Острова пряностей - Северин Тим - Страница 23
- Предыдущая
- 23/70
- Следующая
Это были или детеныши, или какой-то особый вид, живущий в проливах, так как они меньше обычных морских дельфинов, спинные плавники располагались ближе к хвосту, и ныряли они по-своему — очень резко, круто уходя вниз. Когда они нас покинули, мы уже довольно далеко зашли в этот странный мир то ли реки, то ли пролива, который описывал Уоллес. Сначала вода была зеленовато-коричневой, а берег далеким и однообразным. Затем канал сузился до размеров сравнительно большой реки, и уже можно было различить отдельные деревья и кусты на берегу. Мангровые заросли сплошной стеной тянулись вдоль берега миля за милей; иногда оттуда доносились крики птиц. По мере того как мы продвигались к центру архипелага, канал все более петлял вокруг пологих холмов, возвышающихся над окрестным мангровым болотом. На этих холмах стояли купы гораздо более высоких деревьев и, когда канал подходил совсем близко к крутым склонам, обрывавшимся прямо в воду, мы проплывали прямо под лианами, свисающими с ветвей. Некоторые деревья были усыпаны желтыми цветками — и это было очень живописное зрелище: серые стволы, высотой до двадцати метров, выступающие из яркой зелени мангровых зарослей. На воде лежали осыпавшиеся листья, напоминающие формой пиковую масть — огромные, в поперечнике до 40 сантиметров.
Ближе к вечеру окружающий ландшафт вновь полностью изменился. Мангровая стена вдоль берега приобрела насыщенный зеленый цвет, контрастирующий с более темной зеленью леса вдали. Появились небольшие попугаи, в том числе лори и лорикеты. Стайками по шесть-семь штук они то и дело проносились над каналом, в поисках кормежки перелетая с одного берега на другой прямо над нашими головами, так что мы отчетливо слышали их высокий пронзительный щебет.
Этот пейзаж наверняка напомнил Уоллесу о его экспедициях в бассейне Амазонки, которые он совершал в свое время с Бейтсом. Но почему-то в его воспоминаниях прямое сопоставление отсутствует, хотя в тропиках Бразилии он провел четыре года. Первые два года они путешествовали вместе, но потом стало ясно, что эффективнее будет разделиться, чтобы каждый мог направиться в тот регион, который ему более интересен. Бейтс оставался в Бразилии 11 лет, за которые он собрал огромную коллекцию птиц и насекомых, а Уоллес вернулся в Англию в 1852 году, в отчаянии от гибели своего младшего брата Герберта.
Уоллес пригласил Герберта в Бразилию с тем, чтобы тот присоединился к нему в качестве помощника, но вскоре по приезде юноша подхватил желтую лихорадку и умер. Таким образом, экспедиция в Бразилию для Уоллеса была связана не только со счастливыми воспоминаниями, и хотя он посвятил ей небольшую книгу «Рассказ о путешествии по Амазонке и Рио-Негро», было напечатано всего 750 экземпляров, да и те расходились не очень хорошо.
По этой или какой-то иной причине Уоллес редко проводил параллели между Индонезией и Бразилией — двумя регионами с самым высоким уровнем разнообразия биологических видов на планете.
В центре архипелага Ару до сих пор нет дорог, так что каналы остаются единственным средством перемещения. Но за время нашего путешествия мы повстречали всего три других судна. Это были маленькие моторные лодки, изношенные и тесные, с пыхтеньем пробирающиеся по каналам. Они перевозили местное население; на каждом, скорчившись под брезентовыми тентами, призванными защитить от частых экваториальных ливней, сидели по пять-десять пассажиров. Когда на «Альфреда Уоллеса» обрушился мощный ливень, вся наша команда разделась и выскочила на палубу, чтобы поплескаться в потоках дождевой воды — к вящему ужасу нашего так называемого гида, невольного спутника из министерства лесного хозяйства. Каждый раз с первыми же каплями он убегал с палубы и, пока дождь не кончался, прятался в каюте, где сидел, ковыряя зубочисткой в зубах и время от времени высовывая наружу голову, чтобы сплюнуть. Никто не предлагал ему непромокаемую куртку, потому что он уже взял без спросу шляпу Джо, надел ее и принялся мусолить во рту завязку. Когда Джо в конце концов забрал шляпу обратно, оказалось, что завязка покрыта кусочками наполовину пережеванной пищи. Даже добродушный Янис потерял терпение. Предполагалось, что гид будет указывать нам дорогу и советовать, куда идти, когда канал разбивался островами на несколько проток; но он то и дело ошибался и окончательно упал в глазах Яниса, когда не смог найти протоку, ведущую к деревне, в которой мы планировали остановиться на ночь.
Поэтому, как и Уоллес в свое время, мы остановились на ночевку прямо в проливе. Уоллес привязывал свою лодку к ветвям дерева, но я надеялся избежать комариных укусов, встав на якорь подальше от берега, по центру пролива. Мы провели тем не менее беспокойную ночь, прислушиваясь к странным звукам. Буди узнал среди доносившихся из леса птичьих криков голоса большеногое; кроме того, о борт судна терся сухой тростник, который приливное течение гоняло по каналу.
Затем мы услышали загадочную последовательность громких всплесков — они появились издалека, поравнялись с «Альфредом Уоллесом» и затихли в отдалении. В непроглядной темноте мы ничего не могли разглядеть — возможно, это был речной дельфин, но звуки были точно такие, какие мог бы издавать толстый неуклюжий пловец, неумело плывущий на спине. В каюте попахивало бензином для мотора, а потому Джо и Билл предпочли спать на открытой передней палубе. Их не беспокоили комары, зато неоднократно прилетала летучая мышь — по словам Билла, махавшая крыльями, как маленький вертолет.
Мы добрались до заповедника Баун на следующий день, как раз к полудню. Заповедник называется так по имени острова, на котором он расположен. Наш гид показал, где мы можем поставить судно на стоянку — напротив единственного поселения на этом острове. Пока мы плыли на берег в долбленой лодке, я заметил на берегу современную моторную лодку из стекловолокна с маркировкой министерства лесного хозяйства, вид которой свидетельствовал о небрежном обращении хозяев. Она лежала довольно высоко — на уровне максимального подъема воды, на том боку, где не было гребного винта, и, судя по всему, пролежала так полгода, а то и больше. Поселение называлось Кобаданга, и, хотя это была маленькая деревушка, где жили всего семьдесят семей, она оказалась гораздо чище, чем большинство деревень, которые мы видели во время экспедиции. Обычно большой удачей считалось, если в деревне была хотя бы одна лавочка; в Кобаданге же имелось три магазина. Кроме того, мы обнаружили здесь экзотического вида мечеть, щедро украшенную орнаментами из листового металла, ряд бунгало, предназначенных для посетителей заповедника, и небольшую поликлинику. Но совершенно уникальной для столь отдаленного места была вымощенная толстыми бетонными плитами центральная часть главной улицы.
Буди и я прошли 50 метров к маленькому домику индонезийского рейнджера, в обязанности которого входило управление заповедником. Это был мужчина тридцати с лишним лет. Мы так и не поняли, то ли он был исключительно сотрудником министерства лесного хозяйства, то ли частично его поддерживали международные природоохранные фонды, участвующие в финансировании заповедника.
Он был очень любезен и, пока его круглолицая и радушная молодая жена накрывала на стол, рассказал нам о своей работе и о сохранившейся популяции райских птиц. Он работал в заповеднике с 1991 года, и, по его словам, за прошедшее время количество райских птиц увеличилось. На них по-прежнему охотились браконьеры, проникающие в заповедник из окрестных деревень. Метод охоты оставался таким же, как описывал Уоллес. Охотник прятался под одним из деревьев, к которым на рассвете слетались птицы для брачных игр. Это высокие деревья, зачастую намного выше остальных, так что охотникам нередко приходилось залезать на соседние стволы, чтобы оказаться на расстоянии выстрела до цели. Райские птицы «танцевали»: перепрыгивали с ветки на ветку, перепархивали вверх и вниз, трясли своими великолепными хвостами и постоянно токовали. Островитяне называли это «игрой», хотя на самом деле представление имело вполне практическую цель — завоевание самок, которые наблюдали за самцами, а потом спаривались с теми, кому удавалось произвести на них самое сильное впечатление. Во время токования птицы так увлечены ритуалом, что не замечают охотников, которые стреляют особыми, довольно грубыми стрелами с толстыми наконечниками или деревянными набалдашниками — они оглушают или поражают птиц насмерть, не повреждая перья, чтобы можно было потом продать шкурку торговцам.
- Предыдущая
- 23/70
- Следующая
