Выбери любимый жанр

Ветер удачи - Молитвин Павел Вячеславович - Страница 1


Изменить размер шрифта:

1

Павел МОЛИТВИН

ВЕТЕР УДАЧИ

Жизнь галопом, мчит, горит и тает,
Как над морем пламенный закат,
И до срока землю покидает
Тот, кто прав, и тот, кто виноват.
Быстролетны дни, любови, песни,
Даже те, что, мнилось, на века.
Хоть молись, ругайся ты, хоть тресни,
Вечны в небе только облака.
Потому-то уходить не страшно.
Горько лишь до цели не дойти,
Если шел ты трудно и отважно,
Не добраться до конца пути.
Тяжко гибнуть одному в пустыне,
Хуже — если родина в огне.
Грустно — не прижившись на чужбине,
Горше — лишним в отчей стороне.
Но больней, когда душа остыла,
Оставаясь вроде бы живым,
Жизнь влачить, в которой все постыло,
Все лишь суета, и тлен, и дым.
И с чего бы сердце омертвело?
Глаз отвел, чтобы не видеть слез,
Бед чужих, — мое ли это дело?
Мог помочь, но в драку не полез…
Мог бы пить, так ведь потом — похмелье.
Мог любить — достойной не сыскал.
И в итоге горе и веселье
Как-то незаметно миновал.
А вокруг братались и рубились,
Плыли вдаль чужие корабли…
Проклинали, ссорились, женились,
Спорили с судьбою, как могли…
И теперь уходят. В славе, в боли,
В гневном крике разорвавши рот…
Хладные ж живут в их сирой доле.
Лучше б было все наоборот.
Но закон судьбы неумолимый
Рвет на части страстные сердца,
И вершат их души путь незримый
В светлый дом Небесного Отца.
А иные долго долго тлеют,
Равнодушья источают чад,
О погибшей жизни сожалеют —
Кто не прав и кто не виноват.

Глава первая. Черные джиллы

715-й год от основания Города Тысячи Храмов.
9-й год правления императора Кешо

Отложив Тилорнову самописку, Эврих закусил губу и в сомнении покачал головой. Чем дольше он работал над новой своей рукописью, тем меньше она походила на «Описания стран и земель» достопочтенного Салегрина. Так оно, разумеется, и должно было случиться: дорожные заметки путешественника неизбежно будут отличаться от кропотливого труда землеописателя, безвылазно, если не считать посещений блистательного Силиона, просидевшего всю жизнь в Верхнем Аланиоле. Эврих, однако, так до сих пор и не сумел решить: радоваться ему следует или печалиться по поводу того необычного творения, которое выходит из-под его пера. Увы, в нем не было ничего от ученого трактата, и более всего, хотя и это сравнение являлось притянутым за уши, напоминало оно сказания о Богах и героях минувших времен. С той весьма существенной разницей, что писал он о своих современниках, живых и хорошо знакомых ему людях. И следовательно, рассказ о них надобно было вести как-то иначе, чем принято было у аррантов повествовать о похождениях Прекраснейшей, проделках Вестника Богов и деяниях Морского Хозяина, а у сегванов, например, о Храмне и Хегге.

Глядя на бегущие за бортом «Ласточки» длинные иссиня-черные волны, молодой аррант пытался представить, как отнеслись бы его наставники и товарищи по учебе в Силионской Школе к идее расчленить его рукопись на две части, одна из которых, предназначенная для ученых мужей, являлась бы продолжением Салегриновых «Описаний стран и земель», а другая рассказывала о Хрисе, Тразии Пэте, Хономере, Тилорне, Волкодаве, Кари, Ниилит и всех тех, с кем пришлось ему пережить немало волнующих, а порой и страшных приключений. На первый взгляд мысль эта, посетившая его в Беловодье, куда перенесся он по воле Аситаха из Врат, являвшихся в то же время мостом через Гремящую расщелину, отделявшую Вечную Степь от Самоцветных гор, была дикой и едва ли не кощунственной.

«Выпускнику Силионской Школы не пристало слагать в угоду простонародью дешевые вирши и занимательные побасенки», — изрек бы с презрительной миной щеголеватый Фелиций Тертц, твердо решивший посвятить свою жизнь расшифровке клинописных таблиц бесследно исчезнувшего с лица земли государства умбогу и немало преуспевший на этом поприще. «Друг мой, одумайся! Какое дело Взыскующим Вечных Истин до того, чьими трудами и при каких обстоятельствах доставлены были, скажем, семена и луковицы хуб-кубавы в Нижнюю и Верхнюю Аррантиаду? Неизмеримо больший интерес представляют собой свойства этого дивного растения, о коих и надлежит нам, проведя соответствующие исследования, поведать в трактате, дабы облегчить труд лекарей и врачевателей обоих миров», — ласково посоветовал бы ему престарелый Николас Пагиари, отрываясь от склянок и реторт, в коих булькало, вскипало или выпадало в драгоценный осадок то, что превращалось им впоследствии в чудодейственные мази, порошки и микстуры, исцелявшие от ломоты в костях, глухоты, желудочных колик, сердечных болей и фурункулов.

Эврих усмехнулся, представив, как искривилась бы физиономия маститого Вассония Руфа, загляни тот в нынешние его описания подвигов варвара-венна в трактире «Сегванская зубатка». О да, силнонские ученые мужи едва ли одобрили бы рукопись, названную им условно «Удивительные странствия», а между тем работа над ней доставляла ему ничуть не меньше удовольствия, чем приведение в порядок второй части «Дополнений» к землеописаниям достопочтенного Салегрина. Тогда же, в Беловодье, в ожидании весны, он, стесняясь показать начало своего нового творения Тилорну, зачитал кусочки из него Ниилит. Готовящаяся стать матерью, молодая женщина слушала его с интересом, не пытаясь, впрочем, скрыть охватившее ее недоумение: уж больно непохоже было прочитанное молодым аррантом на прежние его писания, на трактаты Зелхата Мельсинского и все то, что ей доводилось читать прежде. Потому-то и отношение свое к «Странствиям» она выразила крайне осторожно: дескать, пиши, что подсказывают тебе разум и сердце, а время покажет, что из этого получится. Тыква — не виноград, орех — не морковь, но разве кто-нибудь ставит им это в вину?

Зная тактичность Ниилит, и без того снедаемый сомнениями аррант ужаснулся содеянному и принялся было выскабливать с пергаментных листов всю ту чушь, которую успел нанести на них несмываемыми Тилорновыми чернилами, когда в светелку, где он обычно работал, заглянул Зуйко и, переминаясь с ноги на ногу, заливаясь румянцем, точно красна девица, попросил дать ему почитать продолжение той рукописи, которую он… в которой Волкодав, о которой намедни супруга Тилорна… Словом, помимо Ниилит, отрывки из «Удивительных странствий» слушал, оказывается, еще и белобрысый внук деда Вароха. Сознавая, что подслушивать чужие беседы — дело недостойное, он охотнее всего умолчал бы о сем неблаговидном поступке. Так парень поначалу и собирался поступить. Так бы и поступил, кабы не желание во что бы то ни стало узнать, чем же кончилась охота Волкодава за шестерыми насильниками на склонах Засечного кряжа…

1
Перейти на страницу:
Мир литературы