Одинокому везде пустыня - Михальский Вацлав Вацлавович - Страница 41

• Предыдущая
• 41/49
• Следующая

Дело туарегов было известно всем и, в общем, предрешено.

Туареги не стали запираться и сразу признали свою вину, чем разочаровали многих своих болельщиков, поскольку теперь весь процесс сводился только к показаниям Марии да к обвинительному заключению кади, у которого тоже не оставалось никакого выбора… К тому же дело усугублялось еще и тем, что в осыпи, за которой успела скрыться на своем авто Мария, действительно нашли аж целых четыре пули от туарегских винтовок и экспертиза все подтвердила – стреляли именно из этих винтовок, именно этими пулями. В случае попадания любая из них могла убить Марию. Правда, пуль нашли четыре, а туарегов было пять – значит, для кого-то одного оставалась лазейка… Но гордые туареги не захотели ею воспользоваться, никто из них не сказал, что он, например, не успел выстрелить… Каждый взял вину на себя, каждый из пятерых повел себя достойно.

А когда давала показания Мария, туарегский кади оговорился и предоставил ей слово на туарегском языке. Мария начала свою речь также по-туарегски, чем вызвала переполох у слушателей и крайнее удивление кади.

– Вы говорите по-туарегски, мадемуазель? – растерянно спросил кади по-французски.

– Я говорю на том языке, на котором меня спрашивают, – отвечала Мария также по-французски.

– Можете говорить по-французски, – сказал кади.

– Если вы разрешите, я буду говорить по-арабски, – сказала Мария по-арабски, – в знак уважения к народу, для которого этот язык является языком общения разных племен, – церемонно предложила она. Она уже полностью справилась с охватившим ее приступом страха и чувствовала себя уверенно.

– Хорошо, – согласился кади.

Она говорила, а на галереях шушукались: "Какой туарегский! А какой чистейший арабский! О, Аллах! Вот это женщина!"

На лице губернатора просияла торжествующая улыбка.

Арабское правосудие всегда рядом с религией. Простота и ясность ведения дел в арабском суде делают его достаточно скорым. Кади приговорил туарегов к смертной казни через расстрел. Муфтий утвердил приговор. И сразу же перешли к исполнению…

Пятерых туарегов вывели из зала суда, потом со двора мечети, и они молча пришли к оврагу, на кромке которого и выстроили их рядком. С боков все было оцеплено зуавами, а за спинами приговоренных зиял такой глубокий каменистый овраг, с такими крутыми склонами, что даже у раненого не оставалось никаких шансов на спасение. А метрах в двухстах за оврагом блистала в лучах холодного солнца высокая отвесная стена выработанной каменоломни, как будто нарочно предназначенная для тех пуль, что пролетят мимо целей.

Тридцать стрелков, по шесть на каждого приговоренного, выстроились напротив туарегов, лицом к лицу.

Генерал-губернатор и Мария при нем, чуть поодаль Хадижа, Фатима, доктор Франсуа, туарегский царек Иса, другие царьки кучкой теснились метрах в двадцати от места казни, а народ гудел за оцеплением, гудел тяжело, страшно, но, как только кади откашлялся, чтобы зачитать приговор, народный гул мгновенно затих. И в абсолютной, в оглушительной тишине кади зачитал приговор сначала по-арабски, а потом по-французски.

Офицер, командовавший стрелками, приказал:

– Готовьсь!

Стрелки вскинули винтовки, вразнобой клацнули взведенные затворы, и в ту же секунду, издав гортанный отчаянный крик, Мария бросилась вперед, успела добежать до офицера и, сорвав с головы белый платок вместе с белой вуалью, бросила его между палачами и приговоренными. Толпа ахнула, застонала, как будто подломилось гигантское дерево и упало с шумом листвы.

По мусульманским законам казнь была приостановлена – жест Марии означал, что она прощает туарегов и просит для них помилования.

Командовавший стрелками офицер растерялся, растерялся и кади, но тут губернатор поднял руку и вышел вперед.

Народ смолк.

– Чего хочет женщина, того хочет Бог! – сказал губернатор по-французски. – Я присоединяюсь к ее просьбе и прошу высокий суд помиловать виновных!

Один из писарей громко провозгласил слова губернатора на арабском. Толпа вскричала, рухнула на колени и вознесла молитву Аллаху.

А туареги как стояли в ритуальной предсмертной позе (левая рука вдоль туловища, правая ладонь у лба, и указательный палец нацелен в небо – дескать, будь как будет, как угодно Аллаху), так и остались стоять в оцепенении.

Туарегов простили.

Мария и генерал-губернатор сработали так четко и так естественно, что никто не заподозрил их в сговоре. Помилование туарегов навсегда осталось тайной между ними, даже Николь не посвятили они в это дело. С тех пор Марию знала вся Тунизия, и слава о ней разнеслась из уст в уста по всему Ближнему Востоку. И если раньше для нее были открыты недоступные большинству двери дворца генерала-губернатора, то теперь – двери любой лачуги по всей Тунизии, полог любого бедуинского шатра, не говоря уже о жилищах племени воинственных туарегов, которые всенародно возвели ее в ранг святой.

Николь не присутствовала на процессе, хотя собиралась. Но утром, перед отъездом, ей попала в левый глаз соринка, и пока она ее удаляла, так натерла глазное яблоко, что не захотела появляться на людях.

Муж посоветовал ей надеть темные очки.

– Тогда ты будешь, как древний китайский судья, они всегда судили в черных очках.

– Издеваешься?! – расплакалась Николь со зла и убежала в спальню, даже не чмокнув мужа, как обычно, на дорожку. Тем не менее он автоматически стер с правой щеки помаду, которой там не было, и поехал, не уговаривая жену, потому что знал – все равно без толку.

Возможно, Николь и разгадала бы домашнюю заготовку Марии и своего муженька – интуицией ее Бог не обидел. Но, к счастью, Николь не видела и не слышала ничего лично, вживую, а значит, и не могла ни о чем судить с полной определенностью. Военная тайна Марии и губернатора так и осталась навсегда тайной. В дальнейшем это способствовало подлинной славе Марии, ее добрым отношениям со спасенными турегами, с их царьком Исой, а также многому другому, чего бы никогда не было в жизни Марии, заметь народ в ее жесте и словах губернатора заранее заготовленную инсценировку. Люди любят и ценят настоящие сказки, без подделки – Мария и губернатор понимали это одинаково хорошо, и тайна двоих так и осталась навечно настоящей тайной, без третьего лишнего.

После суда туарегский царек Иса безропотно оплатил все расходы по поимке и содержанию на гауптвахте своих соплеменников, а также все судебные издержки. Подробные отчеты об этом были напечатаны во всех тунизийских газетах как на французском, так и на арабском языках, в одной большой парижской газете, в газетах Алжира и Марокко. Урок был преподан. Губернатор торжествовал победу.

А Мария закрылась на вилле господина Хаджибека и никого не допускала к себе, на свою половину дома. Между тем визитеры ехали один за другим: царек Иса, мсье Пиккар, старшие мужчины из семей всех пятерых туарегов с дарами, командир зуавов, пожелавший выразить Марии свое личное восхищение, два вице-губернатора, дамы из высшего общества Тунизии.

Но никто не был принят. Даже господин Хаджибек. Даже доктор Франсуа и его жена Клодин. Весть об этом разлетелась по всей Тунизии, как ветер, и слава Марии стала еще ярче, еще весомее. Все поняли: кумир проявляет характер, – и это многим понравилось. А если кумир начнет со всеми подряд пить чай, какой же это кумир? Те, кто не получил аудиенцию у Марии, отнеслись к своему фиаско с добродушной понятливостью покорных подданных новой властительницы общества. И полудикие, и цивилизованные народы с одинаковой готовностью и слепой верой создают себе кумиров, зачастую в мгновение ока и иногда надолго.

А бедная Мария сидела, как в осаде, за наглухо закрытыми ставнями виллы господина Хаджибека и понятия не имела, что теперь каждый ее шаг, каждый жест на виду и может быть истолкован самым причудливым образом, теперь многое для нее переменилось в этом мире, во всяком случае, в Тунизии, а это хоть и клочок земного шара, но тоже не шутка!

• Предыдущая
• 41/49
• Следующая