Город гибели - Смит Элеонора - Страница 5

Дождь, так долго ливший с безжалостной жестокостью на крыши и трубы большого промышленного города, казалось, окружил его высокими глухими стенами из полированной стали. Короткий зимний день уже близился к концу, а дождь все шел не переставая с самого рассвета и собирался лить всю ночь напролет. Темные сырые сумерки обволокли город, как соболье одеяло; уличные фонари ожили и замаячили, словно призраки залитых водой бледно-желтых нарциссов, отбрасывая дрожащие отблески на мостовые, превратившиеся в настоящие реки. Немногие люди осмеливались идти по унылым улицам, а те, кто решился на это, вынуждены были пробиваться сквозь колючие порывы ветра, сгибаясь в три погибели под тяжестью насквозь промокших зонтов.

Одним из них был Патрик Ламб, и он так спешил, что не раз споткнулся о невидимый бордюр, рискуя угодить вместе с зонтом в пенящийся грязный поток, бегущий по водосточной канаве. У него имелись веские основания, чтобы торопиться; он шел, чтобы попытаться получить работу, и опасался, что опоздает заполнить вакансию, которая так много значила для него.

Свернув наконец на узкую и темную улицу, он увидел перед собой ветхое здание из желтого кирпича, над крышей которого возвышался стеклянный купол, покрытый вековой грязью и копотью.

Лестница из узких ступенек вела к двустворчатой двери. Это и была цель его путешествия.

Он распахнул дверь и очутился перед турникетом, рядом с которым сидел нездоровый на вид человек в сшитой не по росту форме, напоминавшей униформу пожарника.

— Шесть пенсов, пожалуйста, — процедил тот сквозь зубы.

Патрик Ламб замотал головой.

— Нет… я не посетитель. У меня назначена встреча с мистером Мугиваном, управляющим.

— А-а, — понимающе произнес служитель и проводил его в крохотный закуток, заваленный бумагами, папками, бухгалтерскими книгами и пылью. Там сидел мистер Мугиван — упитанный низкорослый человек с толстыми ногами и лицом, напоминающим помидор.

— Добрый день, — неуверенно произнес Патрик Ламб. — Я слышал, у вас есть вакансия… смотрителя.

Мистер Мугиван какое-то мгновение пристально смотрел на желтоватое вытянутое лицо молодого человека, его глубоко посаженные серые глаза и худое и хилое тело.

— Кто вам об этом сказал?

— Моя квартирная хозяйка на Бэри-стрит. Она знала последнего человека, работавшего на этом месте.

— А что заставило вас прийти?

— Нужда. Я ищу работу. Я сел на мель, работая в театральной труппе.

Воцарилось молчание. Внезапно мистер Мугиван рассмеялся, вызывающе посмотрев на посетителя маленькими красными глазками, сильно смахивавшими на свиные.

— Разве не падение — актеру присматривать за выставкой восковых фигур Мугивана?

— Не имеет значения, сэр. И если вы только позволите, я отлично присмотрю за ней.

— Рабочий день здесь долог, — сказал хозяин все еще с презрением, — с 9 утра до 7 вечера. Час на обед и столько же на чай. Два фунта в неделю, и смотритель должен носить униформу. Разве актеру это может понравиться?

— Может, я вовсе не актер, — возразил Патрик Ламб.

Мистер Мугиван сплюнул на пол.

— Я дам вам испытательный срок. Как вас зовут?

Патрик назвал себя.

— Хорошо, Ламб, — хозяин встал со стула, отчего тот заскрипел, при этом случайно обнаружилось, что он носил ворсистые шлепанцы и имел шишки на больших пальцах ног, — пойдемте со мной; я покажу вам красоты Мугивана, прежде чем вы уйдете. Можете приступить к работе с завтрашнего утра.

Ламб послушно последовал за своим новым работодателем через турникет, послушно повернутый другим смотрителем, по узкому выбеленному коридору в большой зал.

— Когда-нибудь видели восковые фигуры? — поинтересовался мистер Мугиван.

— Восковые фигуры? Только когда был еще ребенком.

— Зал монархов, — сказал Мугиван, неодобрительно причмокивая языком.

Комната, в которой они оказались, была лишена мебели и напоминала склеп. Ее стены были также побелены, пол покрыт драгетом, а в середине стоял диван, обитый потертым малиновым плюшем. Несмотря на почти полное отсутствие мебели, комната была отнюдь не пустой, а наоборот, переполненной, толпой немых, застывших и безмолвных фигур. Они стояли группами, каждая группа на отдельном помосте, и были отгорожены от публики красным шнурком, который окружал их, как ограда загона — овец, так что, даже если бы они хотели убежать, им все равно пришлось бы навеки остаться здесь. Они стояли и, несомненно, должны были простоять еще много веков, эти мишурные короли и королевы, Плантагенеты и Стюарты, Тюдоры и представители Ганноверской династии, молчаливые и ужасно отстраненные, с бледными щеками и стеклянными глазами, безразличные ко всем, кто проходил мимо и смотрел на них, — сонм мертвых восковых принцев, многие из которых уже были забыты, страшно одинокие в своем кричащем великолепии, жуткие в своем грубом сходстве с живыми людьми, которое, однако, лишало их даже частиц жизни, делая их застывшими, замороженными и смотрящими неподвижным взглядом, в то время как пыль покрывала толстым слоем их дешевые старомодные наряды из малинового бархата и поддельного горностая.

Напротив двери, через которую они вошли, находилась другая дверь, ведущая в следующий зал. Мистер Мугиван шагал впереди.

— Курьезы и ужасы, — беззаботно объявил он. Они прошли через вторую дверь.

За ней была еще одна комната, точная копия первой, но слабее освещенная и наводящая еще большее уныние, чем даже Зал монархов, поскольку подсветка этой тоскливой сцены была зеленоватой, мертвенно-бледной, словно свет исходил от канделябра с болотными гнилушками. Здесь, словно в мрачной пещере, еще более плотными рядами стояли неподвижные невозмутимые фигуры, еще бледнее, чем монархи, и еще более отталкивающие, поскольку их застывшие, безразличные ко всему тела были одеты в повседневную одежду, не имевшую великолепия одеяний принцев, хоть и поддельных. В одном из углов комнаты белел скелет, в другом месте красовались чучело шестиногого быка, крошечный восковой карлик и гигант местного масштаба. Кроме них в зале находились лишь люди, совершившие убийство и понесшие за это наказание, — толпа, неподвижно смотрящая прямо перед собой, с невыразительными, окаменелыми, маскообразными лицами, словно погруженная в тяжкие раздумья о совершенных преступлениях.

Мугиван, казалось, почувствовал себя более уверенно в обстановке второй комнаты. Он стал гораздо разговорчивее.

— Вот Хопкинс, душитель из Норвика… Трейси, застреливший полицейского… Джон Джозеф Гилмор, перерезавший глотку своей жене и двум детям…

Они шли через комнату. И тут, возле узкого оконного проема, пересеченного стальными прутьями, Патрик впервые увидел ее. Она стояла на индивидуальном небольшом помосте, молодая женщина, одетая в облегающее платье старомодного покроя. Она держалась гордо, словно королева, и, в отличие от других фигур, чьи лица не выражали абсолютно ничего, она одна, с гордо поджатыми губами и коротким высокомерным носом, показалась ему живой, возможно, потому, что она олицетворяла собой воплощенную надменность. Она стояла легко и грациозно, ее длинные руки были сложены на груди, и Патрик, смотря на нее, почувствовал на себе спокойный, чуть насмешливый взгляд ее серых глаз. В какое-то мгновение у него в груди екнуло сердце, он слегка испугался и внезапно почувствовал желание подойти поближе и получше рассмотреть ее, потом в его душу закралось чувство странного дискомфорта. Он чувствовал себя растерянным и отвел глаза.

— Кто эта женщина? — импульсивно спросил он, позднее поняв, что спрашивать лучше не стоило.

Мистер Мугиван ответил ему невзначай, повернувшись спиной к фигуре:

— Это миссис Реберн, отравительница… ну, вот и все, пойдем отсюда.

— Миссис Реберн? Мне кажется, я знаю эту фамилию.

— Без сомнения, без сомнения. Одно время она была хорошо известна.