Моя свекровь — мымра! - Милевская Людмила Ивановна - Страница 8
- Предыдущая
- 8/57
- Следующая
Фрося была уже дома. Увидев меня, чертовка обрадовалась и бросилась целоваться.
— Сонечка, милая, — твердила она, — как хорошо, что ты вернулась! Как же я волновалась!
Должна сказать, что я не только переживала из-за фигуры дублерши, но и другими полезными делами была занята, пока добиралась до города из вертепа. К примеру, анализировала происходящее.
В результате, пришла к выводу, что схватить собирались Фросю, а не меня. Ведь верзила ясно сказал: “Это тебе не картинки, бля, малевать, здесь настоящий нужен талант”. Следовательно, бандиты приняли меня за художницу. Да и блуза рабочая была на мне, и стояла я у картины, и схватили меня прямо в доме у Фроси…
Волосы зашевелились на голове и мороз продрал кожу, когда я отчетливо поняла, что через эту ужаснейшую процедуру должна была пройти моя Фрося, чистая, юная. Ладно я, бывалая баба, как говорится, обремененная дурью и опытом. Меня трудно обидеть — если надо, кого хотите сама изнасилую, что не раз и случалось, в переносном, конечно, смысле.
Да, что там греха-то таить, и в прямом смысле бывало…
Но это все я, а вот Фрося…
Я самовольно решила: “Нет, Фрося для порно не создана!”
Давая себе страшные клятвы молчать о таинственном происшествии, как бы ни хотелось разболтать все прямо с порога, я ввалилась в квартиру подруги.
Да-да, я пошла на жертву такую — решила молчать, что для русской нормальной бабы смерти подобно, и каково же было мое удивление, когда Фрося заговорила сама о моем происшествии.
— Сонечка, — едва ли не плача, закричала она, — я решила, что ты уже не вернешься!
— Почему это — не вернусь? — слегка настораживаясь, спросила я.
— Как — почему? Да потому, что я дура! А ты — самая лучшая!
Против такого расклада я ничего не имела — я с ним согласилась, а Ефросинья продолжила:
— Сонечка, ты обиделась и очень права! Ожидая тебя, я о многом подумала и решила, что я негодяйка. Ты слишком доверчива, я не имела права так забавляться. Мой прикол слишком жесток.
Разочарованно ахнув, я подивилась:
— Так это был всего лишь прикол?
— Прикол, — стыдливо потупившись, призналась она. — Мой идиотский прикол. Ничего не могу поделать с собой, такой у меня накопился протест против богатых и самовлюбленных дурако… Ой, прости, против людей. Но этот прикол особенно идиотский, если учесть твой возраст и твою популярность.
— Это жестоко, — промямлила я, не желая свыкаться с противной мыслью, что не увижу себя никогда в забойном групповичке.
Это же счастье, купаться в грехе, сохраняя сугубую нравственность — мечта любой женщины: грешить и считаться святой. И со мной такое едва ни случилось. Но теперь мечта остается только мечтой. И виною тому моя Фрося.
— Что ты наделала, — пригорюнилась я. — Такая надежда и… Все прахом пошло. Это очень жестоко.
Фрося, сложив молитвенно руки, призналась:
— Возможно, я так поступила из зависти. Каюсь и абсолютно согласна с тобой: это очень, очень жестоко. И мерзко.
Я вспомнила Арнольда — по дороге в город мы беседовали с ним о… цветной капусте.
“Оказывается в свободное от порно время Арнольд занят своим огородом, — прозрела я во время его рассказа, — огородом, на котором выращивает всевозможную капусту”.
Здесь же я вспомнила знакомую проститутку, которая бежала в детский сад за ребенком прямо с панели, а потом вела свое любимое чадо в музыкальную школу на скрипочку — мальчику пророчили великое будущее на музыкальном поприще. Ничего удивительного, его мать тоже была талантлива, в своем, разумеется деле. Вот как жестока бывает жизнь.
Арнольд своими положительными качествами растрогал меня до слез. Он сразу стал мне симпатичен. Прекрасный семьянин, огородник. Милый, милый Арнольд. За малым не дала ему свой “телефончик”.
А теперь выходит, он вовсе не милый, этот Арнольд — он не работник порока и врал про капусту.
Я действительно слишком доверчива. Даже глупа.
Хорошо, что не знает об этом свекровь.
Впрочем, как же не знает, если она-то твердит об этом моему муженьку каждодневно — хорошо, что Роберт в науке и никого не слышит…
— Я поступила жестоко! Жестоко! — убивалась тем временем Фрося.
— Ну почему — жестоко, — сказала я, вспоминая красивое и благородное лицо Арнольда и его потрясающие бицепсы. — Все было очень смешно. Даже не знала, что ты у нас выдумщица.
Фрося перестала убиваться и от радости даже подпрыгнула.
— Соня! Так ты не сердишься? — набрасываясь на меня с поцелуями, спросила она.
— Не сержусь, и даже высоко твой прикол оценила. Ты так правдоподобно это устроила. Была минута, когда даже я попалась на вашу удочку: за чистую монету все приняла.
Мысленно уносясь в прошлое, я на себя рассердилась.
— Да что там минута, — досадливо морщась, воскликнула я, — скажу больше: до самых последних секунд, пока ты мне не призналась, думала, что все это правда.
— Да? — пискнула Фрося.
Я ужаснулась:
— Да! Старая дура! Что это прикол, уже тогда могла бы заметить, когда мне не дали раздеться. И когда я про мужа им ляпнула. Как они удивились! А все потому, что ты не знаешь еще, что я опять вышла замуж.
— Ты вышла замуж? — не поверила Фрося.
— Вышла и, как всегда, очень удачно.
— Кто же он?
— Мой муж перспективный ученый, весь мир его рвет на части. Поверь, это лучше даже слепоглухонемого моряка дальнего плавания. Я и при муже, и пользуюсь полной свободой. Если бы не свекровь… Ну да бог с ней, возможно, это ненадолго, — закончила я, непонятно что имея ввиду.
Надежды в связи со свекровью казались необоснованными: ведь цветущая мамочка Роберта не только не помышляла о смерти, но даже и не болела. Единственное, на что она жаловалась, так это на нехватку времени: ее фитнессы, бассейны, солярии и прочее-прочее…
Ох, не помещалось все это в 24 часа — вот с каким размахом живет старушка.
Сообщив наскоро Фросе режим мамочки Роберта, я вернулась к приколу.
— Мархалева тоже не сплоховала, — воскликнула я. — Жару им задала. Билась я не понарошку. Да-аа, классно ты меня провела. Знаешь, даже завидно.
Фрося вдруг изумилась:
— О чем ты? Не понимаю.
— Еще бы, тебя же там не было. Характер мой знаешь, все пошло не по сценарию. Изрядно там всех потрепала. Ничего-оо, расскажут тебе, еще посмеетесь хором с меня.
Тут я заметила изысканно накрытый стол (с чудесным вином, лобстерами, свечами) и восхитилась:
— Какая прелесть! Что это?
Фрося смутилась:
— Завтрак или уже обед. Надо же нашу встречу отметить.
— Так что же мы тут стоим! — воскликнула я и бросилась снимать Фросину рабочую блузу.
Увидев мой (уже не такой новый) французский костюм, Фрося запоздало его похвалила:
— Соня, это чудо! Просто отпад!
Видимо и в самом деле переживала, бедняжка, что с приколом своим малость перестаралась.
— Ладно, не подлизывайся, — отмахнулась я, отправляясь мыть руки. — Будто не знаю, что к тряпкам ты равнодушна.
Наспех приведя себя в порядок, я уселась за стол и сразу вооружилась щипчиками для лобстеров. Когда вижу лобстеров, терпение меня покидает. Впрочем, диеты прививают страсть к любой пище, даже к пельменям и кашам.
Фрося уселась напротив и зажгла свечу. Вид у нее был загадочный.
— Сонечка, — прошептала она, — ты действительно простила меня?
— Совершенно, — благодушно заверила я, жмурясь от удовольствия и предвкушая “знакомство” с лобстером. — Все было очень мило. Клянусь, я не останусь в долгу. Выступлю с ответным приколом в ближайшее время. Чур, ты тоже не обижайся.
— Хорошо, — обрадовалась Фрося. — Не буду. Но мне любопытно. Ты расскажешь, как все это было?
— Охотно расскажу, но только после обеда, — сказала я, поигрывая щипчиками и приноравливаясь подцепить кусок мяса побольше.
Момент предвкушения, самый сладкий, еще слаще, чем момент поглощения. Я едва не захлебнулась слюной. Лобстер смотрел на меня, словно возлюбленный… Мои ноздри улавливали его тонкий, сладковато-пряный аромат. Я, говоря языком Маруси, прямо вся к нему устремилась, имея ввиду и вино — Ефросинья долго жила в Париже и толк в винах знает. И в еде она знает толк. Поэтому я пошла собою на стол и…
- Предыдущая
- 8/57
- Следующая
