Синий город на Садовой (сборник) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 5
- Предыдущая
- 5/136
- Следующая
На сей раз отец выслушал бурные мамины жалобы и решил:
— Давай-ка, Федор, перетащим наши с мамой кровати в большую комнату. А Ксения въедет на наше место. И все дела…
— Да как же без гостиной! — всполошилась мама.
— А зачем она?
— Ты с ума сошел! А если гости придут?
— Ну и посидят на кроватях, еще мягче будет… Да и чем их кормить нынче, гостей-то? Ливерная колбаса и та по талонам.
— Во-первых, ливерная — без талонов! А во-вторых, вам же на заводе обещали спецпайки!
— Ага, обещали. Пока стачечный комитет заседал. А теперь вот… тоже обещают. Блюдо сезона — обещание под маринадом с гренками из неотоваренных карточек…
Итак, родители перебрались в самую большую комнату, а Федя остался в "своей кошмарной берлоге", как выражалась мама.
И жизнь потекла почти как прежде. Только оказалось, что Степка из бестолкового малыша-хныкалки превратился во вполне сознательную личность. Он уже бегло читал книжки про Буратино и Волшебника Изумрудного города, высказывал здравые суждения о взрослых и знал немало анекдотов про современную жизнь. К Феде теперь Степка стал относиться как полагается — без излишней липучести, со сдержанной преданностью, но порой и с дурашливой резвостью младшего братишки.
В общем, хороший был племянник Степка. Но…
Сперва разик, потом другой попросила Ксения брата отвести Степу в детский сад, а вечером сходить за ним. Так и повелось. Потому что работала Ксения в своем ателье в полторы смены — деньги-то нужны… Федя наконец не выдержал:
— Хорошо, что со своим Женечкой второго не завели. А то хоть разорвись…
Мама наладилась дать ему по шее (интеллигентный человек, работник гуманного медицинского учреждения!), но Федя в красивом витке ушел от несправедливого возмездия.
— Постыдился бы! При ребенке! — Мама оглянулась на Степку, который торчал тут во время разговора.
— Ох уж "ребенок"! Думаешь, они в своем детском саду не знают, что такое роддом? Послушала бы, о чем они разговаривают, когда на горшках сидят…
Степка бесхитростно подтвердил, что назначение роддома воспитанникам детсада хорошо известно. А второго ребенка не завели, потому что "дядя Женя не хотел нарушать сба-лан-си-ро-ван-ность семейного бюджета".
— Во! Слышала?! — восхитился Федя. — Какой же это "ребенок"? Мог бы и сам из детского сада домой топать, здесь всего четыре квартала и переулки тихие…
— Тебя-то до третьего класса в школу провожали!
— А я просил, да?!
Но ворчал и спорил Федя так, из упрямства. На самом деле ни за что бы он не позволил Степке ходить одному. Потому что нет-нет да и появятся в газете объявления: "Просим помочь в поисках мальчика…", "Потерялась девочка…". А еще чаще — по телевидению. Жуть такая — видишь на экране фотографию мальчишки или девчонки, живое, веселое лицо, и понимаешь, что, может быть, в это время его где-то уже черви грызут…
Ну, бывает, конечно, что кто-то сам убежал из дома или в лесу заблудился и потом его отыщут живого. Но ведь не секрет, что есть на свете гады, для которых самая большая радость — замучить человека. Особенно маленького, беззащитного. Поймают, наиздеваются всласть и в живых не оставят. Концы в воду… При мысли, что такое может случиться и со Степкой, ужас прокалывал Федю ледяной иглой. Мало, что отца загубили у парнишки, дембили проклятые!..
Один раз Федя неосторожно ругнулся так вслух.
— Что-что? — переспросил оказавшийся рядом отец. Потом объяснил, что слово это вовсе не ругательное. Так по традиции называют себя солдаты, ожидающие скорого увольнения из армии. От слова "демобилизация". И сам он, Виктор Григорьевич Кроев, тоже когда-то был дембилем. И скорее всего, Феде тоже придется пройти через это, потому что всеобщего и полного разоружения в ближайшее время не ожидается.
Федя смутился, но потом объяснил, что дембилями называет вовсе не всякого солдата, уходящего домой, а таких людей, у которых "демобилизация" всего человеческого. Тех, кому обязательно надо кого-то унижать и бить… А нормальные солдаты зря придумали себе такую кличку. Кстати, по-солдатски это звучит и пишется "дембель". А по-Фединому — "дембиль". Гораздо точнее. Слово это похоже на другое — "дебил"…
За Степку Федя продолжал бояться. И порой снилось даже, что Степка исчез. Причем сны были двух разновидностей. Иногда Степка терялся в Городе. В том Городе Фединых снов, где полузнакомые улицы приводили вдруг на океанские набережные, а обыкновенные дома перемежались с фантастическими сооружениями звездных пришельцев. Федя шел по этому Городу со Степкой, и Степка вдруг непостижимо, в одну секунду, исчезал. Шагнул в сторону — и нет его. И Федя метался по тротуарам, лестницам, эстакадам и каменным средневековым коридорам. В томительной тревоге и жгучем нетерпении — найти, спасти, больше не отпускать… Но было в этой тревоге что-то от приключений, от игры. Потому что в глубине души Федя знал: в Городе нет настоящей опасности и он не принесет малышу зла. И постоянно грела надежда — вот за этим поворотом, за той дверью Степка найдется… Чаще всего Федя просыпался, так и не отыскав его. Но страха и горечи от такого сна не оставалось. Будто обязательно будет продолжение, где он Степку найдет…
Но были и другие сны — до жути похожие на реальность. О том, что Степка ушел из детского сада и вот уже несколько дней его нет, нет, нет… И самую страшную пытку — пытку неизвестностью — Федя ощущал всеми нервами, как наяву. Тут бы схватиться за крестик, но его не оказывалось на груди. Потому что Федя сам был виноват: не пришел за Степкой вовремя… А телевизор бесстрастно вещал: "Потерялся мальчик…"
…Такой вот сон как раз приснился Феде утром того дня, когда случилось ДТП и он встретил незнакомую девочку.
На этот раз в роли дикторши почему-то выступала Флора Вениаминовна. Была она в платье с цветочками, а на плечах — погоны капитана милиции. Но это ничуть не удивляло Федю. До удивления ли? В душу его, полную тоски и страха, слова Хлорвиниловны падали, как железные шарики в черную воду:
"Разыскивается мальчик, Степан Горецкий. Шести лет. Волосы русые, лицо круглое, нет верхнего переднего зуба, над левой бровью маленький белый рубчик. Три дня назад около восемнадцати часов пропал из детского сада номер семь на улице Хохрякова. Был одет в темно-красные, с белыми полосками, трусики, красную пятнистую майку, оранжевые гольфы и красные сандалии. Всех, кто может что-либо сообщить о пропавшем ребенке, просим позвонить по телефону…"
За стенкой, в своей комнате, безудержно и с надрывом — так же, как при известии о гибели Миши, — рыдала Ксения. Хлорвиниловна, слыша это, недовольно косилась с экрана. Потом вдруг хлопнула, как в классе, ладонью о стол:
"Пре-кра-тить!" Один погон свалился с ее плеча. И Федя с великим облегчением осознал, что это сон. Слава Богу, опять сон!..
Усилием воли он сжал потускневшее сновидение в комок, отбросил его. И стал со счастливым облегчением просыпаться.
В окно сквозь верхушку тополя било горячее солнце. И оттого, что страх оказался пустым и что сейчас утро, лето и почти каникулы, сделалось удивительно радостно. А еще лучше стало, когда в приоткрытую дверь проник Степка. Живой, невредимый, с припухшими после сна губами и растрепанными волосами. Увидел, что Федя не спит, заулыбался (вместо зуба — черное окошечко). Федя лег на спину, руки заложил за голову, ноги подтянул — коленками вверх. Разрешающе глянул на Степку. Тот весело подскочил, забрался на постель. Сел Феде на колени и съехал с них на живот. Федя тихонько взвыл:
— Балда! Больно же…
Степка виновато засопел, но с живота не слез.
Из-за дверей донеслось:
— Эй, вы, там! Умываться и завтракать! Я из-за вас на работу опоздаю! — Это Ксения. Родители уже ушли. Мама заведовала регистратурой в зубоврачебной поликлинике (сто-ма-то-ло-ги-че-ской) и отправлялась на работу раным-рано. Отцу полагалось быть в лаборатории к девяти, но он тоже всегда спешил. А в последнее время — особенно. Завод переходил на новую продукцию ("Кон-вер-сия!").
- Предыдущая
- 5/136
- Следующая
