Т-а и-та - Чарская Лидия Алексеевна - Страница 13

• Предыдущая
• 13/40
• Следующая

— Но зачем же вы пришли сюда? — чуть ли не взвизгнула Юлия Павловна, снедаемая любопытством.

Ника замирает на мгновение в молчании. Все ждут ее ответа; больше всех инспектриса Гандурина. И вот с дрогнувших губок Ники срывается никем не предвиденный ответ:

— Я… я… хотела поговорить с «ним».

— Что? Что вы сказали?

Пальцы Юлии Павловны остро впиваются в руку девушки. Ее глаза, прыгающие от любопытства, как две стрелы, пронзают Нику. Если бы эти стрелы имели возможность убивать, то хорошенькая Ника Баян, наверное, уже лежала бы у ног инспектрисы, пронзенная ими насмерть. Но лицо самой Ники внезапно приобретает ее обычное задорное веселое выражение.

— Ну, что ж такого, m-lle… — говорит она, тряхнув плечами — ну, что ж такого? Я хотела поговорить с Ефимом…

О, этого еще не доставало! Институтки трясутся от усилия удержать смех. Лица их красны, черты искажены — Гандурина до того растерялась от этого неожиданного признания Ники, что положительно теряет дар слова.

И только после продолжительного молчания, она поднимает палец к небу и торжественно говорит.

— Баян, я уважаю вашего отца и жалею его, потому что, воистину, горькое испытание иметь такую дочь… Вы интересуетесь разговором с простым сторожем! Ужас! Ужас!.. Я не хочу наказывать вас за это, Баян, так как вы были чистосердечны и покаялись мне во всем откровенно, но… Я требую, чтобы вы выбросили вашу дурь из головы, а для этой цели молились бы ночью. Молитесь, кладите по десяти поклонов утром и вечером, читайте по две главы Евангелия ежедневно, и, может быть, Господь милосердный избавит вас от наваждения и просветит ваш ум… А затем я требую, я беру с вас честное слово, что вы не будете искать больше случая увидеть Ефима и караулить его здесь. Вы должны дать мне это слово, Баян, — торжественно заключила свою речь инспектриса.

— Я даю вам его, m-lle. Я постараюсь исполнить все то, что вы говорите, и надеюсь, что ваши советы спасут меня… — исполненным смирения и покорным тоном шепчет Баян.

Юлия Павловна растрогана и польщена. Обаяние этой очаровательной девушки-ребенка действует и на нее. Никто еще с ней не говорил так чистосердечно. И потом, не так уже, в сущности, грешна эта девочка с поэтичной головкой, с глазами, как две далекие небесные звезды, что чувствует потребность поговорить с «посторонним» человеком. И костлявая рука инспектрисы протягивается, к юному свежему личику, а скрипучий голос бубнит протяжно:

— Вы дали мне слово, и я вам верю. Вы всегда держите ваше слово, Баян. А теперь ступайте все в залу на молитву и чтобы я вас никогда не видала здесь.

С этими словами Гандурина исчезла так же быстро, как и появилась, за колоннами нижней площадки, а семь юных девушек птицами взвились во второй этаж по лестнице, дрожа и задыхаясь от смеха.

— Вот так ловко придумала!

— Ай да Никушка! Ай да молодец!

— Умереть от хохота можно!

— Нет, ведь выдумать надо: хотела поговорить с Ефимом!

— Ха, ха, ха!

Подруги хохочут неистово, не будучи в силах сдерживать смех, но сама Ника грустна. В поэтично растрепанной головке проносятся сбивчиво тревожные мысли:

«Ложь, невольная хотя, но все-таки ложь. И бедный добрый Ефим точно явился посмешищем… И Ханжа тоже… Некрасиво это в сущности, но что же делать? Был единственный выход спасти троих людей, другого выбора не было, пришлось пойти на сделку с собственной совестью с ее, Никиным, „рыцарством“ за которое ее так любит ее институт».

И успокоенная отчасти, она последовала за подругами, бочком проскользнувшими в зал, где уже собрались все классы, в ожидании общей молитвы.

На дворе трещит декабрьский морозец. Белые снежинки-мухи крутятся за окнами.

Одиннадцать часов утра. В классе выпускных сидит учитель словесности, высокий некрасивый, с худым болезненным лицом и глубоко запавшими глазами. Его фамилия Осколкин, но есть и прозвище, как это водится в институте: за постоянное прибавление фразы «благодарю вас» после каждого ответа, его так и прозвали институтки «Благодарю вас».

Он подробно и красочно объясняет воспитанницам значение Пушкина, разбирает повести Белкина, говорит о романах и поэмах великого поэта. Мелькают названия: «Арап Петра Великого», «Капитанская дочка», «Полтава», «Цыганы», «Евгений Онегин».

У окна за столиком, низко склонив голову с близорукими глазами, сидит над изящной полоской английских кружев вторая французская классная дама, Анна Мироновна Оль, прозванная институтками «Четырехместной каретой». Анна Мироновна не в меру полна, не в меру мала и очень добродушна. Но прозвище «Четырехместной кареты» она заслужила отнюдь не за свою толстенькую шарообразную фигуру; нет, это прозвище имело гораздо более глубокий смысл. У добродушной и снисходительной, много спускающей с рук институткам Анны Мироновны есть «пунктик»: она постоянно повторяет воспитанницам, что для каждой благовоспитанной девушки необходимо соблюдать четыре правила, а именно: прилежание, любовь к занятиям, веру в успех и почтение к педагогическому начальству. За это ее и прозвали «Четырехместной каретой». Сейчас Четырехместная карета так углубилась в тщательное обметывание кружков английской прошивки, наметанной на длинную полосу батиста, что и не видит того, что происходит в классе. А происходит нечто не совсем обыкновенное.

Перед Никой Баян лежит тонко разрисованная красками художественная программа. В ней малиновым шрифтом по голубому полю значится:

Затем следовали номера исполнения:

Программа обещала быть крайне интересной. Ее составили накануне шесть заговорщиц во главе с Никой: Наташа Браун, Золотая Рыбка, Хризантема и Алеко с Земфирой. Составили по необходимости: наступила зима, а у Глаши, то есть у «Тайны», дочери института — ничего не было: ни теплого платья, ни сапог, ни галош, ни пальто. А малютка рвалась на прогулку. Решили сообща устроить вечер, первый платный вечер в институте, в пользу бедной сиротки, якобы проживающей в деревенской глуши.

Смелые Никины мечты полетели далеко. Было условлено просить начальницу назначить день, дать залу, разрешить пригласить родных, братьев, кузенов, устроить после вечера танцы. Ах, все это было так заманчиво и интересно! А главное, обещало известную сумму денег в пользу Глаши. Входные билеты были назначены по гривеннику. Сумма крохотная, в сущности, доступная каждому; она бы не стеснила никого, а для маленькой «Тайны» составила бы весьма и весьма многое.

Все это вихрем проносится в кудрявой головке Ники, пока она с сосредоточенным видом берет в руки карандаш и самым тщательным образом высчитывает, сколько может принести денег этот вечер.

Вдруг на крышку тируара (пюпитра, на институтском языке) падает скомканная бумажка.

Ника вздрагиваёт и оборачивается назад.

С последней парты, приподнявшись над скамьею, ей кивает головой и машет руками возбужденная и красная, как мак, Шарадзе.

— Читай скорее! Читай скорее! — говорит её разгоревшийся взор.

Баян развертывает бумажку и читает:

• Предыдущая
• 13/40
• Следующая