Дырчатая луна (сборник) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 4
- Предыдущая
- 4/122
- Следующая
— Лесь! Он нарисовал и написал! Пойдем...
— Пойдем, — вздохнул Лесь. Потому, что от судьбы не спрячешься.
В дальнем углу горячего от солнца двора ярко белел школьный гараж — сложенный из брусьев известняка и похожий на маленькую крепость. Там толпился весь четвертый «Б». Когда Лесь подошел, все расступились со значительными лицами.
На известняке вверх от земли была проведена углем черта. Высотой в мальчишечий рост. Ее, как мерную линейку, украшали деления. Рядом с этой линейкой была изображена лопоухая фигура с ногами-лучинками, волосами-спичками и (самое подлое!) длиннющим носом, какого у Леся никогда не было. Но рисунок изображал именно четвероклассника Носова! Потому что сверху шла крупная черная надпись: «Ура! Гулькин Нос опять подрос!»
Народ смотрел на Леся. Понимающе и выжидательно молчал.
...Первый раз такое дело случилось три года назад. Сперва стройненький большеглазый первоклассник Вязников даже понравился Лесю, и он простодушно подумал, что хорошо бы им подружиться. Казалось Лесю, что и Вязников поглядывает на него с благожелательным интересом.
Но однажды во дворе, когда гоняли по ракушечным плитам мячик, никто не захотел вставать в ворота, и авторитетный Артур Глухов распорядился:
— Пусть Нос встает. Он самый маленький, маленькому легче прыгать между штангами.
Утверждение, что он самый маленький, было неточным. Это во-первых. А во-вторых, Лесь обиделся:
— Ты чего обзываешься!
— Как? — удивился Глухов.
— Носом!
— А чего такого? Раз фамилия у тебя... Меня Глухарем зовут, я же не злюсь. Нос — это разве плохо? Не хвост ведь и... ничто другое.
Может, на том бы и порешили. Но тут-то и сунулся Вязников. Махая длинными ресницами, он сообщил:
— Надо говорить не «Нос», а «Гулькин Нос». Потому что от горшка два вершка.
Маленький — это ведь не значит боязливее всех.
— Вот как тресну по кумполу! Думаешь, если длинный, значит, умнее других?!
Вязников заулыбался, отошел и сказал издалека:
— Сперва подрасти... Скоро ли из Гулькина Носа превратишься в Большой Нос, как у Буратино?
В тот же день Вязников на гараже нарисовал мерную черту лопоухого маленького Носова и написал крупными буквами: «Гулькин Нос расти до звезд». Грамотно написал, только запятую перед обращением и восклицательный знак не поставил, потому что знаки препинания тогда еще не проходили.
После этого Носов и Вязников подрались. И водили их в учительскую. И там воспитывали. И грузная (и вроде бы грозная) директорша Нина Владимировна сказала, что больше виноват все-таки Вязников: это ведь он сделал глупый и обидный рисунок. Пусть он пообещает больше так не поступать.
Вязников уже тогда, в первом классе, был ехиден и (надо признать) смел. Он объяснил, что не обижает Носова, а заботится, чтобы тот рос поскорее. И каждый год седьмого сентября он будет на гараже отмечать, насколько Носов вытянулся.
Нина Владимировна покусала губы и предупредила, что, если такое повторится, Вязникову придется плохо.
У него вызовут родителей, и те, конечно, всыплют милому сыну по первое число. Вязников гордо возразил, что ему никогда не всыпают. Нина Владимировна сказала, что жаль. И велела ему и Носову идти на уроки. Решила, что до следующего сентября все забудется.
В классе Лесь и Вязников подрались еще раз, но уже чуть-чуть, потому что Глухарь их растащил.
Вязников, смеясь красивыми глазами, сообщил, что все равно каждый сентябрь будет отмечать, как Гулькин Нос подрос.
— Только попробуй, — сказал Лесь. Вязников сказал, что через год обязательно попробует. Мало того, он разъяснил первоклассникам, что «гулька» — это означает «шишка» или «волдырь». И сослался на знаменитый словарь русского ученого Даля. Папа у Вязникова был профессор.
У Леся папы не было, но был дядя Сима. Он и мама недавно поженились. Дядя Сима работал не профессором, а наладчиком электронных систем на морских судах, толковых словарей у него не водилось. Но от деда в доме осталось много самых разных старых книг, и среди них (вот совпадение?) — тоже словарь Даля! В четырех томах! Лесь открыл первый том, на букве «Г» отыскал слово «Гулька» и с горечью убедился, что Вязников прав.
Волдырь — штука мелкая. Значит, нос у волдыря (если он имеется) — вовсе малютка. Обидно вдвойне. Единственное, что мог сделать Лесь, это на следующий день сказать Вязникову:
— Если гулькин нос — крошечный, зачем ты нарисовал меня с таким длинным? Сам не соображаешь своими профессорскими мозгами, что делаешь.
— Соображаю. Это для выразительности, — ответил находчивый и образованный Вязников и опять заулыбался.
Если бы Вязников улыбался по другому поводу, он мог бы даже показаться симпатичным. Но сейчас Лесь отошел и пообещал себе, что никогда не будет разговаривать с Вязниковым. И не будет иметь с ним никаких дел.
Так оно и тянулось целый год. Плохо только, что прозвище Гулькин Нос прилипло к Лесю. Потом оно, правда, превратилось просто в Гулькина, и от этого было уже никуда не деться. Получилось, что вроде еще одна фамилия. Многие потом и забыли, почему Лесь Носов — Гулькин. Однако сам Лесь не забыл и Вязникову не простил.
Не забыл и сам Вязников. На следующий год, тоже седьмого сентября, он выполнил обещание: снова изобразил на гараже Леся и сделал надпись: «Гулькин Нос чуть-чуть подрос».
Опять пришлось драться: надо было защищать свой авторитет. Растащили их быстро, и снова был разбор в учительской.
И в третьем классе — та же история.
Весь учебный год потом Лесь и Вязников опять будто не замечали друг друга, лишь иногда поглядывали молча. Но о своем обещании коварный Вязников помнил твердо... Вот и сегодня...
Боже мой, неужели так и жить до десятого класса?
Вязников стоял с выжидательной улыбкой и трогал у ворота черный бантик-бабочку. Да-да, он пришел с бабочкой, как просила Оксана Тарасовна. Кроме него только еще один из мальчишек надел черный галстучек — тихий и всегда послушный Валерик Греев. Да и то у Валерика была не бабочка, а обычный галстук, переделанный из офицерского, военно-морского.
А гибкий улыбчивый Вязников со своей аккуратной прической и бантиком был похож на официанта. Об этом Лесь подумал с некоторым удовольствием. Но мельком. Надо было делать дело. Желая все решить поскорее, Лесь нагнулся, выставил над головой два кулака и без слов ринулся на Вязникова — чтобы макушкой стукнуть его в пузо, а кулаками (если повезет) поставить синяки под каждым глазом. Кое-что удалось — за счет стремительности. Но и Вязников успел взмахом снизу вверх зацепить нос Гулькина. И когда Лесь выпрямился и помотал головой, жалостливая Любка Ткачук сказала:
— Ой, Лесь, у тебя капает...
На белую рубашку падали из носа красные градины.
«А ничуть не больно», — молча удивился Лесь. Взглянул на Вязникова. Тот морщился и прижимал руки к животу. «Сам виноват», — подумал Лесь без особой радости, но с некоторым удовлетворением. И подумал еще: «А как в такой рубашке на урок-то?»
Тут его и Вязникова взяли за плечи крепкие ладони Виктора Максимовича, учителя географии, который сегодня поставил Лесю пятерку за хорошее знание карты. Сейчас Виктор Максимович был дежурный педагог.
— Поединок окончен? Прошу господ дуэлянтов в учительскую.
— У него капает, — опять сказала Люба Ткачук. Остальные сочувственно дышали вокруг.
— Что?.. Ах, да. Ну-ка, намочите мой платок.
Сбегали, намочили. Дали Лесю. И он пошел в учительскую, прижимая к носу влажную ткань.
Потом он минут пять посидел в прохладной учительской — с запрокинутой головой и платком на лице. Это было даже приятно.
— Ну что, Носов, — сказала наконец Нина Владимировна. — Все еще капает?
— Кажется, нет... — Лесь встал и посопел.
— Очень хорошо... Ну, что же теперь с тобой делать?
— В каком смысле? — сказал Лесь.
Виктор Максимович хмыкнул. Оксана Тарасовна тихонько застонала. Две молоденькие учительницы — музыки и рисования — весело переглянулись.
- Предыдущая
- 4/122
- Следующая
