Паж цесаревны - Чарская Лидия Алексеевна - Страница 12

• Предыдущая
• 12/56
• Следующая

— Выходи, Ваше Высочество, без тебя скучно, царевна!

— И то выходи, кончай скорее урок, Лиза! — вторит ей голосок сестры, царевны Аннушки.

Хорошо им говорить «кончай да кончай», а каково ей — Лизе? «Мадама» Латур-Лануа глядит на нее строго-престрого и водит пальцем по мелко исписанным строкам французских писем. «Нос у Латурши длинный-предлинный, совсем как у фельдмаршала Шереметьева! — неожиданно решает, задумавшись, царевна, — или нет — подлиннее будет». И пошалить-то ей хочется, и на гору пойти к сестрице и фрейлинам до смерти хочется, но француженка не пускает. Хоть плачь… «Же ву при!.. Же ву при!» — только и слышно… «У-у, нос противный!» — царевна Лиза готова расплакаться от злости.

Вдруг широко распахивается тяжелая дверь.

— Что? занимаешься, умница? — слышится знакомый зычный голос, и сам отец-государь входит в комнату.

— А, ну, покажь-ка твое умение, разумница! — говорит он, ласково кивнув в ответ на почтительный реверанс «мадамы» и присаживаясь на табурет рядом с дочкой. В жар бросило Лизу. Крупные капли пота выступили у нее на лбу. С трепетом берет она страницы французских писем и начинает переводить их трепещущим голосом.

«Ой, совру, ой, перепутаю!» — стучит и мается ее трепетное сердчишко.

Но не соврала, не перепутала. Не осрамилась царевна. Государь доволен. Поцеловал курчавую головку.

— Молодец, Лизутка! Изрядно калякаешь. Быть тебе королевой французской! — смеется царь.

Но под этим смехом — знает царевна — истина скрывается, потому что ее родитель хлопочет сосватать дочку за короля французского Людовика XV.

— Молодец, дочка! — еще раз повторяет царь и потом прибавляет, раздумчиво глядя куда-то вдаль своими орлиными очами:

— Счастливы вы, дети, что вас учат с малолетства всяким наукам… Кабы меня так-то выучили в свое время, я на радостях, кажется, не задумываясь, палец дал отрубить на руке своей!..

И тут царь заявляет «мадаме», чтобы отпустила царевну в «огород»… И царевна, сломя голову, бежит к дожидавшим ее фрейлинам…

Новые сны… Новая картина…

Шумит, кипит веселая «ассамблея», как велел называть царь Петр Алексеевич устраиваемые и им самим, и вельможами вечеринки. Гостеприимные хозяева, князь Александр Данилович и его супруга, княгиня Дарья Михайловна Меньшиковы, умеют потешить, позабавить царя и его семейство. Просторны палаты «светлейшего», раскинутые на самом берегу Васильевского острова. Весело и людно в них, как никогда. Рядом со знатными русскими вельможами здесь и простые мастера-немцы из Немецкой слободы. Любит этих мастеров Петр за усердие в труде и чуть ли не предпочитает их русским в деле работы.

В одной из обширных горниц играют в шашки и шахматы, в другой — танцуют.

Под чарующие звуки собственного княжеского оркестра в плавном полонезе мерно выступают пары.

Танцует сама царица, танцуют царевны.

Старшая, Анна, высокая, черноокая, тоненькая, четырнадцатилетняя девушка, с мечтательным взглядом, грациозно выступает об руку со своим женихом, гольштинским принцем Карлом. Старательно выделывает «па» эта полудевочка-полудевушка, по всем правилам танцевального искусства, как учил ее и сестру нарочно царем из Италии вытребованный искусный танцмейстер Антонио Фузано. Не хочется ей выказываться неумелой и неловкой перед лицом жениха. Царевне Лизе не перед кем выказываться, ее время еще не пришло. Дело с французским королем сорвалось, и нету нее жениха покамест.

Но и она пляшет и резвится, как ребенок, вовсю, от души. Так и глядит кругом: как бы набедокурить. Поймала самого светлейшего за рукав, тянет.

— Со мною, Данилыч! Со мною, князь!

— И-и, что ты, царевна! Не мастер я плясать-то. Да и толст, отяжелел. Постойкось, я тебе другого кавалера достану, молоденького.

— Не хочу я молоденького! Хочу с тобою! — смеется девочка.

— Уволь, царевна!

— А не хочешь, так скажу батюшке, что от дамы отнекиваешься… Он тебя за это попотчует из кубка Большого орла,[4] — грозится царевна, а сама заливается, хохочет.

Нечего делать! Пускается старый, толстый Меньшиков в пляс с маленькой царевной.

А царевне того и надо только. Завертела, закрутила старика в сложных фигурах полонеза. Пыхтит, отдувается Данилыч. Пот с него градом льется.

— Смилуйся, пощади, матушка-царевна! — молит князь.

Смилостивилась Лиза. Да и надоел ей порядком ее неуклюжий кавалер. К тому же к ней направляется стройная, удивительно величественная фигура красавца-генерала. Быстрая, живая походка, смелый, соколиный взгляд, румяные щеки позволяют ему казаться много моложе его 40 лет.

— Ваше Высочество, удостойте! — низко склоняется он перед двенадцатилетней царевной в почтительно-рыцарском поклоне.

Царевна вспыхивает от удовольствия.

Еще бы! Как же ей не гордиться своим кавалером! Ведь этот кавалер — это генерал Миних, лучший танцор.

Плавный полонез сменяется степенным менуэтом. Царевна Лиза не любит менуэта. Встанут друг против друга кавалеры и дамы и ну кланяться. Что тут веселого? То ли дело английская кадриль! Ноги сами так и просятся в пляс! Но вот музыка заиграла кадриль. Наконец! Слава Богу!

Пляшет, резвится царевна. Глаза блестят, щеки пышут. Чудные звуки заморских скрипок так и вливаются в душу. Век бы так плясать да резвиться на Меньшиковской ассамблее…

Новая пора — новые думы…

Чудный весенний вечер. Голубоватый дымок скользит над Петровым городом. Город растет и строится не по дням, а по часам, а его великий основатель лежит в могиле… Горько плакала по отцу царевна Лиза. До тех пор плакала, пока не явился к ней утешитель. Недавно лишь приехал из Гольштинии «некто», и с тех пор точно переродилась семнадцатилетняя красавица-царевна. Что-то неведомое толкнулось ей в сердце. Какое-то незнакомое доселе чувство всплыло из глубины души…

Чудный майский вечер повис над столицей. Хорошо стало весною в зеленом «огороде», разросшемся вокруг летнего дворца. Липы цветут и сладким ароматом наполняют воздух. Царевна Елизавета сидит на скамейке. Рядом с ней «некто». Этот «некто» — двоюродный брат принца Гольштинского, жениха сестры Анны, принц Карл-Август Любский.

Липы тихо шелестят молоденькой, свежей листвою… Легкий ветерок пугливо прячется в их пахучих ветвях… И вот, откуда ни возьмись, дрогнула, зазвенела сладкая соловьиная песня. Длинными тоскующими переливами несется она над опущенной головкой царевны, то нежно, как будто жалуясь на что-то, то беспечно и звонко смеясь.

Заслушалась песни воспитательница царевны, Лискена Ивановна. Навеяла и на почтенную воспитательницу сладкие грезы эта песня, и точно забыла Лискена Ивановна про царевну Лизу, которая сидит рядом, на скамейке, одна со своим женихом.

Хорош, молод, пригож ласковый принц. — Милая! — шепчет он чуть слышно нежным, как звуки невидимой музыки, голосом. — Милая, скоро, скоро наша свадьба… Скоро увезу я в далекий Любекский замок прекрасную юную принцессу, одарившую меня сказочным счастьем…

И тоскливо, и сладко на душе царевны Лизы от этого нежного, мягкого голоса. Люб ей пригожий принц, но люба и Россия. Жаль расстаться ей с дорогой родиной, с любимой матушкой, с близкими сердцу русскими людьми… И рвется, мечется юное сердечко… Любит она своего жениха, но матушку-Россию еще пуще того, кажется, любит… Как же быть?.. Думает, думает цесаревна и долго решить не может… А песнь соловушки звенит таинственною, певучею сказкою, точно подсказывая царевне решение…

Но увы! — не суждено сбыться счастью цесаревны… Все прошло, все минуло, кануло в вечность. Золотые сны исчезли, как грезы; Скрылось светлое невозвратное времечко. Страшный мрак воцарил кругом. Умер прекрасный, нежный юноша, принц Любский, умерла матушка-царица. Уехала в Киль сестра Аннушка, и через год пришло известие оттуда, что скончалась бедная гольштинская принцесса, одарив сыном молодого супруга своего.

Горючими слезами обливалась цесаревна, потеряв почти единовременно троих близких людей. Но при дворе нельзя долго плакать. Там не любят убитых, тоскливых лиц. А юный царь Петр II особенно не любит. Веселье и потехи — вот его жизнь.

• Предыдущая
• 12/56
• Следующая