Золотое колечко на границе тьмы (сборник) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 17

• Предыдущая
• 17/164
• Следующая

Выход был один: поскорее написать про свою первую книжку рассказ и напечатать в газете или журнале. Тогда пускай спрашивают! Я буду говорить: "Про это уже напечатано. Прочитайте, если интересно, там все-все рассказано".

Я так обрадовался этой мысли, что хотел сесть за работу в тот же день. Однако всякие срочные дела мешали… Но вот опять весна, близятся каникулы, и времени уже почти не осталось. Я берусь за карандаш. Пишу название…

Но даже сейчас у меня ощущение, будто я не сижу один за столом, а стою в классе и на меня выжидательно смотрят сорок девчонок и мальчишек. Рыжий пятиклассник, весело морща конопатую переносицу, спрашивает:

— А как вы написали свою первую книгу?

… — Как я ее написал… Видишь ли, это длинная история.

— Вот и хорошо! Расскажите! — слышатся голоса.

— Разве вы еще не устали?

— Не-е-ет!!!

"Вот черти…"

— Ну ладно… Прежде всего надо сказать, что в то время мне было чуть больше семи лет…

— У-у-у…

— Да. Именно так. Это случилось в феврале сорок шестого года.

…Хороший был год — первый мирный год после войны. Больше не надо было со страхом ждать: вдруг придет извещение, что кто-то из родных убит, ранен или пропал без вести. Но жизнь еще была нелегкая. Хлеб давали по карточкам, одежды не хватало, с дровами тоже случались перебои…

Мама, я и старшая сестра Людмила жили тогда в Тюмени, на заваленной сугробами улице Герцена, такой тихой, что по вечерам на много кварталов разносился скрип снега под полозьями саней и валенками редких прохожих…

Вечера случались хорошие и плохие. Хорошие, когда горят в печке дрова, на столе каша или макароны, посыпанные сахарным песком; мама вовремя пришла с работы и сегодня больше никуда не уйдет; в тетрадках нет ни двоек, ни грозных записей Прасковьи Ивановны; уроки вроде бы сделаны (а еще лучше, если завтра воскресенье). Но самое главное — у меня есть хорошая книжка!

Если книжки не было, никакой вечер не мог считаться полностью хорошим. Я в то время читал, как говорится, напропалую. Добывал книжки где только можно: брал в детской библиотеке на углу улиц Ленина и Челюскинцев, выпрашивал у знакомых, выменивал "на срок" у ребят ("Я тебе насовсем пистолет с резинкой, а ты мне на три дня эту книжечку. Идет?"). Больше всего мне нравились потрепанные томики детиздатовской "Библиотеки приключений" — маленькие, пухлые, в потертых коленкоровых переплетах, которые украшала узорчатая рамка со следами облезшей позолоты.

Какие это были книги! "Таинственный остров", «Аэлита», "Плутония", "Белый клык", "Всадник без головы"…

На первой странице каждой книжки я всегда видел маленький значок со словом «Детиздат» — сидящего мальчика, который положил на поднятые коленки книгу и, видимо, с головой ушел в мир бурь и приключений. Мне казалось, что этот мальчик похож на меня. По крайней мере, мы были друзьями…

Не всегда мне везло. Случалось, что я оставался совсем без книг: прежние прочитал и отдал, новых раздобыть не удалось. И вот однажды…

Вечер без книжки был унылым. Тем более что мама все не возвращалась. Людмила за что-то на меня ворчала, электричество не горело, а желтый свет керосиновой лампы делал комнату тесной и. печальной.

Дрова в печке, однако, горели. Я сидел у приоткрытой дверцы и почти сердито думал о писателях. Что они за люди? Откуда у них такая сила, что могут они заставить человека забыть про все на свете? Про то, что хочется есть, про уроки, про боль в распухших от холода пятках. Даже про то, что мамы все еще нет дома, а на улицах, говорят, хозяйничает по вечерам банда "Черная кошка" (эти бандиты не только грабят, но еще страшно мяукают и царапают людей громадными железными когтями)…

"Как человек придумывает книгу, от которой не оторвешься?" — это была, кажется, первая четкая мысль в цепочке моих рассуждений.

А вторая:

"Наверно, писать такую книгу еще интереснее, чем читать…"

И третья:

"А если так, не попробовать ли самому?"

Я даже задержал дыхание — такой неожиданной и блестящей была идея.

Но почти сразу я спросил себя:

"Разве ты писатель?"

А может быть, это спросил не я, а тот мальчик с детиздатовского значка? Он вспомнился — будто поднял от книжки голову и взглянул внимательными темными глазами. Без насмешки, но недоверчиво.

Я немного смутился, но сказал:

"А что? Сперва никто не писатель, пока не написал книжку. А если написал, тогда уж… вот… Вдруг я когда-нибудь тоже?.."

"Ты же маленький".

"Но я только попробую… маленькую… Ладно?"

Он улыбнулся и сказал мне:

"Ладно. Давай".

Когда человеку семь лет, у него решительный характер. Я вскочил и сразу взялся за дело…

Обычно здесь я прерываю рассказ и спрашиваю ребят:

— Как по-вашему, что надо, чтобы написать книгу?

Нынешние школьники не лыком шиты! Аккуратная строгая девочка в белом переднике поднимает руку и говорит:

— Надо знать жизнь.

Мальчик с первой парты что-то шепчет соседу и потом сообщает:

— Надо заранее изучить материалы и составить план… Подробный.

Даже конопатый мальчишка — тот, что задал коварный вопрос о первой книге, — произносит с ужасно серьезным видом:

— Надо получше выучить русский язык. — Он хитро косится в сторону учительницы, а та одобрительно кивает.

Я вздыхаю.

— Правильно, — говорю я. — Вы молодцы. И мне сейчас неловко за себя. Потому что в тот далекий зимний вечер я не смотрел на дело так серьезно и глубоко. Мне казалось, что для работы над книгой нужны две вещи: бумага и карандаш. (Чернила не годились: они напоминали об уроках и гасили вдохновение.)

Карандаш у меня был. Даже карандаши. Цветные. Шесть штук в коробке с надписью «Спартак». Мама положила их под елку в новогоднюю ночь. Где мама взяла такую редкость, я так и не узнал. Она утверждала, что это подарок Деда Мороза. Но я на восьмом году жизни верил в Деда Мороза не больше, чем в то, что когда-нибудь стану отличником.

Я заново отточил кухонным ножом красный и черный карандаши. Красным я выведу название и первую заглавную букву — как в старинных книгах. А черным стану писать весь роман. Я сразу решил, что это будет роман — с морскими приключениями, пиратами и сокровищами.

Итак, у меня было чем писать. А на чем?

С бумагой было туго. Чистые тетрадки выдавали нам в школе по строгому счету. Их не хватало. Часто приходилось писать на всяких случайных листках, на обороте старых документов, а задачки мы иногда решали даже на газетах.

Я подумал, что если газеты годятся для школьных занятий, то сойдут и здесь. Тем более что другого выхода не было.

Старые газеты мы припасали для растопки и хранили в углу за этажеркой. Я их вытащил оттуда под негодующие крики старшей сестрицы. Скобками из медной проволоки я сшил тетрадку размером в одну восьмую газетной страницы — так, чтобы писать поперек печатных строчек.

Потом встал коленями на стул, подвинул тетрадку к лампе, сердито оглянулся на Людмилу — чтобы не подглядывала — и вывел название: ОСТРОВ ПРИВИДЕНИЯ.

С чего начинаются главные события во всех классических романах с морскими приключениями? Конечно, с бури. Вспомните «Робинзона», "Пятнадцатилетнего капитана", «Гулливера»… Я не хотел отступать от правил. Я написал:

БУРЯ БЫЛА УЖАСТНАЯ…

Отчетливо помню большую красную букву Б в начале строки. И эту черную неровную строку с первыми словами моего «романа» (она дерзко пересекла цепочки мелкого газетного шрифта). И разлапистое Т, совершенно ненужное в слове «ужасная» (про это мне потом сказала мама).

Вторая строчка рассказывала, что "волны были как десятиэтажный дом".

• Предыдущая
• 17/164
• Следующая