Русский эксперимент - Зиновьев Александр Александрович - Страница 44

• Предыдущая
• 44/136
• Следующая

Ф: Как ты представляешь «холодную» гражданскую войну?

П: Я представляю ее себе как огромное число разнообразных действий миллионов людей, из которых каждое действие по отдельности является вполне законным, совершается без нарушений привычного образа жизни и без особых усилий и кажется незначительным, но сумма которых создает социальное движение огромной силы. Действия эти привычны и общедоступны. Это, например, бойкот определенного рода товаров, газет, книг, фильмов, телевизионных передач, собраний, выборных кампаний и т.д., т.е. всего того, что так или иначе представляет и поддерживает существующий режим.

Ф: Так почему, на твой взгляд, у нас невозможна гражданская война?

П: «Горячая» гражданская война широкого масштаба в России невозможна. Во-первых, оружие, необходимое для настоящей «горячей» гражданской войны, находится в руках лишь одной из потенциальных враждующих сторон, а именно той, интересы которой защищает и выражает власть. У другой потенциальной стороны оружия просто нет. А Запад не будет ее вооружать, ибо она направлена против западной колонизации России. Во-вторых, первая из рассмотренных потенциальных сторон организована высшей властью в сравнительно единую силу, способную быстро разрушить противную сторону. Последняя же не выражена четко и определенно, не осознается ее сторонниками, распылена. Она не имеет никаких шансов организоваться на длительный срок в нечто единое и ясное по целям.

Ф: А «холодная»?

П: Но и гражданская война второго типа («холодная», мирная, без выстрелов и убийств, в рамках законности) в России вряд ли возможна. Власть нынешней России и слои населения, для которых наступившее состояние есть благо, обладают средствами, достаточными для того, чтобы не допустить формирование сильной» единой и устойчивой оппозиции, способной пойти на такого рода «холодную» гражданскую войну. В их руках средства массовой информации, карательные органы и законодательство. Они могут любые действия граждан изобразить как незаконные, если почувствуют, что они несут угрозу их положению. И, само собой разумеется, на их стороне всемерная поддержка Запада. Массы русского населения потеряли то, что можно назвать социальной ориентацией. Они дезориентированы до такой степени, что лишь немногие люди отдают себе отчет в сущности и последствиях происходящего на их глазах и с их участием процесса. Стремление любыми путями приспособиться к сложившимся обстоятельствам стало всепоглощающим. Оно низвело русское население на самый низший уровень самосохранения, гражданского безразличия и покорности власти. Я не вижу в стране идейных сил, способных как-то «наэлектризовать» широкие слои населения, возбудить их к гражданской активности. Новые поколения уже совращены сомнительными благами избавления от некоего коммунистического «тоталитаризма». Они уже ни за какую цену не откажутся от тех грошовых материальных, культурных и идейных «ценностей», которыми Запад наводнил Россию.

Хрущевский период. Период после смерти Сталина и до свержения Хрущева по своей социальной сущности был переходным от состояния юности коммунизма к состоянию зрелости.

На короткое время на вершине власти возник Маленков, один из ближайших соратников Сталина. Сделал доклад по сталинскому образцу. Но материальное положение резко улучшилось. В магазинах появились заграничные вещи и продукты питания, Стали в изобилии показывать иностранные фильмы. Маленков скоро с позором «слетел». На его место пришел Хрущев. И потому начавшийся период оказался связанным с его именем.

Сталин умер. Но в стране ничто не изменилось как непосредственное следствие его смерти. Те изменения, которые происходили в стране, были независимы от Сталина и его смерти. Они начались при Сталине. Формальные преобразования высших органов власти еще при жизни Сталина нисколько не меняли существа власти. После смерти Сталина они были ликвидированы, была восстановлена прежняя структура высших органов власти, что тоже не изменило ничего по существу.

Сталин умер, но остались сталинисты и образ жизни, сложившийся при нем. А сталинисты — это не горстка высших партийных руководителей, а сотни тысяч (если не миллионы) начальников и начальничков на всех постах грандиозной системы власти, сотни тысяч активистов во всех учреждениях и предприятиях страны. Годы 1953–1956 превратились в годы ожесточенной борьбы с этим наследием Сталина. По форме это не была борьба, открыто направленная против сталинизма. Никакой определенной линии фронта и никакого четкого размежевания лагерей не было. Борьба проходила в форме бесчисленных стычек по мелочам — по поводу кандидатур в партийные и комсомольские бюро, назначения на должности, присвоения званий и т.п. Но по существу это была борьба против негативных явлений сталинского периода и сталинского режима. Вот некоторые особенности этой борьбы. Бывшие сталинисты все, за редким исключением, перекрасились в антисталинистов или по крайней мере перестали заявлять о себе как о сталинистах. Лишь немногие потеряли посты и власть или были понижены. Большинство осталось. Многие даже сделали дальнейшие успешные шаги в карьере. Эта борьба происходила главным образом как перерождение массы сталинистов в новую форму, соответствующую духу времени. Но происходило это под давлением массы антисталинистов, которые отчасти открыто стали проявлять свои прежние тайные настроения, но главным образом появились теперь, в новых условиях, когда исчезла острая опасность быть антисталинистом и когда роль борца против сталинизма становилась более или менее привлекательной. Это не значит, что эта роль не имела своих неприятных последствий. Но эти последствия уже не были такими, какими они могли быть ранее. Антисталинистское давление снизу становилось таким, что с ним нельзя уже было не считаться. Никакой четкой линии фронта в борьбе, повторяю, не было. Она была распылена на бесчисленное множество стычек по конкретным проблемам, каждая из которых по отдельности была пустяковой, но сумма которых составила проблему грандиозного исторического перелома. В этой борьбе порою бывшие сталинисты поступали как смелые критики отживших порядков, а антисталинисты выступали как реакционеры. Имела место мешанина слов, действий и настроений. Но в ней вырисовывалась определенная направленность, результировавшаяся потом в решениях XX съезда партии. Борьба шла внутри партийных организаций и органов власти и управления, что было не делом случая, а проявлением сущности самого социального строя, его структуры, роли упомянутых феноменов.

О том, насколько еще силен был сталинизм, говорил тот факт, что ближайшие соратники Сталина оставались на высотах власти. Сталина набальзамировали и положили в Мавзолее рядом с Лениным. Но уже ощущалось, что сталинизм изжил себя и потерял былую силу. Репрессии прекратились.

Десталинизация. Борьба, о которой я говорил, послужила основой и подготовкой хрущевского «переворота». Десталинизация страны началась еще до доклада Хрущева на XX съезде партии. Доклад Хрущева был итогом этой борьбы. Фактическая десталинизация страны произошла бы и без этого доклада и без решений XX съезда партии, произошла бы явочным порядком. Хрущев использовал фактически начавшуюся десталинизацию страны в интересах личной власти. Придя к власти, он, конечно, отчасти способствовал процессу десталинизации, а отчасти приложил усилия к тому, чтобы удержать его в определенных рамках. Ему не удалось до конца довести ни то, ни другое, что потом послужило одной из причин его падения. Десталинизация страны была сложным историческим процессом. И нелепо приписывать ее усилиям и воле одного человека с интеллектом среднего партийного чиновника и с повадками клоуна. И тем более нелепо сравнивать роль Хрущева с ролью Горбачева. Хрущевский и горбачевский периоды имели противоположную социальную направленность. Хрущев осуществлял десталинизацию страны, приведшую к брежневизму. Горбачев осуществляет дебрежневизацию страны, ведущую к новой форме волюнтаризма сталинского типа.

• Предыдущая
• 44/136
• Следующая