Суд волков - Мессадье Жеральд - Страница 58

• Предыдущая
• 58/77
• Следующая

– У каждого свое ремесло, мадам, я был слишком занят, собирая остатки моего королевства, которое, как всем известно, перейдет под власть Валуа. Ваш супруг гораздо лучше меня умеет выпаривать слова из раствора опыта.

Он повернулся к Жозефу:

– Битвы в будущем, когда меня уже не будет на свете, произойдут между державами более мощными, чем наши провинции. Одной из них станет Церковь. Ибо, как вы написали в одной из максим, цитируя Аристотеля, народ жаждет не столько знания, сколько веры, а наша святая Церковь управляет верованиями. Она захочет воспользоваться своей властью. Молю Бога, чтоб это не опьянило ее.

Жозеф улыбнулся.

Дворецкий возгласил, что ужин его величества подан.

Второй теолог, объяснил Жозефу король как бы между прочим, не явился на ужин из опасения встретиться с супругами де л'Эстуаль, которых подозревает в том, что они обладают сверхъестественной и дьявольской властью. Зато поэт и астролог, убедившись, что Жозеф благополучно выпутался из затруднений, стали обхаживать его с удвоенной силой. Жозефу пришлось прочесть их рукописи, которые он без всякого восторга передал затем Жанне, чтобы услышать ее мнение.

Розовое снадобье, как называли они его между собой, оказалось очень действенным средством.

Франция вступила в полосу новых потрясений. Принцы, упорствуя в мятеже, вновь попытались низложить Людовика XI. Как и предвидел король, войска Франциска II Бретонского вошли в Нормандию – провинцию, которая по условиям Конфланского договора досталась Карлу Беррийскому, брату короля. Его именовали также Карлом Французским, и он по-прежнему грезил о короне. Герцог Бретонский соединился с войсками герцога Бургундского – ибо Карл Смелый наконец унаследовал титул – в явной надежде вновь окружить Париж и принудить Людовика отступить на юг, а затем удовлетворить все требования принцев или отречься от престола.

Людовик угадал верно: он послал войска в Бретань.

Бургундец предложил начать переговоры.

Людовик понимал, что находится в критической ситуации:

Бургундец только что женился на англичанке, Маргарите Йоркской, и этот союз мог привести к вмешательству Англии в конфликт. Французским войскам пришлось бы тогда иметь дело не только с бретонцами, нормандцами и бургундцами, но еще и с англичанами. Это была бы самая настоящая резня. Людовик предпочел пойти на переговоры.

На сцене появились посредники, разъезжавшие между враждующими лагерями; наконец король отправился в Перонну и стал гостем своего врага. Западня захлопнулась. Карл Смелый, приказав закрыть ворота замка, а затем и городские ворота, продиктовал королю условия: уступить Шампань своему брату и отказаться от поддержки французской Фландрии, где Льеж так упорно противостоял герцогу. Не имея средств сопротивляться, Людовик под принуждением подписал Пероннский договор, чтобы вновь обрести свободу.

Демонстрируя злобную глупость, несомненно выдававшую предчувствие грядущего поражения, Карл Смелый заставил короля присутствовать при осаде Льежа – ненавистного Карлу города, который посмел кричать: "Да здравствует король Франции!" Тридцатого октября 1468 года Карл Смелый, демонстрируя пример истинно аристократического зверства, устроил там бойню. По Маасу сотнями плыли трупы убитых жителей Льежа.

В Страсбурге, естественно, говорили только об этих событиях – слишком уж близко располагался город, ставший жертвой кровавой мести Бургундца. Франсуа сообщил об этом матери; в ответном письме она в одной фразе высказала все, что думает о принцах: "Коронованная сволочь". Юноша удивился: разве сама она не была баронессой де Бовуа? А теперь де л'Эстуаль? Потом она повторила то, что уже говорила Жозефу: "Есть два сорта разбойников, но и те и другие – разбойники несомненные". И в заключение написала: "Людовик теперь защищает свой народ против разбойников. Он уже не король Франции – он ее вождь. Никогда не вставай на сторону разбойников. Они обречены".

Это пророчество заставило его задуматься.

Мэтр Франсуа, отныне глава "Мастерской Труа-Кле", в один из дней поздней осени 1468 года изучал чернила с намерением обогатить цветовую гамму, предназначенную для буквиц: кисточкой он проводил широкую полосу на бумаге и смотрел, как она высыхает. Взгляд Франсуа с одобрением задержался на образчике синего, созданного на основе азиатской ляпис-лазури, которую размельчали в течение двадцати часов: блеск получался несравненный, особенно на белоснежной бумаге. Эта перламутровая синева переливалась почти небесными оттенками.

Франсуа задумался. С тех пор как "Мастерская Труа-Кле" выпустила свою Библию, заказы хлынули потоком – как и эрудиты со всей Европы. Все просили издавать древних латинских авторов. Таким образом, у него уже было сто семнадцать заказов на поэму Лукреция "О природе вещей", сто тридцать пять – на трактат Сенеки "О спокойствии души", двести десять – на трактат Цицерона "Об обязанностях". Каждую неделю в мастерскую приезжали литераторы, ученые, принцы и университетские библиотекари, особенно с севера и из рейнских областей. В Европе насчитывалось только семь печатен – все на севере. Стремление же к знаниям границ не имело.

Будущее мастерской было обеспечено.

Однако не только материальное благополучие грело душу Франсуа: труд во имя просвещения и утверждения благородного образа мыслей наполнял его такой глубокой радостью, какой он прежде никогда не знал. Он испытывал восторженную признательность к матери, благословившей его на этот путь, и к Феррандо, который был добрым гением всего предприятия.

Он рассеянно взглянул на ящик, стоявший на столе. Там были заготовки греческих литер, ибо он собирался издавать и греческих авторов – по просьбе нескольких великих литераторов. Его умоляли напечатать труды Аристотеля.

В этот момент дверь открылась, и вошел незнакомец в блеклом костюме, но с румяным лицом и властными манерами. Шапочку свою он не снял и начал оглядываться вокруг с видом хозяина: внимательно посмотрел сначала на машины, затем на работающих людей – Арминия, Кокельмана, двух подмастерьев и подручного, который загружал дровами печь. Потом на Франсуа.

– Кто владелец этой мастерской? – спросил он по-французски, с парижским выговором.

– Я, – ответил Франсуа, заинтригованный и одновременно встревоженный.

Незнакомец подошел ближе и смерил его взглядом:

– Вы Франсуа де л'Эстуаль?

– Да. А кто вы?

– Мое имя вам ничего не скажет.

– В таком случае покиньте мастерскую.

Посетитель, казалось, ничуть не был обескуражен подобным приемом. Он тонко улыбнулся.

– Не надо так горячиться, мой юный друг. Если, конечно, вы хотите остаться хозяином этой мастерской. Меня зовут Эмар де Фалуа. Вам от этого легче?

– Я вам не друг. Ваши манеры мне не нравятся. Что вам нужно?

Незнакомец взглянул на него иронически. Потом неторопливо приблизился к ящику, стоящему на наборном столе, зачерпнул пригоршню литер, внимательно изучил их и пренебрежительно швырнул обратно. Франсуа крепко схватил его за запястье:

– Убирайтесь!

Арминий и Кокельман подошли, чтобы помочь хозяину Двое подмастерьев прервали работу, готовые в любую минуту вмешаться. Два или три раза в мастерскую врывались душевнобольные люди, которых выпроваживали силой.

– Князь-архиепископ Александр Люксембургский готов отозвать свое разрешение на печатню, – сказал Фалуа.

Франсуа не ослабил хватку.

– И это зависит от вас, не так ли?

– Конечно, барон, – ответил незнакомец, быстро вырвав руку. – Если я захочу, завтра эта мастерская будет опечатана приставами, оборудование конфисковано, а ваши работники брошены в тюрьму.

– Что вам нужно?

– Мне нужна эта мастерская. И вы. И ваши мастера.

Лицо Франсуа побагровело.

– Что ж, пусть так! – вскричал он, опьянев от гнева. – Мастерскую закроют, но вы ее не получите.

• Предыдущая
• 58/77
• Следующая