Дар Змеи - Кобербёль Лине - Страница 15
- Предыдущая
- 15/70
- Следующая
Людей там тоже куда больше, нежели в Высокогорье. Селения много ближе друг к другу, да они и крупнее. Некоторые, к примеру, куда больше, чем одна лишь мельница или же чем один лишь постоялый двор. Но городов, таких огромных, как Дунарк и Дракана, там нет.
В Лаклане нет никаких князей — нет в Лаклане и владетелей замков. Селения зовутся Котловое, Столярное, а это само по себе о чем-то говорит. Как раз здесь в каждом уважающем себя селении обитают три-четыре знатных, всеми почитаемых мастера-ремесленника, таких искусников в своем деле, какие только бывают в их ремесле. В эти селения люди приезжают издалека, чтобы научиться гончарному делу у мастера гончара Лауренца в Глинистом селении, либо кузнечному искусству у мастера кузнеца Ханнеса в Котловом. А если в селениях требуется принять какое-либо решение, то в конечном счете все решают эти мастера.
Мы прибыли в селение Глинистое на десятый день с тех пор, как покинули Скайарк. Завтра Астор Скайа снова откроет ворота, и даже если его люди высматривают Сецуана, риск, что он обманом проскользнет мимо них, значительно возрастает. Я не очень-то верил, что сторожевые станут останавливать каждого проезжего, каждого путника и просить показать свой пупок.
Но мы хорошо воспользовались этими десятью днями. Мы были на расстоянии многих-многих миль от Высокогорья, а большая часть дорог, по которым мы ехали, были извилистыми и пролегали в стороне от обычных путей. Мы даже продали мышасто-серую и купили позднее маленькую вороную понурую рабочую лошадку только ради того, чтоб повозка выглядела по-иному. А мать спрятала знак Пробуждающей Совесть под блузой и старательно избегала на кого-либо смотреть: пусть никто не болтает нам вслед, будто Пробуждающая Совесть проезжала мимо.
Вообще-то не предполагалось, что мы остановился в Глинистом, но как раз когда мы проезжали по площади меж кузницей и постоялым двором, послышался громкий треск, и телега зловеще покосилась. Мать немедля остановила Вороную и велела Розе вместе с Мелли вылезти из повозки. Когда же она сама спрыгнула вниз, раздался грохот, снова треск, одно переднее колесо соскочило с оси, и телега словно опустилась на колени. Вороная споткнулась и еле удержалась на ногах, а Нико поспешил перерезать постромки, помогая ей высвободиться из упряжи.
— Ну и ну! — воскликнула какая-то женщина, что шла за водой к колодцу. — Телега вовсе развалилась!
Вправду! Передняя ось сломалась, а половина нашего груза вывалилась из повозки и рассыпалась по мощеной площади.
— Да, на такой вам далеко не уехать, — сказала женщина.
Я тоже это понял. Я устало глянул на нее и надерзил бы, будь в ее улыбке хоть намек на злорадство. Но его не было. Она попросту хотела нам помочь.
— Знаете что, — продолжала она, — мой Амос — ученик каретника Грегориуса в Колесном селении, что неподалеку. Он наверняка починит вашу телегу. А вы тем временем поживете у Минны на тамошнем постоялом дворе.
— Это дорого? — осторожно спросила матушка.
— Может, оно и не дорого, но и не дешево. У Минны в доме порядок и уют. Но если денег в обрез, есть еще хижина Ирены. Это, конечно, не хоромы, да и стоит хижина на выселках, но Ирена пустит вас туда за гроши.
— Это нам подойдет, — сказала мать. — А где найти Ирену?
Женщина указала на кузницу:
— Вон там! Она вышла за кузнеца в прошлом году, и с той поры хижина стоит пустая.
Что говорить, эта хижина была настоящей лачугой! Соломенная крыша поросла мхом и вся позеленела, а глинобитные стены покосились и оставляли желать лучшего. Да и тесно там было — всего одна горница: в одном конце очаг, в другом — вмурованное в стену ложе, да еще лесенка, ведущая на темные полати.
— По правде сказать, тут ни стола, ни лавок нет, — сказала Ирена. — Но я велю пасынку Олрику привезти вам воз соломы, чтоб вам было на чем спать.
Мама заплатила ей те десять медных скиллингов, о которых они уговорились.
— Так что можете жить здесь столько времени, сколько надо, — продолжала Ирена. — Этому старому жилью только на пользу, коли в нем снова поселятся люди.
Ощущение было каким-то необычайным. У нас появилась крыша над головой, крыша — почти что собственная! Просто чудесно! Даже несмотря на то что в соломе копошились мыши — слышно было, как они возятся там и пищат.
— Если мы тут задержимся, придется завести кошку, — сказала Роза.
И внезапно мы все, не сговариваясь, поглядели друг на друга. Ведь так надежно прозвучало: «задержимся»!
— Ночь или две, — произнесла мать. — Самое большее — неделю! Поменять ось и колесо — больше времени не понадобится.
Но даже если тогда никто ничего не возразил, думали мы все одно и то же. «Почему бы не здесь? Где-то ж нам надо остановиться! Где-то ж нам надо жить!»
— Десять дней в пути, — прошептала Дина, и в голосе ее послышалась тоска. Тоска и желание быть где-то, а не только колесить без всякой ясной цели. — Десять дней в пути, разве не достаточно?
Мама заколебалась.
— Не знаю. Посмотрим, что это за место! Не будем раньше времени мечтать.
Наутро я проснулся. Надо выйти по малой нужде… Я долго не находил свои сапоги, так что вниз по лесенке слез босиком и приоткрыл дверь. Солнце сияло, и день занялся погожий и теплый. Трава и волчьи бобы в маленьком дворе перед хижиной доставали мне до колен. Я брел по траве и позади хижины набрел на дерево, где мог справить нужду. Лайка, виляя хвостом, выбежала из-за угла и радостно затявкала. У нее было щенячье настроение, и ей, видно, хотелось с кем-нибудь поиграть. Никто из нас не был по-настоящему весел с тех пор, как… да, с тех пор, как явился Сецуан — ядовитый змей и разрушил нашу жизнь. Завязав штаны, я подобрал длинную ветку.
— Взять ее! — велел я. — Взять ее!
Лайка в восторге вцепилась в другой конец ветки, и мы тянули ее каждый к себе, радостно шипели и огрызались друг на друга, затоптав траву и прошлогоднюю золотолистку так, что могло показаться, будто целое стадо кабанов прошло по двору. Кончилось тем, что ветка сломалась пополам.
Некоторое время довольная Лайка грызла свой обломок, а затем, ожидая продолжения, подбежала ко мне и швырнула его к моим ногам. Я поднял обслюнявленную ветку и не устоял перед радостным сиянием темных глазенок Лайки. Я снова швырнул ветку, и Лайка рванула с места по траве такой высоченной, что можно было лишь время от времени видеть, как мелькает ее черно-белый хвостик.
— Давин!
То звала меня мать.
— Я здесь! — отозвался я.
— Ты не можешь помочь? Что-то крепко застряло в дымовой трубе!
И вправду! Стоило заглянуть в трубу, как сразу было видно, что внутри все заросло сажей, остался лишь крохотный просвет. Мы пытались пробить эту пробку длинным сучком, но она больно высоко засела. Сажа осыпалась и попала мне в глаз. Ох, какая гадость!
— Дина, возьми ведро с веревкой и погляди, что за вода в здешнем колодце, — велела мать. — Давин, прекрати тереть глаз, ты делаешь только хуже.
Я сжал кулаки, чтобы не поддаться желанию почесать глаза, а немного погодя вернулась Дина с ведром колодезной воды.
— Пахнет довольно хорошо, — похвалила мама и осторожно попробовала воду. — Вода хороша! Давин, подойди сюда, я промою тебе глаз.
— Я и сам могу, — пробормотал я.
— Конечно! Но я вижу, что делаю, а ты — нет.
Она умыла мне лицо и осторожно убрала сажу из поврежденного глаза. Я вдруг снова почувствовал себя малышом, маленьким мальчиком, которого обихаживает мама. Я все еще злился на нее из-за этой истории с ядовитым змеем, хотя и не так сильно… Это невозможно, если ты круглые сутки — десять дней подряд — едешь, ешь, спишь и работаешь вместе. Порой во мне просыпался гнев, а порой он вовсе исчезал. А как раз нынче я его вовсе не замечал.
— Теперь лучше?
— Да, — ответил я и подумал, что вообще-то все уже лучше. Нынче нам не придется срываться с места и скитаться по лесным дорогам. А если нам вообще удастся прочистить трубу, мы вскоре приготовим завтрак на очаге, а не на костре.
- Предыдущая
- 15/70
- Следующая
