Байки с Лубянки - Михайлов Александр - Страница 3

• Предыдущая
• 3/18
• Следующая

— А, вот что! Совсем вы там охренели! Ну что ж, будем ждать. Эх, сейчас бы хоть сто грамм! — И от безысходности снова присосался к водопроводу. Предлагает: — Эй, младший почтальон! Давай хоть чай пить, а?

— Заваривайте, товарищ Иванов, покрепче!

Сидят, чай пьют, разговоры разговаривают. Клиент анекдот про Брежнева травит: китель у того на пол с орденами упал, а сейсмологи землетрясение зафиксировали.

Опер ради вежливости хихикнул и тоже что-то рассказал.

Потом клиент стал спрашивать про условия работы почтальона и про его оклад, бывают ли премии. Наш-то лепит горбатого, отвечает что-то, а сам где почта местная не знает. Прямо обмирает весь: вдруг клиент спросит? У клиента сознание стало возвращаться, он уже с подозрением смотрит на гостя:

— Почтарь, где твой старший, а? Ты тут до вечера сидеть будешь? Мне надо за бутылкой идти…

Опер успокаивает:

— У вас телеграмма очень важная, старший почтальон обязательно скоро придет.

— О чем она, телеграмма-то? Чего-нибудь случилось?

— Я подписку дал о неразглашении. — Посмотрел на часы. — Да где он, козел, задерживается? Давным-давно пора! Наверное, вот-вот появится…

Опер как в воду глядел: в этот момент раздался звонок в дверь. Обрадовался клиент Иванов:

— А вот и твой старший пожаловал!

Побежал открывать, а там известие: опергруппа с ордером да в придачу прокурор и двое понятых.

…Опохмеляться пришлось через восемь лет, а пока что совершили прогулку во Внутреннюю тюрьму КГБ, что была на четвертом этаже на Лубянке: с пальмами в коридоре, с унитазами и раковинами в камерах.

Служба по борьбе с организованной преступностью получила сигнал, что в Москву привезли большую партию оружия. И адрес наружная разведка дала. Улица такая-то, дом такой-то.

Пока все детали захвата уточняли, ночь наступила.

Короче, часа в два приезжаем в адрес. Улица на окраине, фонари тусклые, снег по колено, в подъезде лампочек нет. Фонариком посветили, нужную квартиру нашли. Звоним.

— Кто? — спрашивает мужской голос.

— Кто-кто? Ив Кусто. Милиция, — отвечаем.

— Не вызывали, — хамит мужик через дверь.

— Открывай, — говорим, — дверь выломаем.

— Только попробуй! — И он на второй замок: щелк, щелк!

Тут времени терять нельзя, не в игрушки играем. Может, он из гранатометов в нас садить начнет, пока мы у двери барахтаемся?

Приняли неотложные меры. Ба-бах! — припасенной на тяжелые случаи кувалдой ахнули по двери.

Дверь слабая — в щепки! Влетели, мордами всех в пол уткнули…

Где тут гранатометы? Ищем, ищем, всю квартирную скудность перерыли.

Нашли только полмешка картошки да на балконе ведро с квашеной капустой. Нет оружия! Но ведь партия гранатометов не иголка!

И тут мысль страшная озаряет.

— Корпус какой? — шепотом спрашиваю руководителя операции.

— Второй, — говорит.

— А это — первый! Кошмар! Исчезаем…

В общем, ушли мы тихо и вежливо, по-английски. А хозяева, по-моему, так и не поняли, зачем дверь сломали, всех на пол клали, сапогами топали: «Может, сказать чего хотели?»

…Но гранатометы мы нашли. Там, где надо, то есть в соседнем панельном доме. Целый уазик нагрузили.

Но с той поры адреса все-таки уточнять стали.

Сколько сказано про чекистов, которые во времена ушедшие сопровождали творческие коллективы за границу. Даже песня такая была на мотив «Сурка». Помните: «И мой сурок со мною»? Сурок — это, понятно, сопровождающий из КГБ. Что правду таить? Недолюбливали сопровождающих.

Но и сами сопровождаемые часто в памяти оперативников оставляли незабываемые впечатления. То по помойкам автомобильным лазят, то по ошибке в супермаркете чужие перчатки себе в карман засунут, а то и вовсе бумагу в общественных туалетах воруют и к тому же попадаются…

Много лет назад один знаменитый коллектив выезжал в Соединенные Штаты.

Гастроли шли в сложной обстановке. Только что над Тихим океаном был сбит южнокорейский «Боинг».

Весь мир бурлил, газеты и телевидение обличали «советских злодеев». Демонстрации и провокации сопровождали коллектив все гастроли, будто мы его сбили.

Не поездка — сплошные мучения!

Но всему приходит конец.

Оперативный работник уже считал минуты до отлета. Собран чемодан, через час должен подойти автобус, чтобы отвезти наших артистов в аэропорт.

Все прошло дисциплинированно, слава богу: никто не сбежал, никто в шопах не попался.

Вдруг телефонный звонок. Рыдающий голос одного из знаменитых артистов молит о помощи:

— Ужасный случай! Умоляю, скорей зайдите! Очень прошу!

Нервы и так на пределе, а тут такой сигнал.

Адреналин ударил по ушам.

Опер, ожидая самого страшного, тайфуном ворвался в номер звезды.

То, что увидел доблестный чекист, потрясло. На кипельно белом пушистом ковре, среди осколков разбитого стеклянного столика, расплывалось огромное кровавое пятно. На полу валялся нож…

— Так-с! — сжал кулаки опер. — Замочил! Куда, паразит, труп дел?

Артист, обхватив голову, рыдал и не произносил ни слова. Трагедия потрясла его.

Опер лихорадочно пытался сообразить, где труп.

Он бросился в ванную, но там царила стерильность и чистота.

— Куда заховал труп? — гневно повторил опер, готовый задушить убийцу, по вине которого рухнула карьера чекиста. С ненавистью стал трясти убийцу за плечи: — Куда труп спрятал? Отвечай!

На артиста было жалко смотреть: сам бледный, взлохмаченный, рукава светлой рубахи по локоть в крови. Он пролепетал:

— Какой труп? — и далее поведал историю, которую оперативник не забудет никогда. Как и сам артист, впрочем.

Оказывается, собирая вещи, артист обнаружил сморщенный пакетик русского борща — «письмо», как его называли. Это была унизительная принадлежность всякого советского человека, выезжавшего за рубеж. Валюты выдавали так мало, что приходилось экономить на всем, и в первую очередь на питании.

Что делать с «письмом»? Выбросить жаль, везти обратно — смешно, да и таможенников стыдно, артиста чуть не каждый день телевидение показывает, и все в лицо знают.

Артист достал из чемодана электроплитку, которая успела побывать с ним на гастролях в пятидесяти странах, поставил ее на роскошный стеклянный столик и налил воду в огромную солдатскую кружку — все это постыдные атрибуты нашей заграничной жизни в те годы, — стал варить.

Нагрелась плитка, закипел суп, горячие капли брызнули через край, и… стекло дорогого столика не выдержало издевательств, лопнуло. Борщ полетел на пол, заливая светлый ворсистый ковер.

Престиж русской богемы был поколеблен: «Мало нам „Боинга“, что ли…»

Немного покумекав, опер стремительно выработал остроумный, смелый план и моментально его осуществил.

Спустя минуту-другую огромный лоскут такого же ковра был вырезан лезвием «Балтика» в холле этажом выше. Несколько мазков клеем, и вот уже на месте кровавого пятна чистейший коврик. Даже расческой по нему прошлись, чтобы волокна легли как надо.

Такой же столик тайно умыкнули из соседнего пустующего номера. (Благо инвентарных бирок нет.)

Через полчаса еще возбужденный опер и ополоумевший артист покинули отель.

Лайнер взял курс на СССР, в котором народные артисты за границу вынужденно везли краковскую колбасу и конверты с борщом.

Гуд бай, Америка!

P.S. Много лет спустя мой приятель-опер встретился с давним знакомым — знаменитым певцом. На аристократической тусовке тот пел какую-то веселую песенку и счастливо улыбался. И, глядя на баритона, опер с улыбкой вспомнил трясущегося, перемазанного красной жижей постояльца отеля «Хилтон».

• Предыдущая
• 3/18
• Следующая