но я все-таки расслышал кое-что и сильно встревожился.

Начала разговор старшая повариха:

— Небось, Таська Лапина совсем бегать не умеет, а ее связистом назначили.

Зушка не ответила.

— Завтра большая военная игра. Настоящие окопы будут рыть, а ты возись с кастрюльками! Небось, Таська Лапина получше нас с тобой готовит.

Зушка вздохнула, подняла глаза и задумчиво сказала:

— Если мы испортим кашу, нас прогонят из поваров.

Ирка быстро повернулась и уставилась на Зюлейку:

— Как это — испортим кашу?

Зюлейка продолжала разглядывать облака.

— Я не знаю, сколько нужно класть крупы на ведро воды. Может быть, один килограмм, а может быть, и пять.

— Прекрасно знаешь: три литра на кило. Ну, дальше?

— И если не мешать кашу, то она подгорит.

— Ну?

Зюлейка вздохнула:

— И если в кашу положить слишком много соли…

Ира скосила на нее серые глазищи и, наверное, не меньше минуты молчала. Потом она вдруг спрыгнула с телеги и заговорила громко, отрывисто:

— Ты брось эти штучки! Слышишь? Зушка, ты это брось!

У меня отлегло от сердца.

Мы вошли в лес. Справа от дороги на большой поляне расположились пионеры. Уже горел большой костер. Одни ребята болтали, лежа на траве, другие перебрасывались волейбольным мячом, но все, увидев нас, сбежались к телеге и окружили ее, словно мы собирались давать представление.

Я распряг клячу, пустил ее пастись. Старшие ребята помогли Ирине и Зушке установить над огнем котел, натаскали воды из ручья. Поварихи засыпали пшенную крупу и положили соли. Я с тревогой следил за тем, как они это делают. Уж больно злое было у Ирки лицо. Но они все сделали по правилам.

• Предыдущая
• 7/17
• Следующая