Если душа родилась крылатой - Цветаева Марина Ивановна - Страница 8

Ты, зеленоводный лесной ручей,

Расскажи, как сегодня ночью

Я взглянула в тебя — и чей

Лик узрела в тебе воочью.

Ты в грозовой выси

Обретенный вновь!

Ты! — Безымянный!

Донеси любовь мою

Златоустой Анне — всея Руси!

27 июня 1916

11

Ты солнце в выси мне застишь,

Все звезды в твоей горсти!

Ах, если бы — двери настежь! —

Как ветер к тебе войти!

И залепетать, и вспыхнуть,

И круто потупить взгляд,

И, всхлипывая, затихнуть,

Как в детстве, когда простят.

2 июля 1916

12

Руки даны мне — протягивать каждому обе,

Не удержать ни одной, губы — давать имена,

Очи — не видеть, высокие брови над ними —

Нежно дивиться любви и — нежней — нелюбви.

А этот колокол там, что кремлевских тяжеґле,

Безостановочно ходит и ходит в груди, —

Это — кто знает? — не знаю, — быть может, — должно

быть —

Мне загоститься не дать на российской земле!

2 июля 1916

Белое солнце и низкие, низкие тучи,

Вдоль огородов — за белой стеною — погост.

И на песке вереница соломенных чучел

Под перекладинами в человеческий рост.

И, перевесившись через заборные колья,

Вижу: дороги, деревья, солдаты вразброд...

Старая баба — посыпанный крупною солью

Черный ломоґть у калитки жует и жует.

Чем прогневили тебя эти серые хаты,

Господи! — и для чего стольким простреливать грудь?

Поезд прошел и завыл, и завыли солдаты,

И запылил, запылил отступающий путь...

Нет, умереть! Никогда не родиться бы лучше,

Чем этот жалобный, жалостный, каторжный вой

О чернобровых красавицах. — Ох, и поют же

Нынче солдаты! О, Господи Боже ты мой!

3 июля 1916

Соперница, а я к тебе приду

Когда-нибудь, такою ночью лунной,

Когда лягушки воют на пруду

И женщины от жалости безумны.

И, умиляясь на биенье век

И на ревнивые твои ресницы,

Скажу тебе, что я — не человек,

А только сон, который только снится.

И я скажу: — Утешь меня, утешь,

Мне кто-то в сердце забивает гвозди!

И я скажу тебе, что ветер — свеж,

Что горячи — над головою — звезды...

8 сентября 1916

Евреям

Кто не топтал тебя — и кто не плавил,

О купина неопалимых роз!

Единое, что на земле оставил

Незыблемого по себе Христос:

Израиль! Приближается второе

Владычество твое. За все гроши

Вы кровью заплатили нам: Герои!

Предатели! — Пророки! — Торгаши!

В любом из вас, — хоть в том, что при огарке

Считает золотые в узелке —

Христос слышнее говорит, чем в Марке,

Матфее, Иоанне и Луке.

По всей земле — от края и до края —

Распятие и снятие с креста

С последним из сынов твоих, Израиль,

Воистину мы погребем Христа!

13 октября 1916

...Я бы хотела жить с Вами

В маленьком городе,

Где вечные сумерки

И вечные колокола.

И в маленькой деревенской гостинице —

Тонкий звон

Старинных часов — как капельки времени.

И иногда, по вечерам, из какой-нибудь мансарды —

Флейта,

И сам флейтист в окне.

И большие тюльпаны на окнах.

И может быть, Вы бы даже меня любили...

Посреди комнаты — огромная изразцовая печка,

На каждом изразце — картинка:

Роза — сердце — корабль. —

А в единственном окне —

Снег, снег, снег.

Вы бы лежали — каким я Вас люблю: ленивый,

Равнодушный, беспечный.

Изредка резкий треск

Спички.

Папироса горит и гаснет,

И долго-долго дрожит на ее краю

Серым коротким столбиком — пепел.

Вам даже лень его стряхивать —

И вся папироса летит в огонь.

10 декабря 1916

Дон-Жуан

1

На заре морозной

Под шестой березой

За углом у церкви

Ждите, Дон-Жуан!

Но, увы, клянусь вам