Город гибели - Смит Элеонора - Страница 28

— Сказала? — не понял полковник.

— Вне всякого сомнения, — подтвердил Херман. — Она бы мне уже об этом сообщила.

Некоторое мгновение садовод раздумывал.

— Не знаю, но мне так кажется, что она, вроде как хотела бы соединиться с другой орхидеей.

Полковник внимательно посмотрел на мистера Хермана.

— Вы умеете скрещивать орхидеи?

— Мне надо бы справиться у нее насчет этого.

— Справиться — у кого?

— Да так просто, всего лишь справиться, — неуверенно, как бы размышляя, ответил Херман.

— Если бы вы соизволили на минутку зайти ко мне, я вам это показал бы.

— Да мне надо бы спешить домой, — заявил с отсутствующим выражением лица мистер Херман. — Сегодня утром у нее был какой-то удрученный вид.

— Мне ее жаль, но, надеюсь, что не случится ничего серьезного, — сказал полковник, имея в виду миссис Херман.

— Думаю, что мне это надо знать, и я был бы рад, если бы вы мне это показали, — решился наконец мистер Херман.

— Что вам надо знать?

— Ну, пойдемте к вам!

Полковник жил вместе со своей замужней дочерью. У него была маленькая отдельная квартирка в общем доме. Гостиная у него была украшена военными трофеями. Они уселись так, чтобы можно было видеть орхидеи, которые были у него там разложены.

— Посмотрите. — Через некоторое время полковник протянул руку к одному из цветов. — Видите вот это? — Он указал на серединку цвета. — Это колонка. Вот этот вырост называется поллиний. Ага, тут наверху у нее есть клювик… Его пальцами необходимо раскрыть. Вот так, посмотрите! А там, внутри, есть две тычинки.

Мясистый клювик раскрылся, словно шлем, и под ним появились два желтых семечка размером не более половинки спичечной головки.

Полковник выудил их.

— Выньте тычинки и вставьте их вот сюда вниз, на пестик.

— И это все? — спросил мистер Херман.

— Все. После опыления из пестика вырастут две тоненькие нитки в семенник. И когда вот тут под цветком начнется утолщение, значит, эта штука опылилась.

Мистер Херман снял очки, прочистил их и почесал в своих редеющих волосах.

— Интересно, а? — спросил он.

— С той Vanda, которую я вам подарил, вам надо скрестить что-то более качественное. Что-нибудь более округлое и объемное, чтобы вы эту ее чудовищную фигуру облагородили.

— Что бы вы мне предложили?

— Там снаружи у меня есть Cimbidium, она называется Фальстаф, я мог бы вам его отдать за пятерку.

У полковника, как обычно, было хроническое опустошение карманов, а с тех пор как Херман ушел из банка, у него не было возможностей занимать деньги.

— А это наверняка будет то, что нужно моей Vanda?

— Я не могу представить себе ничего лучшего, — ответил полковник. — У вас из этого должно получиться что-то очень красивое.

Когда мистер Херман вернулся в теплицу, то ему показалось, что у его орхидеи настроение очень хорошее. Он решил, что не будет ее вот так сразу знакомить с Фальстафом, а потому засунул новую орхидею под скамейку.

Честно говоря, Фальстаф мистеру Херману совсем был не по душе. Цветы у него были пятнистые, красные и грубые, почти неуклюжие, а кроме того, он только-только отходил от какого-то плесневого заболевания. Полковник дал ему коробку яда, которым надо было опрыскивать Фальстафа.

— Будьте очень внимательным, — предупредил он его, — яды, используемые для орхидей, чертовски быстры в действии. Не курите, когда работаете с ядом, а когда закончите, то хорошо вымойте руки.

Херман забыл купить краски, за которыми он, собственно говоря, направился в город. Дома жена дала ему приличную выволочку.

На следующее утро он, держа в руке чашку с чаем, отправился, как это в последнее время стало у него привычкой, в теплицу.

— Я тут кое-что тебе принес, — сказал он Vanda и вытащил из-под лавки Фальстафа.

Оба цветочных горшка он поставил рядом. Vanda выглядела как-то бледновато. Он подлил ей питательного раствора, пока не зазеленели ее торчащие корешки.

— Мне кажется, что тебя стоит, пожалуй, опрыскать, — обратился он к Фальстафу. — Мне было бы очень не по нутру, если бы она заразилась от тебя плесенью.

Он приготовил яд, как ему сказал полковник. Это привело его в довольно нервозное состояние. Полковник на коробке нарисовал большущий череп со скрещенными костями.

Потом Херман целый день рисовал. В теплицу он попал уже ближе к вечеру. Воздушные корни, бывшие там, где стоял Фальстаф, оттянулись и собрались в цветочный горшок. Новую орхидею он поставил на другой конец скамьи. Но на следующее утро корни снова вылезли из горшка, как это было всегда.

На этот раз он вместе с чашкой чаю принес с собой и карандаш с блокнотом. На самом верху страницы он поставил дату, а под ней, отхлебывая чай, приписал:

«Она предчувствует затруднения. Дала мне знать, что мои приготовления к делу любви ей не нравятся».

Затем он взял Фальстафа и снова поставил его рядом с Vanda.

В последующие недели он записывал:

«28 октября. До сих пор не произошло ничего положительного».

«3 ноября. Когда я вошел сегодня рано утром, у нее страшно изменился цвет».

«6 ноября. Я испробовал все способы, какие только можно, чтобы договориться с нею, но ни один не сработал. Не знаю, что и думать об этом».

«9 ноября. Надо бы перестать это делать, но ее поведение меня раздражает».

Херман и вправду был человеком чувствительным. Он не хотел свою орхидею опылять без ее предварительного согласия. А она не только отвергала своего приятеля с красными пятнами, но и проявляла в отношении него ненависть и ревность всякими способами, какие ей были известны. Херман заметил, что, когда он опрыскивал Фальстафа ядом, она меняла цвет, испускала запах, или же кончики корней у нее бледнели.

Несколько раз на протяжении этих тяжких недель он уже почти принимал решение, что откажется от своих попыток. Но, как часто бывает на свете, дома с женой у него не очень-то ладилось, и чем дальше, тем больше он чувствовал себя истощенным и раздраженным.

11 ноября он записал в блокнот:

«Мне это уже осточертело. Не хочу, чтобы женщины вечно водили меня за нос».

13 ноября отметил, что по его наблюдениям Vanda заразилась плесенью от Фальстафа. Буквально же он записал следующее:

«Я бы вообще не удивился, если бы она мне это сделала нарочно. Она очень хорошо знает, что я боюсь ядов».

17 ноября миссис Херман получила письмо, в котором ее племянница сообщала, что выходит замуж и таким образом вступает в родственные отношения с одной из самых старых и уважаемых семей в Баросса Вэлли. При обручении будет небольшой прием, на который она приглашает дядю и тетю Херманов.

— Тебе придется ехать туда одной, — отозвался Херман.

Миссис Херман не верила своим ушам.

— Одной? Одной в субботу ехать в общество, где обручается собственная племянница?

— Я не могу отлучиться, — заявил супруг.

— Что ты собираешься сказать тем, что не можешь отлучиться? Как это я должна им объяснить? И как это не можешь, раз ты на пенсии. Ты можешь, только тебе неохота.

— На этот раз я действительно не могу. У меня неприятности с орхидеей.

Миссис Херман начала скандалить. У нее полностью отказали нервы. Он еще никогда не видел, чтобы она так злобствовала. У него не было сил ни на что другое, кроме как повторять, что в данный момент он действительно не может уехать.

В конце концов миссис Херман истерически расплакалась и закрылась в спальне. Она вообще не знала, что предпринять и куда обратиться. Она была убеждена, что ее муж рехнулся.

И эта сцена стала развязкой.

Не осознавая, что делает, Херман направился в теплицу.

Там он один за другим разорвал все колпачки на всех цветах Фальстафа и в ярости запихал все тычинки в дрожащие пестики Vanda.

Он был совершенно вне себя. Сел в автомобиль и выкурил без перерыва подряд пять сигарет. Уже совсем поздно он вернулся домой.

Миссис Херман все еще пребывала в спальне за замкнутыми дверями. Он приготовил себе чай и вышел с ним на двор. На Vanda он даже не осмеливался смотреть. Он выбрал яд и опрыскал ее плесень. А после записал в блокнот: