Столик у оркестра - Милн Алан Александр - Страница 1

• 1/4
• Следующая

Я пригласил Марцию на ленч в «Турандот».

Приятно появиться в обществе с такой прелестной девушкой: красивой, элегантной, притягивающей взгляды, восхищенные или завистливые, тех, кто сидит за соседними столиками, но (и в этом изюминка ее очарования) как бы не замещающей их, отдающейся всем сердцем (если оно есть), душой (вероятно, отсутствующей) и глазами (небесно-голубыми) своему спутнику. Вместе с тем она весьма занятна, в том смысле, что после двух коктейлей создается впечатление, будто или вы, или она, или кто-то еще очень удачно развлекает компанию, а улыбки и веселый смех всегда способствуют хорошему аппетиту. Короче, пригласить Марцию на ленч – одно удовольствие.

Одно из преимуществ ленча заключается в том, что он редко ведет к импульсивному предложению руки и сердца. Я подозреваю, хотя и бездоказательно, что однажды после обеда предложил Марции выйти за меня замуж. Если так, то она, должно быть, отказала мне, потому что я до сих пор холостяк. К тому вечеру (минул уже год) я убедил себя, что влюблен, и соответственно допускал возникновение ситуации, когда неожиданно услышу, что прошу ее руки. Наутро я проснулся в полной уверенности, что накануне до моих ушей долетели произнесенные мною роковые слова. Следующие шесть часов я пытался представить себе нашу совместную семейную жизнь, от зари до зари, от декабря до декабря. И пришел к выводу, что непосредственные, то есть явные преимущества подобной близости, не сулящие ничего, кроме удовольствия, столь очевидны, что противиться им просто бесполезно.

Ближе к вечеру, чуть нервничая, я позвонил Марции.

Я чувствую себя не в своей тарелке, общаясь с кем-либо посредством телефонной трубки. В этом я не отличаюсь от большинства мужчин: терпеть не могу говорить по телефону. Она же, как и многие, если не все женщины, буквально упивается телефонной болтовней. В отличие от меня, она не боится, что наш разговор может услышать кто-то еще, не смущает ее даже присутствие других людей в пределах слышимости. В данном случае еще больше тяготила меня неопределенность: я не знал, говорю ли с моей нареченной или нет. Но довольно быстро выяснил, что она не считает себя невестой, а чуть позже стало ясно, что и я не являюсь отвергнутым поклонником. Наш столик находился около оркестра, и мне подумалось, что она не расслышала моих слов.

Марция живет в роскошной квартире на Слоун-стрит. В экономической основе содержания этой квартиры есть что-то загадочное, для меня, разумеется, не для Марции. Окружена завесой тайны и вся финансовая сторона ее жизни. У нее есть, или были, отец и мать. Пространные упоминания то об одном, то о другой, указывают на то, что они благополучно здравствуют, но я никогда их не видел и не знаю, где они живут. В то же время, работа или торговое дело ее отца позволяют ему ежеквартально выделять дочери определенную сумму. Марция и сама зарабатывает себе на жизнь, выполняя конфиденциальные поручения какой-то фирмы в Ричмонде. Мне об этом известно, потому что пару раз ричмондской фирме внезапно понадобились ее услуги и наши намеченные ранее свидания не состоялись. «Ты забываешь, дорогой Дэвид, что я работаю», – с упреком говорила она, сообщая печальную новость. Да и неудивительно забыть об этом. Не так-то легко представить себе работающую Марцию. Следовало помнить и о том, что квартира принадлежала не Марции, а ее подруге, которая иногда звалась Ильзой, а в других случаях Джейн. Судя по всему, ей, как и всем нам, при крещении дали два имени. Подруга оставила квартиру Марции, так как сама отбыла то ли в свадебное путешествие, то ли на демонстрацию новых моделей одежды в Южную Америку. Возможно, причиной отъезда послужили оба этих события. По крайней мере, я понял, что отсутствовать она будет неопределенное время. Меня восхищает, что подруг у Марции ничуть не меньше, чем друзей. И все они полны желания что-нибудь ей одолжить или подарить.

Ясно, что с такими возможностями Марция может позволить себе квартиру на Слоун-стрит. Даже не знаю, с чего я предположил, что в этом есть что-то таинственное. Если исходить из того, что мне известно – Марция богатая, ни от кого не зависящая женщина, получающая долю прибыли от фамильной пивоварни или унаследовавшая деньги от любящего крестного отца. Она еще не успела прояснить этот аспект, но, возможно, так оно и есть. Для меня важно другое: приятно, знаете ли, пригласить ее на ленч. Именно поэтому в один из дней на прошлой неделе мы оказались в «Турандот».

Мы еще не прошли за столик, сидели в баре и пили коктейли. Разумеется, двойные, потому что одинарный в наши дни теряется на дне стакана и заказывать его, мягко говоря, неприлично. Мы подняли стаканы и обменялись комплиментами. Марция, и я ее за это люблю, не считает. Что все комплименты должны доставаться только ей. Она – единственная женщина, которая сказала мне, что я похож на Роберта Монтгомери[1]. Только от нее можно услышать: «Дорогой, в этом костюме ты неотразим, тебе надо носить только бежевое», – или что-то в этом роде. Другие мои знакомые женского пола еще не приобрели такой привычки.

Марция достала из сумочки зеркало. Полагаю, чтобы убедиться, что она такая же очаровательная, какой я ее вижу. У нее бесподобные руки и вероятно, поэтому она так долго возилась с сумочкой, что я не мог не спросить: «О, кажется я не видел ее раньше, не так ли?» Фраза эта обычно годится к любым аксессуарам Марции и благодаря ей меня частенько хвалят за умение «замечать», чего, собственно, все женщины и ждут от кавалеров.

– Эту, – она указала на сумочку. – Думаю, что нет.

Он меня явно требовались какие-то слова. К сожалению, я плохо разбираюсь в дамских сумочках. Откуда мне знать, что нужно о них говорить? Пожалуй, и женщина находится в таком же положении, когда речь заходит о новой бите для бейсбола. Ясно, что бита ценится за совершенство формы, а сумочка – за цвет, соответствующий наряду, но нельзя же хвалить вещи за столь очевидные достоинства.

– Очень красивая, – на большее меня не хватило.

– Дэвид! – с укором воскликнула Марция. – Это старье? О, мне не следовало упоминать об этом. Давай поговорим о чем-нибудь еще, – она вновь раскрыла сумочку, словно хотела в ней что-то найти, потом поняла, что поиски ни к чему не приведут, щелкнула замочком и прошептала: – Ну конечно! Я все позабыла!

Я взял сумочку с ее коленей. Осмотрел со всех сторон. Положил обратно. Теперь я видел, что она не новая.

– Мне одолжила ее мама, – пояснила Марция. Таким образом она продлила мамину жизнь еще на шесть месяцев. Последний раз я слышал о ней весной.

– Но почему? – спросил я. Мне подумалось, что не стоило Марции впутывать в это дело мать. Сумочка столь же необходима женщине, как подтяжки – мужчине. И не требуется никаких объяснений, как и почему он их носит.

– Из материнской любви, дорогой, – улыбнулась Марция.

– Да, но…

– Дэвид, довольно об этом, а не то я расплачусь. Если у меня есть носовой платок, – добавила она, вновь открывая сумочку.

– Марция, что все это значит?

Она так трогательно посмотрела на меня, глаза заблестели, словно она уже заплакала.

– Я не хотела говорить тебе, чтобы не портить нам чудесный ленч, но у меня ужасная трагедия, – она осушила стакан, вероятно, чтобы придать себе мужества и таки заглянуть в прошлое. – Вчера я потеряла сумочку. Со всем содержимым. Все, что в ней было.

– И промтоварные талоны? – спросил я с дрожью в голосе. Почему-то на ум пришли именно они.

– Конечно! Все карточки. Как мне теперь жить?

Ответа я, конечно, не знал. Но, призадумавшись, понял, что продовольственные карточки понадобятся ей уже к завтраку.

– Все, все, – повторила Марция. – Удостоверение личности, талоны, водительские права, страховой полис на автомобиль, ключи от квартиры, плоскую пудреницу, естественно, и помаду, все, – и закончила шепотом. – Включая портсигар.

• 1/4
• Следующая