Шестое чувство, или Тайна Кутузовского экстрасенса - Михайлов Сергей - Страница 15

• Предыдущая
• 15/23
• Следующая

— Давайте покончим с делом, — сказал я торопливо. — А потом можно и о погоде поговорить.

— Верно, — подхватил Василий. — Дело прежде всего.

Мистер Роберт болезненно улыбнулся и дрожащей рукой вынул из кармана чековую книжку.

— О’кей. Сделка есть сделка. Готов рассчитаться сию же минуту. Надеюсь, господин Николай, никаких препятствий больше не будет?

— Да какие уж препятствия! — воскликнул Василий, передавая цветы американцу.

Тот небрежно бросил чек на стол и с трепетом принял дорогой букет.

Чек действительно был на миллион долларов. Шесть нулей так и притягивали взгляд. Я взял чек в руки и с интересом рассматривал его.

— Вас интересует, — обнажил он ровные белые зубы в снисходительной улыбке, — как этот невзрачный клочок бумаги можно превратить в миллион? О, все очень просто. Достаточно предъявить его в банке, и вам выложат круглый сумма. — Он периодически коверкал русскую Речь, я был уверен, что умышленно.

— В каком еще банке? — нахмурился Василий. — Это что же, в Америку нам ехать за нашим миллионом? Нет уж, господин Иванофф, давайте наличными.

— Зачем Америка? — искренне удивился гость. — Не надо никакой Америки! Обращайтесь в Интернэйшнл Бэнк оф… — он произнес замысловатое название, — и получайте свой миллион. Как! Вы не знаете, что в Москве открыт филиал этот банк? Вы меня просто удивляете, господа!.. На чеке указан адрес филиала.

Адрес действительно был. Однако проверка не повредит. Я включил свой «детектор лжи» и прошелся по лабиринту сознания мистера Иванофф. Нет, он не врал. Все точно. Пряча чек в карман, я сказал:

— Все в порядке. Деловая часть закончена.

— О, я рад, мистер Николай! Вы настоящий деловой человек!

— Надеюсь, не откажетесь от чашечки кофе… Маша, кофе готов?

— Готов, — буркнула жена, и я сразу уловил перемену в ее голосе.

— О нет, я должен ехать. Нужно позаботиться о цветах: они стоят того. Прощайте, господа, гуд бай!

И он исчез за дверью.

Мы молча смотрели ему вслед. На душе у ценя скребли кошки. Комната наша будто сделалась меньше, стала неуютной и серой, что-то погасло в ней, умерло, улетело…

— Ну что, доволен? Получил свой миллион? Всегда ты так — не спросишь, все по-своему!

— Ну что ты ворчишь?! Ты ж сама хотела!

— Я? А ты спросил?.. Ну-ка, давай сюда миллион!

— Как же, держи карман шире! — огрызнулся я.

Василий тоже кипел от обуревавших его чувств.

— Ну ты, отец, и лопухнулся! Вот уж не ожидал! Я же тебя пихал, а ты ноль внимания. Миллион! Как же! Надул тебя этот фраер! Э-эх!..

— Заткнись! — зло бросил я ему и приготовился защищать свой карман. Все мы набычились и, похоже, решили перейти от слов к делу.

И тут раздался нетерпеливый звонок. Васька открыл дверь, и в комнату влетел пунцово-красный Роберт Иванофф. Жестом оскорбленного короля Лира он швырнул на стол некое подобие веника и, брызжа слюной, зашипел:

— Вы есть жулики! Господа! Да, да, все русские есть жулики! Верните мне чек и заберите это!

Боже! Ведь веник, брошенный им на стол, и есть тот самый букет голубых космических роз, еще пять минут назад лучившихся фосфоресцирующим светом и благоухавших так, что хотелось обнять весь мир. Цветы увяли, засохли, умерли! Не потому ли в наши души вселился бес гнева?! Да, да, это розы охраняли нас от всего дурного, присущего человеку, от всего; что накипью оседает в наших сердцах и потом вырывается наружу в виде злости, раздражительности, плохого настроения. Розы облагораживали нас. Теперь они мертвы. И виной тому я, продавший их этому типу, словно Фауст Мефистофилю свою душу. Поделом мне!

Мистер Роберт то багровел, то зеленел и все вился вокруг меня, сшибая стулья, шипел и требовал назад свой миллион. Мы с Машей стояли и смотрели друг на друга. Она тоже все поняла.

— Прости, — чуть слышно сказала она.

— И ты прости, — прошептал я в ответ.

Она бережно взяла умерший букет и унесла его на кухню. Я вынул злополучный чек и положил его на стол.

— Возьмите, господин Иванофф. Надеюсь, мы больше не увидимся.

Роберт Иванофф ловко смахнул бумажку в карман и кинул на меня неприязненный взгляд.

— Мошенники! — процедил он сквозь зубы, но злости в его словах уже не было. — Гуд бай, май френдз! Не поминайте лихом.

Он ринулся к выходу и исчез — теперь уж навсегда. Я опустился на стул и задумался. Как все гадко, мерзко, некрасиво! Хрупко человеческое счастье, его так легко разбить необдуманным поступком, дурным словом, взглядом, мыслью. А разбитое не сктеишь…

— Коля! Коля, иди сюда! Скорее!

Опять что-то стряслось! Я бросился на кухню и остановился на пороге как вкопанный.

У стола сидела заплаканная Маша и завороженно смотрела на некогда прекрасный букет, который лежал у неё на коленях. Но что это? Он уже не походил на веник. На. Моих глазах свершалось чудо: сморщенные лепестки роз Распрямлялись, разглаживались, голубели. Оживали и — Или мне это только показалось? — улыбались. Сухие листочки вновь становились зелеными, колючие стебли наливались соком. Букет опять дышал, благоухал. Голубые розы, чудилось мне, звенели, словно веселые бубенчики. Или это счастливый смех Машы? Она, и правда, смеялась сквозь слезы, которые капали на букет, снова самый прекрасный в мире букет голубых роз!

— Как в сказке! — шептала она. — Я заплакала — и цветы ожили…

Да, это было самое настоящее чудо.

На этом и закончился тот удивительный, насыщенный событиями день, если бы не Васька. Он пробасил у меня за спиной:

— Может, вернуть американца?

— Пошел вон! — рявкнул я.

На следующий день я наметил встречу с Козлятиным-Боцманом. Была пятница, накрапывал мелкий дождь. Ехать после работы на другой конец Москвы очень не хотелось, но куда денешься, надо.

Винный магазин на улице Коненкова я нашел быстро. Вход в него атаковала разношерстная толпа. Вдоль очереди, которая то и дело теряла свои контуры и превращалась в кучу, патрулировали два милиционера. Еще два стояли у дверей в полной боевой готовности. Неподалеку дежурила милицейская машина. В ней сидел милиционер, оснащенный рацией.

Встав поодаль, я стал с пристрастием просеивать страждущую толпу, выискивая в ней нужного мне человека. В хвосте очереди его не оказалось. Не было его и в первых рядах, где страсти накалились до предела. «Ага, значит, он внутри!» — догадался я и стал ждать.

Я уже порядком продрог и в душе клял всю эту затею, когда встретился взглядом с милиционером, сидевшим в машине. Ба, да это же мой старый знакомый, сержант Стоеросов! Он улыбнулся, чуть заметно подмигнул и кивнул в сторону магазина, давая понять, что клиент на месте.

Наконец ожидания мои увенчались успехом: на пороге, расталкивая страждущих, появился человек в тельняшке и джинсах с четырьмя бутылками водки в руках. Это был Козлятин, именно его образ остался в памяти тех бабулек, которых я «просветил» вчера.

Козлятин продирался сквозь толпу, подняв бутылки над головой. К нему ринулись его дружки.

— Ну ты, Боцман, молоток! Ведь больше двух в одни руки не дают.

— Это тебе не дают, а мне меньше четырех не положено. Как бывшему моряку. Усек?

— Слышь, Боцман, давай одну прямо здесь раздавим. А то не дойти мне…

— Во-во, на глазах у ментов! Чтобы всех повязали, — зло отозвался Козлятин. — Потерпишь, не помрешь.

Оставив молодцов с их проблемами, я принялся за решение своих. Предполагаемый убийца стоял в десяти шагах от меня. Ничто не мешало мне прозондировать его мозг.

Чего там только не было! И мне предстояло отыскать в этом мусоре иголку истины. Я добился-таки своего. Откопал нужную информацию. Моя версия подтвердилась: именно Козлятин стал причиной смерти Паукова. События в тот роковой день две недели назад разворачивались так:

Примерно в два Боцман, слегка опохмелившийся после вчерашнего, постучал в дверь квартиры Паукова. Тот долго не открывал, а когда все же открыл, Боцман увидел, что Пауков изрядно пьян.

• Предыдущая
• 15/23
• Следующая