Стальной волосок (сборник) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 21

• Предыдущая
• 21/130
• Следующая

– А я и не сужу, господин лейтенант. Я кон-ста-ти-рую… Мы ведь говорим об истории вообще, и я привел один из известных примеров…

– Господа, у моряков есть обычай держаться подальше от политики, – мягко напомнил командир „Артемиды“. – Мы люди военные…

– Однако же, Николай Константинович, и военным порой приходится делать выбор, – возразил Новосельский. – Вроде тех солдат в форте. Как умереть и во имя чего…

Старший офицер Стужин сказал угрюмо:

– Едва ли они делали выбор. Скорее всего, их чернокожий полковник, фанатик, швырнул в пороховой погреб факел, не думая о судьбах нескольких сотен человек. И обрек их гибели – бессмысленной, поскольку война все равно была проиграна. Не думаю, что он попал в царство небесное, поскольку пренебрег заповедью „Не убий“…

И вдруг заговорил штурман:

– Однако же, Александр Гаврилович, в одной из недавних бесед вы осуждали другого офицера за поступок, противоположный тому, о котором говорим. Я вспоминаю о капитане второго ранга Стройникове, который не стал взрывать свой фрегат „Рафаил“, оказавшийся в безнадежном окружении турок…

– Это совершенно разные вещи! Стройников просто струсил!

– Полноте, Александр Гаврилович, – усмехнулся похожий на маршала Нея лейтенант Новосельский. – Боевой офицер, не раз бывавший в сражениях, награжденный „Георгием“ и золотым оружием, „просто струсил“. Он объяснял, что послушался матросов, которые не хотели подвергать себя бессмысленной гибели…

– Может, он тоже вспомнил о царстве небесном, а? – добавил штурман.

Стужин сел прямо.

– Извините, Иван Данилович, но, не будучи в полной мере морским офицером, вы, видимо, не можете разобраться в тонкостях кодекса…

– Александр Гаврилович! – возвысил голос командир. – Иван Данилович ходил в кругосветное плавание с капитаном Гагемейстером в те времена, когда мы с вами еще не начали просиживать штаны в Корпусе. При чем здесь эполеты!

Стужин сказал деревянным голосом:

– Иван Данилович, примите мои извинения.

– Ох, да Бог с вами Александр Гаврилович!.. Мы говорим о том, как тяжко брать на себя решения, когда речь идет не о тебе одном, а о множестве других… Не приведи Господь. Лучше уж отвечать за секстаны и хронометры, хотя и с ними непросто. У меня к вам, Николай Константинович, есть про это разговор…

– Извольте, Иван Данилович.

– Чуть позже, если позволите… А пока, Петр Афанасьевич, отчего бы вам не показать здесь всем карту, о которой шла речь. Право, она стоит того…

– В самом деле! – Доктор резво скрылся за дверью и почти сразу вернулся. Небольшая, в два фута шириною, карта пошла по рукам. Гриша вытянул шею, глядя издалека.

Двойной остров, оттиснутый тонкими штрихами на серой бумаге, был похож… даже непонятно, на что похож. Пожалуй, на причудливую рыбу с торчащим плавником, с острым, как у ската, хвостом и большущей головой с разинутой пастью.

Гриша сунулся поближе, под Митин локоть.

– Петр Афанасьевич… это что? Такое озеро? Или лагуна?

Посреди левого острова светлело овальное пустое место, перечеркнутое мелкой французской надписью.

– Это, голубчик, не озеро, а неисследованная часть острова Бас-Тер. Его покрытый горами и джунглями центр. Именно сюда уходили негритянские повстанцы. Они-то знали там секретные места и тропы, а ученые-географы туда пока не добрались. В полном смысле – белое пятно…

„Тут вообще-то нужно увеличительное стекло, – подумал Гриша. – Вон какие бисерные надписи“. Но такого стекла не было. Лежало в кармане штанов только Агейкино стеклышко. Гриша не удержал желания – застеснялся, но все же вынул осколок и глянул сквозь него на карту. Остров стал густо-зеленым, будто и правда его прямо здесь, на бумаге, покрыли непроходимые джунгли.

Карту разглядывали внимательно и со знанием дела. Митя заметил:

– Однако же для навигации она не очень-то полезна. Здесь нет ни обозначения глубин и опасностей, ни береговых ориентиров…

– Естественно, – слегка обиженно отозвался доктор. – Амбруаз Тардье изготовил ее для исторического труда, а не для плаваний… Но я все же взял карту с собой… Знаете, господа, появилось этакое ребяческое желание: пусть карта побывает невдалеке от мест, которые она изображает…

– Можно я спрошу? – Гриша дотянулся мизинцем до перешейка между двумя частями Гваделупы. – Это и есть тот самый проход, который Соленая река?

Перешеек был пересечен тонкой, почти прямой щелкой.

– Она и есть, – кивнул доктор. – К сожалению, протока эта почти бесполезна для плаваний. Географы пишут, что Ривьер-Сале доступна лишь для мелких рыбачьих лодок. Это жаль. Будь река поглубже, она помогала бы быстрому сообщению между разными городами и поселками на острове…

– Нам-то не все ли равно, – скучновато заметил лейтенант Стужин. – Наш путь в Гавану…

– Доктор просто сообщил нам любопытную подробность, – сказал капитан Гарцунов. Кажется, он прятал досаду на старшего офицера. – Любое знание никому не вредит… Кстати, доктор, у вас не было желания запечатлеть своей камерой жизнь брига и наши портреты. Так сказать, в память потомству?

– К сожалению, на судне это невозможно, Николай Константинович. Чтобы изображение отпечаталось на пластине, камера с полминуты должна стоять неподвижно. А здесь какая неподвижность… Вот когда окажемся на суше…

– Кстати, о суше, Николай Константинович, – осторожно сказал штурман. – Я хотел об этом чуть позже, но раз уж пришлось к слову… После шквала оказалось, что хронометры требуют сверки. Дело в том, что они были доставлены на бриг перед самым рейсом и не прошли необходимые испытания. Теперь я обнаружил разнобой. И главному секстану была бы полезна регулировка. Но это надо делать на твердой земле…

– Иван Данилович, дорогой мой! Да где же я вам возьму твердую землю! – как-то по-ребячьи удивился командир „Артемиды“. – Вы знаете курс лучше меня! Открытый океан!

– Я имел в виду Азорские острова…

– Но помилуйте! Это же какое отклонение пришлось бы делать. Они же гораздо левее курса!

– Ну, не столь уж левее… Взять немного к зюйду и, так сказать, „чиркнуть“ левым бортом по самому правому острову архипелага, по Фл орешу. Стоянка займет не более полусуток…

– Вполне достаточно, чтобы нас там прищучил французский или британский капер, – с хищной ноткой произнес Новосельский и потер ладони.

– Большие суда не подходят к Флорешу, – объяснил штурман. – Для них там нет подходящих стоянок. Да и делать нечего. Торговли никакой, одни рыбачьи поселки… А если мы не проверим инструменты, то, не ровен час, окажемся вместо Кубы где-нибудь в Мексике… – Он скрасил свое сообщение шутливой интонацией, но все поняли, что дело серьезное.

– Вам виднее, Иван Данилович, – озабоченно сказал командир. – Давайте смотреть курс…

подаренную Николаем Константиновичем тетрадку Гриша вписывал отдельные слова и короткие фразы: «Большущие звезды» (они сияли в черном небе, как яркие свечи), «Океан пахнет огурцами» (и правда, вода порой отдавала запахом огуречного рассола), «Черепаха» (выловили громадную морскую черепаху; доктор удивился – такие черепахи в этих широтах большая редкость; он зарисовал ее и, посмотрев на страдающего от жалости Гришу, велел отпустить беднягу. А страдать было отчего – черепаха смотрела несчастными человеческими глазами). «Про людоедов» (пожилой веселый матрос Артамоныч рассказывал, как пять лет назад его на берегу Новой Гвинеи поймали и чуть не съели разрисованные с ног до головы туземцы; врал небось, но все равно было интересно). «Рыбы как ласточки». (Все чаще вырывались из воды и мчались над волнами рыбки с полупрозрачными крыльями. Гриша каждый раз вспоминал бумажных ласточек, которых он с Илюшкой Маковым и Саней Пашенцовым пускал с обрывов над логом. На ласточек расходовали старые, исписанные в училище тетрадки… Теперь, глядя на летучих рыб, он думал о доме и о приятелях.)

• Предыдущая
• 21/130
• Следующая