У меня девять жизней - Мирер Александр Исаакович - Страница 17

• Предыдущая
• 17/28
• Следующая

…Арама-Скотовод был приставлен к коровам. Был он угрюмым маленьким Скотоводом, мозг его был вполовину меньше, чем у нынешних людей. Но способности его сложились так удачно, что он помнил больше, чем его собратья из соседнего племени скотоводов. И прожил он много. Он помнил травы и снадобья, варенье из трав. Помнил дни беременности, в которые надлежало давать их коровам. Он любил смешивать разные снадобья, и коровы жирели. Племя стояло в лощине Красного Ливня, и коров от хищников укрывали в пещере. Во время дождей понесла матка от горбатого быка. Арама дал ей снадобье, запомнил какое. Прежде таких не давал маткам. Такие годились от вертящей хвори у свиней. И корова выметала теленка безногого, безглазого и безшерстного, Арама его заколол, а оно пищало. Разделывая его в пищу, нашел внутри один лишь серый мозг. Пошел к людям и поглумился: быть мору, теленок выметался без ног и без глаз.

Вернувшись в пещеру, он увидел белых муравьев. Всем муравейником они собрались к телячьей шкурке. Не грызли, а облизывали, как муравьиную матку. Очень жадно. Уходя, возвращались и лизали. А корова была грустна.

Арама все запомнил. В новые дожди той матке дал снадобья. Народился новый Безногий, и Арама его не заколол. Людям же сказал: пока он жив, мору не бывать. Ибо он видел, как муравьи лижут его и кормят, и он растет. Потом Арама велел, чтобы племя расширило пещеру. Его послушались, боясь мора, а в новую пещеру никто не смел войти, вся она заросла муравьиной грибницей. Арама стал гладким и жирным. Племя его почитало как хранителя Безногого, от мора защищающего. Но муравьи стали хиреть, ибо забросили своих маток из-за теленка. Кончалось благоденствие. Тогда Арама-Скотовод на три дня покинул пещеру. Людям сказал: «Я буду три дня поститься». Прошел всю лощину, разоряя муравейники. Принес муравьиных маток в корзинке и устроил муравьям лазы, чтобы, пробираясь к Безногому, они прежде кормили маток. И вновь благоденствие Арамы упрочилось. Кормили муравьи и детву, и маток, и теленка. Он стал издавать звуки, Арама их слушал и запоминал, повторяя вслух. А теленок безногий за ним повторял, как бы научая. Человеческие слова не повторял, только свои, но бессмысленно. И возгордился Арама, задумав научить его пониманию смысла. Пуская к нему муравьев, пропевал слово со смыслом «еда», составленное из звуков, издаваемых Безногим, открывая шкуру у входа, пел слово со смыслом «холод»

— в дожди. Со смыслом «жара» — в полуденный жар. Думал много. Каждый раз, начиная петь, издавал слово со смыслом «говорю». Радовался, когда безногое отродье коровы повторяло слова со смыслом. И многие годы учил так Арама, и стал пускать в пещеру людей, научив их новым словам, а они дивились и падали ниц. По созвучию со словом «говори» стали звать Безногого «На-ра-на»…

…Кончился полуденный отдых. Ученые заняли все свободные Уши Памяти. Большая гония работала беспрерывно — трижды умноженная дюжина людей спрашивала Нарану, каждый о своем, и Великая Память отвечала всем. Тиами, Строительница домов, хотела, чтобы ее сын родился с наклонностями Художника. Хранитель гонии жаловался, что дерево хиреет от нехватки личинок для верхнего питания. Пришло известие, что с Полуночных гор спустилось невиданное полчище летающих белок, а за ними идут хищники, и вся местность заражена уже вредоносными блохами… И Великая Память отвечала: «Тиами можно родить Ученого любой степени, но не Художника или Певца. Хранителю гонии: каждую шестую землеройку в округе скормить красным роющим собакам. Полуночной границе: свободные Управляющие есть в таком-то поселении; пусть они придут, взяв с собою хищных птиц и молодняк охотничьих обезьян, а такие-то растения пустят в рост на будущие две ночи и день…» Не то чтобы Ученые Равновесия сами не знали, что им делать. Им были знакомы все пути и все способы — Нарана не знала ничего неизвестного людям. Но каждый человек в отдельности помнил мало, и потому не мог предвидеть всех последствий своих поступков. Кто из Врачей мог мысленно просмотреть всех предков и родичей Тиами? Кто из Управляющих мог знать поголовье всех тварей в каждом кусочке Равновесия и влияние всех этих тварей на каждый кусочек Равновесия? Никто.

«Люди не в состоянии запомнить и познать даже дела себе подобных, — об этом Нарана думала всегда. — Что бы они делали, предоставленные самим себе?» А они склонны забывать, что благополучие их началось в дни Скотовода, когда На-ра-на, прародительница, стала запоминать все случайности: каждую ветку с крупными и сладкими плодами, и каждого теленка от каждой коровы, и всякое снадобье, вылечившее больного. Она не боялась пользоваться случайным, у нее не было прошлого и потому не было страха. Она росла. Ко дню смерти второго Хранителя она имела уже три Уха Памяти, и день и ночь сменялись у Ушей, рассказывая ей новости и выслушивая советы, двенадцать Хранителей — бестолковые, суеверные малоголовые, неспособные отличить причину от следствия. Уже тогда прародительница решилась изменить их мозг…

— Родилось Ухо Великой Памяти! — пропел старец. — Радость, радость! — Он восклицал, руки его дрожали. Он знал, что в момент рождения Уха Нарана вдохновляется и создает великую мысль.

…По всем звеньям Нараны прошел приказ Немого Уха, координатора. Решалась загадка «железных головастых», которые не знают существ, подобных Наране. Животных употребляют в пищу. Для охоты сооружают железные убивала, разящие без промаха. Они — Головастые высокого уровня; приспособлены к раздвоению, но, по-видимому, не пользуются им. Требовалось решение, содержащее два ответа: где находится Равновесие пришельцев, кто сформировал их разум?

И тогда произошло небывалое.

Смолкли гонии. Одна за другой подсоединялись к Памяти Синих холмов все Нараны Равновесия. Пораженные люди поднимались на ноги от Ушей Памяти

— свет угасал, в подземельях наступала тишина. Такая тишина, что дыхание людей казалось шумом урагана. И так длилось время, до дюжины дюжин ударов сердца, пока не заговорила Нарана из поселения Водяной крысы. Она спасла разум своих сестер, гибнувших под гнетом неразрешимого. Свет возгорелся, заговорила речь Памяти, но в поселении Синих холмов старый Хранитель лежал мертвым. Старческие его руки были прижаты к груди, к знаку Управляющего Равновесием.

«На охоте мы ищем утраченную доблесть», — вспомнил Колька чьи-то слова. Правильно было замечено. Он вернулся с охоты на саблезубых тигров другим человеком. И дело было не в удачных выстрелах, даже не в том, что он спас жизнь старшему Охотнику. Главное — он не испугался. Дрожь в коленях и обморок не в счет, абсолютно бесстрашных людей не бывает. Он не убежал и не делал глупостей, а в обморок упал, когда увидел свою добычу — пятиметрового махайрода с развороченным черепом. Он не придал особого значения словам Нанои: «Я рада, Адвеста, что ты лишился сознания». Они сидели в лечилище, очень уютно сидели и закусывали дыней. Рада так рада. А он перестал ее бояться и впервые улыбнулся ей и не опустил глаз.

…Длинный жаркий день, зеленый дом и ледяной ручей в траве. Так у них было. Потом вечер — Охотники устроили празднество Слона в честь удачной охоты на Большезубых — слоновьих убийц… Темный ветер дул поверху, от реки. Когда певцы умолкали, доносилось повизгивание гепардов и мерное бряканье струн, и беготня ночных обезьян в листве. Свежо и спокойно пахла ночь — остывающей листвою, плодами, чистой человеческой кожей. Нанои-Мин держала Кольку за руку, а он сидел и боялся пошевелиться.

Утром явился Ахука — не поздно и не рано, когда Мин уже разбудила Кольку и они умылись и поели. И он немного привык к ней и к странной звенящей боли в сердце. Боль усиливалась, если он смотрел на Мин — усиливалась так, что перебивала дыхание. С Колькой никогда не было такого. От смятения он взялся чистить пистолет, подкинул последний патрон на ладони. «Мрачная штука — последний патрон, — он вдруг ухмыльнулся во весь рот и сам растерялся. — Дурак счастливый, ты же не дома! Что радуешься?»

• Предыдущая
• 17/28
• Следующая