Тайна притока Конды - Коряков Олег Фомич - Страница 4
- Предыдущая
- 4/4
Увидел я сумех — обрадовался страшно: это же спасение! Это жизнь!..
Амбарчик стоял на деревьях высотой метров в пять или шесть. Стволы их были гладко очищены и отполированы, чтобы зверь какой-нибудь, росомаха не разграбили добра. Под деревьями лежала толстая жердь с зарубками. Приставив её к амбару, охотник забирается наверх.
С бьющимся сердцем взялся я за эту своеобразную лестницу… Проклятая слабость! Я не мог поднять жердь. Я тужился, кряхтел, обливался потом — бился всячески. Но — тщетно!
До вечера возился я с жердью, окончательно вымотал себя и, наконец упав, уже не мог встать на ноги…
А люди с верховий Уха вернулись ни с чем. Ни у реки, ни в тайге они не могли найти меня. За это время все кругом были подняты на ноги. Партиями по несколько человек люди уходили в урман на поиски.
Уже нарочный директора ПОС известил заповедник — база его была в двухстах двадцати километрах — о случившемся. Оттуда тоже спешили на помощь. Я этого, конечно, не знал, а если бы и знал — что толку?.. Меня окружали мёртвое безмолвие урмана, чаща, болото, смерть.
Своего тела я не чувствовал. Его как бы не стало. Полное бессилие принесло удивительную легкость телу. Необычайно хорошо работал мозг. Я сознавал всё совершенно отчётливо, предельно ясно.
Лёжа во мху у сумеха, я написал записку для тех, кто когда-нибудь найдёт моё тело. Разводить костёр в тот вечер я уже не стал: лишние движения. Наступила ночь, и я заснул.
Сон освежил меня. Проснувшись утром и лёжа на спине, я случайно взглянул на тонкую высокую сосну в нескольких метрах от меня. Вот где спасение!
Тогда и сослужил мне свою лучшую службу этот старый охотничий нож. С лихорадочной поспешностью я начал подрубать им сосну. Не знаю сколько я потратил времени. Здоровый человек обыкновенным столовым или перочинным ножом подрубил бы это дерево в несколько раз быстрее меня. Я часто и подолгу отдыхал. Наконец ещё усилие — и сосна повалилась на сумех.
Передо мной был мост в жизнь.
Но — мост-то мост, а надо ещё суметь по нему пройти.
Медленно, отдыхая через каждые полметра, взбирался я наверх. Подтянусь, всажу нож в ствол, отдохну, держась за нож, опять подтянусь, снова всажу — и так до сучьев. А они были высоко.
И каким же горьким, каким обидным было моё разочарование, когда я очутился в амбарчике!.. Старые шкуры, глиняный черепок, наконечники стрел, пустые мешочки, обломок сабли времён Ермака да ещё какая-то рухлядь — вот всё, что было0 там. Стоило из-за этого мучаться!..
Но нет! Что-то желтеет вон в том углу… Да, да, конечно, ведь это мука. Мука! Хлеб… Словно кто-то сдавил мне горло.
Её было граммов двести — отсыревшей, полусгнившей муки, когда-то нечаянно рассыпанной здесь. Наверное, ни один старатель не собирал с такой тщательностью золотой песок, с какой сгребал я эту вонючую муку.
Через несколько минут я уже пёк на костре лепёшки, завернув кусочки теста в листья.
Воля зовёт вперёд!..
А потом… Потом я опять шёл. Правда, не в буквальном смысле этого слова. Вернее будет, если я скажу: барахтался в урмане, полз, лез, корчился, карабкался — всё, что угодно, но, в общем, двигался.
Воля! Она толкала меня, тянула, тащила. Туда, на запад, к заветному жилью манси. Часто очень хотелось лечь, упасть, чтобы больше не вставать, не мучаться. Так хотелось телу. Но мозг — не велел. Для того ли, чтобы погибнуть, шёл я на Ух и терпел все невзгоды?! Я нёс с собой ценные научные материалы. Их ждала от меня моя страна. Чёрт возьми, ведь жизнь ещё теплится во мне!. Быть может, завтра придёт смерть. Но — завтра. А сегодня, пока во мне есть хоть маленькая частица жизни, я буду изо всех остатков сил биться и за эту частицу. Нет, только вперёд!..
На десятый день наткнулся на охотничий тёс — лесную тропу от зарубки к зарубке. По большим и ровным стёсам я узнал сильную и ловкую руку знакомого манси Кирилла Дунаева. До юрт оставалось уже совсем немного — меньше двадцати километров.
Последние пять или шесть километров я преодолевал сутки. Это выходит… Один километр за четыре часа. Четыре метра в минуту. В двадцать пять раз медленнее обычного. Вот какая арифметика.
Хватаясь за деревья, шатаясь, я еле-еле перебирал ногами.
Упаду — и не могу встать. Ползу. Ползти тоже было очень трудно.
Когда я услышал лай собаки, у меня покатились слезы, и я хотел побежать. Рванулся и упал. Упал и, хоть убей меня на месте, не могу ни встать, ни пошевелиться. Такая была обида!..
Отдышался еле, приподнялся на четвереньки — и дальше.
Мой вид, наверное, был очень страшен. Худой — одни кости — бледный, грязный, заросший, исцарапанный, трясущийся от слабости и волнения, в одежде, изодранной в клочья, подползал я к юртам.
Крайней была юрта Кирилла Дунаева. Я добрался до неё и, не вставая с четверенек, постучал.
— Кто там? — из-за двери спросила меня Авдотья, жена Кирилла.
— Это я — Борис.
— Борис?!
— Ну да, я… Открой, Авдотья.
— А зачем ты пришёл, Борис?
— Авдотья, мне плохо… Поесть… Открой…
— Иди в урман, тебе там ходить надо.
Моя давнишняя знакомая, обычно очень приветливая и гостеприимная, она препиралась со мной минут десять. Мужа её дома не было, все мужчины из юрт ушли в тайгу, искать меня. Потом оказалось: Авдотья думала, что это был не я, а явилась из мира мёртвых моя тень.
Вот какая была история.
После этого я месяца два болел. Распух весь, цынга мучала. Откуда-то достали мне две сырые картофелины — на четыре приёма. Очень хорошее лекарство, помогло…
А на Ухе я думаю побывать ещё. Только, надо полагать, экспедиция эта сейчас повторится совсем в другом виде. Несколько лет назад у меня был гость из тех краёв. И кто, вы думаете?
Входит в комнату низкий, приземистый человек в унтах, в куртке из оленьей шкуры. Уже в годах. Снял шапку, говорит: «Здравствуйте». А я смотрю на него, вижу что-то знакомое в лице и никак не вспомню, кто такой.
— Однако, не узнаёшь Номина? — говорит.
— Илья?!
Улыбнулся, головой закивал. А мне всё не верится, что это он. Побрит, волосы пострижены «под бокс». И выговор чистый.
— Ты как в Свердловск попал?
— Приехал вот. Командировка.
— Садись, пожалуйста, гостем будешь.
Илья оказался по-прежнему не слишком многословным.
— Приехал — моторы надо получить, — объяснил он. — Потом — книги. Дунаева Авдотья новый приёмник просила. Потом…
— Постой, постой. Какие книги, моторы?..
Он удивлённо взглянул на меня своими большими светлыми глазами, потом улыбнулся, видимо, поняв моё недоумение.
— А я моторист. Мотористом работаю.
Когда я спросил, не для себя ли он книги покупать собирается, Илья чуть не обиделся и не без гордости сказал:
— Какой такой советский человек, который читать не умеет!
— А Езин, шаман, читать разрешает? — не удержался я от лукавства.
И тут, боюсь, я потерял изрядную долю доверия ко мне в душе Номина. Он отвечал с укоризной:
— Однако, ты плохо головой думаешь. Сам говорил ещё когда: шайтана нет, и шамана не надо. Не знаешь разве? Нет их у нас сейчас. А старик — худой это был человек, обманщик — помер…
После этой встречи я и подумал, что экспедиция моя будет совсем не такой, как двадцать лет назад.
- Предыдущая
- 4/4
