Сказки о рыбаках и рыбках (сборник) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 9

• Предыдущая
• 9/135
• Следующая

Люся радостно взвизгнула, прыгнула вперед, подставила ковшиком ладони. Уткнулась в них губами. Потом повернула к Витьке мокрое веселое лицо:

— Холодная какая… — Смахнула на него брызги с ладоней, засмеялась.

Витька тоже напился. От ледяной воды ломило руки и зубы.

Люся присела на плоский камень.

— Отдохнем чуть-чуть, ладно?

Витька спиной прислонился к теплому известняку. Сказал снисходительно:

— А говорила — не обдерешься. Вон дырки-то…

Люсины желтые гольфы были порваны в нескольких местах.

— Подумаешь… — равнодушно отозвалась она.

«Устала», — с беспокойством понял Витька.

— Ой… — Люся вдруг потянулась к травяному кустику с мелкими желтовато-белыми цветами. — Я таких не видела.

— Не рви! — вскрикнул Витька.

— Я не рву, что ты. Просто смотрю…

Витька объяснил, будто извиняясь:

— Они редкие.

— Реликт?

— Не реликт, но все равно редкие. Только здесь растут… — Он сел перед кустиком на корточки. Листья были мелкие, как зеленые чешуйки. У каждого цветка пять лепестков, каждый лепесток — будто крошечная растопыренная ладошка. Витька сказал: — Они называются «андрюшки».

— Почему? — Люся, кажется, повеселела.

— Ну… так. Бывают васильки, анютины глазки, а эти — андрюшки.

— Ты, наверно, это сам придумал. Как Итта-даг…

— Не-а…

«Андрюшек» придумал Цезарь. Ранним летом Витька выпросил его у родителей на два дня и привел сюда. Это случилось единственный раз, потому что путь через Окружную Пищевую не близкий, а прямого перехода Цезарь не знал. И знать не хотел, боялся. Однажды он виновато и прямо признался в этом Витьке.

До той поры Витьке было известно, что Цезарь Лот боится в жизни лишь одного: что опять арестуют мать и отца. Но после судебной реформы и отмены обязательных индексов не так-то просто было в Западной Федерации кого-то арестовать. Особенно всем известного штурмана Лота.

…Витька выпрямился.

— Люсь, может, пойдем? Недалеко уже. Скоро остатки крепости, там в фундаменте щель и подземный ход…

— Ой…

— Не боись, — дурашливо сказал Витька.

Каменный коридор был высокий, но тесный, не шире метра. Он полого уходил вниз, под толщу горного склона. Почти сразу стало темно. Витька вынул из нагрудного кармана плоский фонарик-зеркальце. Эта штучка работала без батарейки, от тепла руки. Слой похожих на бисер микролампочек давал рассеянный, но яркий свет. «Зеркальце» Витька держал в левой руке, а правой взял Люсю за холодные пальцы. Она молчала.

Стены и свод были грубо выбиты в камне, но пол устилали ровные плиты. Кое-где даже со следами стершегося узора. Было сухо и чисто, словно только что подмели. И запах — словно не в подземелье, а от камней, согретых солнцем.

Но скоро стало прохладно. Люся передернула плечами. Вниз повели крупные, плохо отесанные ступени. Витька знал — их шестнадцать. Потом опять пошел наклонный туннель.

Дыхание слышалось громко, а слова, наоборот, почему-то вязли в глухоте коридора. Люся сказала виновато:

— Мне под землей всегда не по себе. Кажется, будто она осядет и навалится.

— Тыщу лет не оседала, а теперь вдруг, как нарочно, да? — очень бодро и насмешливо отозвался Витька.

— Вить, а кто это вырыл?

— Точно не известно… То есть вообще ничего не известно.

— А ученые-то что говорят?

— А они ничего не знают про это. Не добирались сюда.

— Почему? Это же совсем рядом!

— А то, что рядом, их мало волнует, — уклончиво сказал Витька. — Потрошат и атомы, и галактики, а простых вещей до сих пор не знают.

— Каких, например?

— Ну… например, почему человеку ни с того ни с сего бывает то весело, то грустно… Или почему сосульки вкуснее мороженого.

— Да ну тебя, я серьезно…

— А я, думаешь, нет?

— Ай!.. — Люся дернулась назад. Из глубины коридора кто-то смотрел широко расставленными глазами.

— Не бойся. — Витька потянул ее вперед.

Коридор уперся в стену. На стене была мозаика — большой портрет старого человека с прямыми седыми волосами. Человек положил узловатые пальцы на широкую перекладину меча, подбородком уперся в головку рукояти и устало, но пристально смотрел на подошедших. Белки его глаз были выложены из кусочков перламутровых раковин и белели свежо и чисто. А зрачки — глубокие и грустные. Глаза — в темных впадинах, да и все лицо темное… Местами тускло-цветные камешки мозаики осыпались, одна щека совсем исчезла. От этого лицо казалось еще печальнее. Но суровости в нем не было.

— Это кто? — прошептала Люся.

— Наверное, один из Хранителей…

— Кто?

— Это… ну, понимаешь, есть такие легенды всякие, истории… О людях, которые спасали и защищали других людей. В общем, о тех, кто всю свою жизнь этому отдали. В некоторых странах они считаются как святые, им даже храмы строят.

— Никогда не слыхала…

— Услышишь… если захочешь…

Каким-то нехорошим получился этот ответ — с излишней важностью и хмуростью. И Витька сказал уже иначе, веселее:

— Скорей всего, это портрет Первого Командора. Он жил в древности на каком-то средиземном острове. Он считается главным Хранителем детей… Вот, значит, и нас с тобой. Годится?

Люся отозвалась без улыбки:

— Какой-то… неласковый… Но все равно интересно.

— Здесь еще в тыщу раз интереснее будет! Пошли!

Слева был прямоугольный проход. И опять несколько ступеней вниз. И там — большая квадратная комната.

— Ох… — выдохнула Люся, и это «ох» разнеслось под высоким сводчатым потолком.

Здесь не было полного мрака. В полукруглые, прорезанные у потолка окна проникал желтоватый рассеянный свет — словно много раз отраженные и потерявшие силу солнечные лучи.

— Вить, откуда это? — Люся недоуменно смотрела вверх. — Мы же под землей!

Он сказал как можно беззаботнее:

— Я тоже думал: откуда? Потом догадался. Наверх идут каналы, они выложены стеклом или перламутром от раковин. И получаются световоды. Древние строители много хитростей знали…

Витька придумал это объяснение на ходу. Едва ли были какие-то каналы. И откуда свет — неясно. Витьку, однако, эта неясность не пугала, он видел и не такое. А Люся боится непонятного, пусть думает, что световоды. Пока…

— Смотри, сколько тут всего! — Зеркальцем-фонариком Витька провел по стенам. Сумрачные фрески расцветали на свету. Переплетенные деревья, белые птицы, размахнувшие на полстены крылья; вздыбленные кони, воины среди зубцов крепостной стены. И лица — старые и совсем детские (но все равно неулыбчивые)…

— А вот опять Хранитель…

Высокий безбородый старик — с тем же мечом, что на первой мозаике, в темно-вишневом плаще — стоял среди сумрака и созвездий. Прямой, со сжатым ртом. Одной рукой опирался на меч без ножен, другую выкинул над собой — ладонью вверх и вперед. Он будто останавливал какую-то идущую из пространства опасность.

Старик защищал не себя, он держал руку над мальчишкой.

Мальчик — худенький, с проступившими под кожей ребрами — был беззащитен в своей наготе, как бледно-желтый росток на кромке гранитного обрыва. Но он не боялся. Он верил в оберегающую силу Хранителя. Он, в отличие от всех других, кто был здесь на стенах, даже слегка улыбался. Лицо мальчишки было запрокинуто. Встав на цыпочки, он тянулся вверх и сплетал над головой пальцы своих ладоней. Словно прикрывался от невидимых лучей и в то же время стремился им навстречу.

— Красиво… сделано, — скованно сказала Люся. И Витька догадался: ей неловко при нем смотреть на голого мальчишку, хоть это и картина.

Кое-где кусочки мозаики вывалились, и тело мальчика словно пробито было кубическими пулями. Но он все равно был беззаботный и живой.

— Гляди на его руки, — быстро сказал Витька. — Видишь, как они соединяются? Одна ладонь вверх, другая вниз. Это символ кольца Мёбиуса.

— Да?

— Да… Древний знак соединенных пространств.

• Предыдущая
• 9/135
• Следующая