Но ад не вечен - Михайлов Сергей - Страница 8
- Предыдущая
- 8/18
- Следующая
Он вернулся в сторожку, скользнул хмурым взглядом по притихшему внуку, подошёл к окну и осторожно вынул раму с жёлтыми разводами. В оконный проём ворвался клуб морозного пара. Так же осторожно, держа раму на вытянутых руках, вынес её из дома и швырнул в поражённый желтизной участок. Стекло жалобно звякнуло, наткнувшись на древко лопаты, и рассыпалось. Потом он снова вернулся в дом и вместе с Игорем залатал оконный проём листом фанеры. «На время сойдёт, — решил дед Мартын, окинув оценивающим взглядом результаты своего труда. — Застеклить можно и позже, если в этом вообще будет надобность», — добавил он мысленно.
Потом ещё раз обошёл свои владения, тщательно высматривая, не остались ли где-нибудь на снегу или срубе незамеченные жёлтые следы. Нет, всё чисто. И только после этого разрешил Игорю покинуть сторожку.
— Запомни, парень, один неосторожный шаг, и ты станешь таким же жёлтым безумцем.
Широко открытыми глазами Игорь смотрел на следы, оставленные ночным пришельцем. Всем нутром своим он ощущал, что над ними тяготеет страшное проклятие, но понять, осознать, постичь это он не мог. Один единственный вопрос вертелся у него на языке, вопрос, который задать деду он так и не решился.
— Пойдём в дом, — сказал дед Мартын, — там и потолкуем. Думаю, пришло время поговорить как мужчина с мужчиной.
Аккуратно поставив ружьё в угол, он уселся за стол и усадил Игоря напротив. Сердце мальчика бешено забилось в груди, когда на нём остановился пристальный взгляд деда.
Дед Мартын долго подыскивал слова, не зная, с чего начать, хмурился и нервно барабанил пальцами по потемневшей от времени дубовой столешнице.
— Послушай, Игорь, и постарайся понять, — сказал он наконец и хрустнул пальцами. — Я не разбираюсь в науках, но за тридцать лет таёжной жизни одну науку я всё же постиг — науку понимать Землю, её нужды, чаяния и боль. За эти годы я стал частью, плоть от плоти и кровь от крови её, проник в самую её душу, и потому твёрдо убеждён: она серьёзно больна. Земля гибнет. Это агония, Игорь. Понимаешь, агония.
Стон вырвался из его груди, глаза гневно блеснули. Он с силой ударил кулаком по столу.
— И повинны в этом люди! Жадные, алчные, злобные, ничтожные, преисполненные ненависти друг к другу, мечтающие лишь о мести и сытом, животном благополучии, это они, они довели планету до гибели! Грядёт конец света, и нет от него спасения! — Лесник судорожно схватился за горло. — Они убили её, нашу Землю, и теперь гибнут сами. Это Апокалипсис, новый и последний Апокалипсис…
— Дедушка! Дедушка!..
Игорю было жутко, таким деда он видел впервые. Но вот взгляд лесника потускнел, голова бессильно опустилась на руки.
— Мои слова пугают тебя, Игорь, прости, но я не хочу скрывать от тебя правды, потому что ты мужчина. Ты должен знать всё, чтобы быть готовым к самому худшему.
Игорь молчал, мысли его путались. Как-то разом исчезли из головы вдруг все вопросы, изо дня в день томившие мальчика, но так и не произнесённые вслух, а на их месте, заслоняя мрачною своей громадой весь свет — и пролетевшее за бетонными стенами «пятьдесят восьмого» детство, и далёких отца с матерью (где вы сейчас, милые?), и даже самого деда Мартына, — восстал из чёрных глубин небытия один единственный, и от единственности своей ещё более жуткий, неотвратимый вопрос: неужели и я тоже? неужели и мне суждено, со всеми вместе? со всей Землёй?.. А ведь так хочется жить…
Нет, не может быть, всё ещё изменится к лучшему, не может не измениться. Дедушка слишком сгущает краски.
— Время вспять не повернуть, — через силу выдавливал слова дед Мартын, словно отвечал на тайные мысли внука. — Земля умирает, это бесспорно, но прежде чем погибнуть самой, она сметёт со своего израненного лика всю эту мерзость, весь этот гнус, сметёт, умоется собственной кровью, вздохнёт в последний раз — и тихо отойдёт.
— Дедушка, не надо! — в ужасе закричал Игорь. — Не говори так! Не надо!
Дед Мартын грустно улыбнулся.
— Я напугал тебя, мой мальчик, снова напугал. Прости старого дурака. — Голос его стал тихим, чуть слышным.
Воцарилось неловкое молчание. Дед тяжёло поднялся и подошёл к окну. Там, за окном, весеннее солнце ярко серебрило снежный покров.
— Ты должен был узнать правду, Игорь. Теперь ты её знаешь. Ведь ты мужчина, так?
Игорь кивнул: да, он мужчина, он смело встретит опасность, лицом к лицу. И всё же…
— Когда же всё это началось? — От постарался придать своему голосу твёрдость и деловитость, но голос предательски дрожал.
Старый лесник обернулся.
— Когда? О, это началось в тот роковой день, когда человек поставил себя над природой, провозгласил себя венцом эволюции и царём Мира. Вот с тех пор и начала гибнуть наша кормилица.
— Я не о том, дедушка…
— Знаю, что не о том, — кивнул дед Мартын. — Помнишь недавнюю катастрофу на Новой Земле? А ядерные испытания в Неваде? Они прогремели одновременно, эти дьявольские взрывы, и Землю насквозь пронзило ядерной стрелой, поразило в самое сердце. Об этом ведь много писали, только никто тогда ничего не понял… да и сейчас мало кто понимает. — Он подошёл к мальчику вплотную и положил жилистые руки, руки былинного русского богатыря, ему на плечи. — Знаешь, паренёк, не ходи больше на озеро.
Игорь удивлённо вскинул брови.
— Но почему?
— Потому, что это опасно. Не ходи, и всё тут, — отрезал дед.
— Ты боишься, что я встречусь с жёлтым человеком?
— И этого тоже. Но ещё больше я боюсь иного, неведомого. Внезапная опасность вдвойне, втройне страшнее ожидаемой, она бьёт наповал, в самый неподходящий момент. Её сила именно в непредсказуемости.
— Откуда же ты знаешь, дедушка, что на озеро ходить опасно?
Дед Мартын задумчиво посмотрел на внука.
— Знаю, Игорь. Назови это интуицией. Пожил бы ты с моё в тайге, понял бы, о чём я толкую. Тянет с озера чем-то нехорошим, что-то с ним неладное творится. Вот и сейчас, чуешь? — Он потянул носом. — Ветер как раз оттуда. Неужели не чуешь?
Игорь с шумом втянул в себя воздух. В нос шибанул терпкий запах хвои и подтаившего снега. И всё, ничего такого, что могло бы внушить опасения. Он растерянно посмотрел на деда.
— А я чую, — сказал тот. — Гадостью какой-то несёт, вроде как нашатырём…
7.
«И ничем таким не пахнет, — час спустя думал Игорь, направляясь к озеру тайком от деда. — Если уж я и в самом деле мужчина, то должен сам убедиться, что с озером что-то происходит».
Всё же он не рискнул спуститься на лёд, а выбрал самый крутой берег, высившийся не только над озером, но и над всей округой — с этой кручи он любил нестись на лыжах вниз, доезжая аж до самой середины озера. Здесь и решил остановиться, чтобы внимательно осмотреть Медвежье.
…Тайга стонала. Только теперь, когда похрустывание снега под лыжами да шум собственного дыхания не нарушали более покой и тишину таёжного леса, он вдруг ясно расслышал, вернее, не расслышал, а скорее уловил тихое, едва различимое постанывание. Стонало всё вокруг — и снег, и вековые деревья, и само небо, и даже солнце, стонало тихо, настолько тихо, что вполне могло сойти за слуховые галлюцинации, навеянные событиями последних дней и мрачными прогнозами деда Мартына. Но Игорь не тешил себя иллюзиями (ведь он мужчина и должен смотреть правде в глаза): сквозь беззаботное щебетанье лесных пичуг и мерное потрескивание длинноствольных сосен он отчётливо различил посторонний звук, исполненный боли и нечеловеческого страдания. Звук, словно взывающий о помощи. Игорю стало не по себе.
Странно. Птицы не решались лететь над озером Медвежьим, а огибали его стороной, по широкой дуге.
Чьё-то присутствие. Сзади. Кто-то протяжно, с подвыванием, зевнул. Игорь напрягся и резко обернулся.
В трёх шагах от него жёлтым монстром маячил Марс, пропавший дедов пёс, и лукаво подмигивал. С языка его стекала жёлтая слюна и тут же жадно впитывалась снегом. Вот и всё, обречённо подумал мальчик, боясь шевельнуть даже пальцем. Сейчас он кинется на меня, и тогда…
- Предыдущая
- 8/18
- Следующая
