Пак с Волшебных холмов - Киплинг Редьярд Джозеф - Страница 20
- Предыдущая
- 20/48
- Следующая
Он хлопнул по плечу жениха, который был племянником Джихана, поцеловал девушку и зябко пристукнул ногами по соломе, покрывавшей пол, показывая, что разговор окончен. (В Большом Холле всегда было жутко холодно). Я стоял рядом с ним, а Хью – позади Гилберта у камина, делая вид, что увлечен игрой с собакой. Он сделал знак Де Акиле, и тот приказал Гилберту немедленно отмерить земельный надел для будущих молодоженов. Шумная компания удалилась, и в зале остались только мы трое.
Тогда Хью наклонился, приглядываясь к полу вблизи очага.
«Я заметил, – сказал он, – как этот камень шатнулся под ногой Гилберта, когда мой пес зарычал на него. Вот здесь!»
Де Акила копнул мечом золу, камень поддался и выворотился наружу. Под ним лежал сложенный пергамент, надпись на нем гласила: «Слова, сказанные против короля сеньором Пэвенси».
В этот пергамент (Хью прочел его вслух) оказалась занесена каждая шутка Де Акилы, задевавшая короля, каждый случай, когда он говорил, что на месте короля сделал бы то-то и то-то. Да-да, все, что говорил Де Акила, день за днем тщательно записывалось Гилбертом, при этом слова передергивались и смысл извращался так ловко, что трудно было опровергнуть – действительно что-то подобное Де Акила говорил. Понимаете?
Дан и Уна кивнули.
– Да, – серьезно сказала Уна. – Вроде бы то – да не то, что имелось в виду. Как если бы я назвала Дана мошенником в шутку. Взрослые это не всегда понимают.
«Он делал это день за днем у нас на глазах?» – удивился Де Акила.
«День за днем и час за часом, – уточнил Хью. – Даже сегодня, здесь, в Холле, когда вы говорили о нормандцах и саксах, я видел, как Гилберт записал на пергаменте, лежащем рядом с Книгой Поместья, что Де Акила сказал, мол, очень скоро ни одного нормандца не останется в Англии, если его воины хорошо поработают».
«Клянусь святыми мощами! – воскликнул Де Акила. – Что могут доблесть и меч против пера?… Но где же Гилберт прятал этот пергамент? Я заставлю его съесть свою писанину».
«Он прятал его за пазухой, когда выходил, – ответил Хью. – Мне оставалось только узнать, где у него спрятаны законченные записи. Когда мой пес поскреб лапой этот камень, я заметил, как изменилось лицо монаха. Тут я и догадался».
«Дерзкая работа, надо отдать ему должное, – молвил Де Акила. – Да он по-своему смельчак, мой Гилберт!»
«Еще бы не смельчак! – согласился Хью. – Послушайте, что он пишет: „В праздник святого Агафия сеньор Пэвенси, лежа у себя в верхних покоях, облаченный в свой второй по качеству меховой плащ, подбитый кроликом…“»
«Ах, язви его! – не выдержал Де Акила. – Да что он, моя камеристка, что ли?»
Мы с Хью расхохотались.
«…подбитый кроликом, – отсмеявшись, продолжал Хью, – увидя туман над болотами, разбудил сэра Ричарда Даллингриджа, своего пьяного собутыльника, – здесь они оба ухмыльнулись, поглядев на меня, – и сказал: „Смотри, старый лис, Господь ныне на стороне герцога Нормандского“».
«Верно, я так и сказал. Стоял такой плотный, густой туман, что Роберт мог высадить хоть десять тысяч человек, и мы бы ничего не заметили. Пишет ли он, как мы тогда целый день рыскали по болоту и я чуть не погиб, угодив в трясину, и кашлял, как больная овца, целых десять дней?» – вскричал Де Акила.
«Нет, – сказал Хью. – Но зато тут есть прошение самого Гилберта к господину его Фулку».
«А! – удовлетворенно кивнул Де Акила. – Я так и знал, что это Фулк. Какую же цену просит монах за мою голову?»
«Он просит, чтобы, когда сеньор Пэвенси будет лишен всех своих земель на основании этих улик, собранных им с великой опасностью и страхом…»
«Не зря боялся, – заметил Де Акила и причмокнул губами. – Однако каким превосходным оружием может быть перо! Это надо запомнить».
«Он просит, чтобы Фулк помог его назначению на ту церковную должность, которую ему обещал. А чтобы Фулк не перепутал, он подписал внизу: Ключарь Баттлского аббатства».
«Тот, кто плетет козни против старого господина, будет плести козни и против нового, – сказал Де Акила. – Когда меня лишат всех земель, Фулк снесет Гилберту его глупую башку. Однако аббатству действительно нужен ключарь. Мне рассказывали, что аббат Генри совершенно выпустил узду из рук».
«Это его заботы, – отрезал Хью. – Нам сейчас нужно позаботиться о своих головах и о своих землях. Этот пергамент – лишь вторая часть доноса. Первая ускакала к Фулку, а значит, к королю, который сочтет нас изменниками».
«Наверняка, – подтвердил Де Акила. – Гонец, которого кормил Гилберт, в тот же вечер умчал письмо Фулку, а король после того, как бароны изменили, сделался подозрителен – его нетрудно понять! Генрих прислушивается к Фулку, и тот, конечно, не преминет влить яд в уши короля. Потом он получит в награду отнятые у меня земли. Все это старо как мир».
«И вы так запросто, без спора и без драки, отдадите Пэвенси? – возмутился Хью. – Тогда мы, саксонцы, будем сражаться против вашего короля. Я еду предупредить своего племянника в Даллингтон. Дайте мне коня!»
«Игрушку тебе и погремок, – спокойно возразил Де Акила. – Положи обратно пергамент и разровняй золу. Если Фулку отдадут Пэвенси, эти ворота Англии, как он поступит? Душою он нормандец, и сердце его в Нормандии, где он может спокойно помыкать своими рабами-вилланами. Он откроет ворота ленивому Роберту, как это раньше пытались сделать Одо и Монтень. Будет новое вторжение и новый Сантлейк. Вот почему я не могу отдать Пэвенси».
«Аминь», – сказали мы с Хью.
«Нет, погодите! Если король поверит доносу Гилберта и пошлет против меня войско, то, пока мы будем сражаться, ворота Англии останутся без охраны. Кто первым устремится сюда? Опять-таки Роберт Нормандский. Нет, я не могу сражаться с королем».
«Сперва так, а потом этак – вот речь нормандца, – усмехнулся Хью. – А что будет с нашими поместьями?»
«Я думаю не о себе, – сказал Де Акила, – и не о короле, и не о ваших землях. Я думаю об Англии, потому что ни бароны, ни король об этом не помнят. Я не нормандец, сэр Ричард, и я не саксонец, сэр Хью. Я англичанин».
«Саксонец ты, нормандец или англичанин, – сказал Хью, – но наши жизни принадлежат тебе, как бы ни повернулось дело. Прежде всего надо повесить этого негодяя Гилберта».
«Этого не будет, – отрезал Де Акила. – Кто знает, может быть, ему еще суждено стать ключарем в Баттле. Пишет он складно, надо отдать ему должное. Мертвецы не годятся в свидетели. Подождем».
«Но король может отдать Пэвенси Фулку. И тогда мы лишимся своих поместий, – сказал я. – Не предупредить ли все-таки сыновей?»
«Не надо. Король не станет ворошить осиное гнездо на юге, пока не выкурит пчел на севере. Пусть он считает меня изменником, но он видит, что я, по крайней мере, не восстаю против него, и он может всякий день, пока я сижу смирно, использовать для борьбы с баронами. Если бы он был мудр, он бы сперва покончил со старыми врагами, прежде чем искать себе новых. Полагаю, что Фулк будет всячески побуждать короля послать за мной, и если я не явлюсь, это будет в глазах Генриха доказательством моей измены. Одни слова, вроде тех, что написал Гилберт, по нынешним временам еще не улика. Мы, бароны, берем пример с церкви и, подобно Ансельму, говорим все, что вздумается. Вернемся же к нашим повседневным заботам и ни слова об этом Гилберту».
«То есть как – ничего не будем делать?» – удивился Хью.
«Будем ждать, – поправил его Де Акила. – Это самый тяжкий труд на свете, уж поверьте мне, старику».
И верно, это был нелегкий труд, но в конце концов Де Акила оказался прав.
Спустя несколько недель на гребне холма показался отряд вооруженных всадников. Впереди скакал рыцарь с золотыми подковами на щите, с королевским знаменем в руках.
- Предыдущая
- 20/48
- Следующая
