Суд волков - Мессадье Жеральд - Страница 60

• Предыдущая
• 60/77
• Следующая

– Но почему посланец Сорбонны пылал такой злобой к Франсуа? Почему назвал меня колдуньей, ведь это дело прошлое и меня полностью оправдали? Почему ректор университета желает мне зла? Все это означает, что преследование может в любой момент возобновиться!

– Здесь и в самом деле не все ясно, – согласился Жозеф. – Но позволь мне сказать тебе вот что: я очень сомневаюсь, что эти недобрые дела творятся по распоряжению Гийома Фише, ректора Сорбонны. Все, что я слышал о нем, доказывает, что это настоящий эрудит, поглощенный наукой, человек умный и снисходительный. Разве что у него было какое-то столкновение с тобой.

– Мне об этом неизвестно.

– Значит, есть кто-то еще, возможно, какой-нибудь регент затаил злобу против тебя. Но я бы не стал тревожиться сверх меры. Этот враг опасен, но не всемогущ, доказательством служит происшествие в Страсбурге.

– Нет ли способа выяснить это? – спросила она.

– Дай подумать. Один факт очевиден: несколько крупных городов Европы имеют свои печатни. А парижский университет, который мнит себя великим культурным центром, таковой не обладает. Понятно, что это раздражает клириков. Они надеялись заполучить бесплатно ящики Фуста, а когда ничего не получилось, пришли в ярость. Теперь они стремятся вернуть то, что считают своей добычей, которую у них отняли.

Через два дня Жозеф объявил Жанне, что уезжает в Страсбург. Она удивилась.

– Я попытаюсь найти ответ на вопрос, который тебя мучит, – сказал он.

Александра Люксембургского явно изумила просьба Жозефа.

– Ваше преосвященство позволит мне высказать предположение, что для борьбы со злом необходимо вскрыть его источник? – осведомился Жозеф. – Фалуа всего лишь выполнял приказ своего доверителя – человека, преисполненного злобы и готового на все. Мы с вами оба знаем, что это не может быть Гийом Фише. Следовательно, кто-то прячется за спиной прославленного ученого и, несомненно, прикрывается его именем. Тем самым он наносит ему ущерб, и интригана необходимо разоблачить.

Прелат улыбнулся.

– Я прочел ваши максимы, мессир де л'Эстуаль, и нахожу, что вы столь же мудры, сколь осторожны. Ваше предположение справедливо. Пусть будет так.

По приказу своего господина асессор написал под его диктовку распоряжение начальнику тюрьмы, позволявшее Жозефу де л'Эстуалю увидеться с узником Эмаром де Фалуа и переговорить с ним с глазу на глаз.

– Пытался ли он отправить кому-нибудь послание? – спросил Жозеф, прежде чем проститься с прелатом.

– Нет. Естественно, мы бы его перехватили, и я бы сказал вам об этом. Он покрывает своего доверителя.

Тюрьма находилась в двух шагах от резиденции архиепископа. Здание выглядело зловеще. Но кто видел веселую тюрьму? Жозеф с трудом подавил дрожь, когда двое стражников привели его в коридор, куда открывались двери казематов. В горле першило от запаха пота, мочи и плесени. Стражникам приказали открыть одну из дверей и не закрывать окошко, чтобы посетитель мог позвать их, когда захочет уйти.

Фалуа лежал на соломе, порыжевшей от сырости. У ног его стоял ночной горшок. На столе кувшин и пустая миска. Слабый свет просачивался сквозь высокое, забранное решеткой окно.

Узник был один. Он взглянул на Жозефа и спросил:

– Кто вы такой?

– Жозеф де л'Эстуаль, один из владельцев "Мастерской Труа-Кле".

– Что вам нужно?

– Поговорить с вами.

– Мне нечего сказать.

Жозеф сел на единственный в камере табурет.

– Вы рискуете остаться здесь надолго, расплачиваясь за того, кто послал вас на подлое дело.

– Что я получу взамен?

– Я попрошу князя-архиепископа о снисхождении к вам.

– Меня освободят. И что я стану делать? Вы полагаете, что я смогу вернуться в Париж, предав своего господина? Моя карьера будет кончена.

Фалуа выпрямился и обхватил колени руками.

– Я мог бы попросить князя-архиепископа найти вам занятие в Страсбурге. Какую должность вы занимали?

– Преподавал греческую философию.

– Почему бы не попробовать получить место в университете Страсбурга?

Фалуа обдумал предложение.

– Руки у Сорбонны длинные. Меня все равно обнаружат. Подвергнут оскорблениям, начнут преследовать. Лучше подожду, пока мой адвокат вытащит меня отсюда.

– Никакой адвокат не сумеет спасти вас от заслуженной кары: вы выдвинули обвинения, основанные на лжесвидетельстве. Вы утверждали, что университет заплатил за материалы "Мастерской Труа-Кле", которые будто бы незаконно были увезены из Парижа. Это ложь.

– Я не знал этого.

– Ваш доверитель не будет защищать вас, ведь это он выдумал ложные обвинения и сфабриковал фальшивые доказательства.

– Мой адвокат скажет, что я действовал по искреннему убеждению и не знал, что документы фальшивые.

– И тогда вы надеетесь свободно вернуться в Париж?

– Да.

– Ошибаетесь: Гийом Фише прикажет вновь арестовать вас. Во взгляде Фалуа отразилось замешательство.

– Откуда вы знаете?

– Потому что князь-архиепископ уже сообщил ему об этом деле. Оно вредит репутации Фише. Он захочет разобраться. Выехав из Страсбурга в Париж – при условии, что вас освободят, – вы попадете из огня да в полымя.

Фалуа задумался. Жозеф встал и начал расхаживать по камере.

– Должно быть, – произнес он, – ваш секрет очень важен, раз вы жертвуете ради него свободой.

– Речь идет также о моей чести и о данной мною клятве, – сказал Фалуа. – Если я нарушу ее, мне грозит смерть.

– Клятва, данная обманщику, теряет силу.

– Возможно, – согласился Фалуа, – но я все равно буду постоянно ждать, что меня убьют, и это не считая бесчестья. Вы не можете понять…

– Вы будете в безопасности, если по выходе отсюда получите другое имя.

– Другое имя? – воскликнул ошеломленный Фалуа.

– Да, другое имя, другое положение.

– Разве это возможно?

– Да.

– Поклянитесь.

– Я не могу клясться. Но могу попросить об этой милости князя-архиепископа. Если ваши резоны окажутся убедительными, он пойдет мне навстречу.

– Попросите!

– В таком случае рассказывайте.

Терпение Жозефа и в самом деле начинало иссякать. Фалуа сделал глубокий вдох.

– Это Бернар де Морвилье, – сказал он, – брат Пьера де Морвилье, который был хранителем королевской печати. Он один из регентов Сорбонны и жаждет обладать печатней. Для него это орудие власти. Печатня позволила бы ему отличиться в глазах брата, которым он безмерно восхищается.

Фалуа поднялся на ноги, взял кувшин с водой и стал жадно пить.

– Не знаю, известны ли вам причудливые изгибы карьеры Пьера де Морвилье, – продолжил он. – Еще четыре года назад он был хранителем печати, а это чрезвычайно высокая должность. Затем его симпатии склонились в пользу Карла Бургундского, Карла Французского, Иоанна Бурбонского и прочих мятежных принцев. Король отправил его в отставку. Впоследствии Пьер де Морвилье вновь перешел на сторону короля и сумел завоевать его доверие. Теперь Людовик не может обходиться без Пьера, чей талант убеждения и хитроумие не знают себе равных. Король назначил его членом своего совета вместе с другим преданным ему человеком, Даммартеном.

– Какое отношение имеет все это к вашей безумной выходке? – оборвал его Жозеф, который в очередной раз с раздражением убедился, насколько жизнь их семьи зависит от перипетий королевской политики.

– Потерпите, я пытаюсь объяснить вам, откуда такая страсть у Бернара де Морвилье к книгопечатанию. Тут ключ ко всему делу. Быстрое изготовление текстов, например памфлетов, сделало бы его, как он считает, более могущественным, чем сам ректор. Листовки, распространяемые на улицах, изменили бы настроения в городах. А Бернар благодаря этому стал бы необходим своему брату. Чуть ли не командовал бы им. Вот его мечта. Он думал, что сумел прибрать материалы Фуста. Ибо Фуст вел переговоры именно с ним. Но материалы от него ускользнули. Он знает или подозревает, каким образом это произошло. Поэтому он послал меня сюда. Он сказал мне, что университет заплатил Фусту задаток в пятьсот экю. Показал мне документ. Тогда я не знал, что это фальшивка.

• Предыдущая
• 60/77
• Следующая