Суд волков - Мессадье Жеральд - Страница 56

• Предыдущая
• 56/77
• Следующая

Это служило напоминанием, что в жалобах своих монахи не должны преступать определенных границ. Они удалились, вздыхая.

Наконец новых своих коллег посетил сам Ментелин. Франсуа был польщен, что человек, опередивший их на этом поприще и снискавший заслуженную известность своими изданиями, оказал им такую честь. Однако Арминий Шёффер во время этого недолгого визита не сводил с печатника подозрительного взора: для него это был соперник, явившийся вынюхивать чужие секреты. Франсуа заметил, как он рассердился, когда бывший ученик Генсфлейша словно невзначай вынул литеру из ящика и стал внимательно ее разглядывать. Ведь всем было известно, что литеры "Мастерской Труа-Кле" давали более четкую печать, чем у Ментелина, и меньше изнашивались при многократном использовании набора. Арминия не смягчили даже комплименты, щедро расточаемые Ментелином.

К счастью, тот не задал ни одного вопроса о новой смеси, которую Шёффер-отец рекомендовал применять при отливке литер: было очевидно, что Ментелин не знает, в какой пропорции следует добавлять к свинцу сурьму.

Весной 1468 года Феррандо, гордый как павлин, привез наконец обещанный заказ на тысячу триста папских индульгенций по одному экю за штуку.

Жанна посмотрела, послушала и сказала себе, что счастлива: дело становилось выгодным. Она нашла сыну ремесло. И какое!

Она мечтательно подумала, что для полного счастья ей не хватает внуков.

Сама она была беременна.

Давай поженимся, – сказала она. Жак исчез три года назад. Никаких вестей о нем так и не было. Феррандо под присягой засвидетельствовал в городской управе, что барон Жак де л'Эстуаль пропал во время морского путешествия на Восток, когда его корабль захватили алжирские корсары.

Баронесса де л'Эстуаль была объявлена вдовой. Уведомление о ее свадьбе со сьером Жозефом де л'Эстуалем вывесили на дверях церкви Сен-Северен за три недели до церемонии. Венчание произошло в июне 1468 года. Оно стало третьим в жизни Жанны.

Приглашены были только самые близкие ей люди: сын Франсуа, Феррандо, Анжела, Гийоме, Сидони, Сибуле и кормилица. Деодат выделялся своим нарядом из лазурного шелка. Все сошлись во мнении, что он все больше и больше походит на Жака.

– Боже, сделай так, чтобы это была моя последняя свадьба! – взмолилась Жанна.

А в сердце своем сказала: Жак, ты знаешь, что это за тебя я снова выхожу замуж.

Слезы подступили к горлу; она проглотила их вместе с облаткой. Жозеф смотрел на нее; она повернула голову и улыбнулась ему.

Не будь его, мысленно добавила она, я бы превратилась в жалкую развалину.

Во время праздничного застолья в особняке Дюмонслен Анжела обняла Жанну. Неужели она угадала, какие противоречивые чувства испытывает ее невестка?

– Эти мужчины! – сказала Анжела. – Без них свеча тухнет, но все же свеча – это мы!

Вот так и случилось, что именно она рассмешила Жанну, которая впервые за этот день улыбнулась.

Вернувшись в Анжер, Жанна и Жозеф нанесли визит королю и выразили ему свое почтение. Они увидели тех же придворных, что до отъезда, включая Иеромонтана и двух теологов, но к ним присоединился еще один астролог по имени Крестьен Ле Сонье, называемый также Кристиан Базельский, один миниатюрист и один поэт. Жозеф объявил королю, что вскоре закончит посвященный ему сборник максим.

– Я ждал трактат о мудрости, – сказал Рене Анжуйский.

– Сир, вы преувеличиваете мою ученость, – возразил Жозеф. – Вы и так слишком добры, соглашаясь принять максимы безумца! Я распоряжусь напечатать их, чтобы преподнести вашему величеству.

Король улыбнулся.

– Как это – напечатать? – возмутился один из придворных теологов, которого звали Жюст де Бастер. – Неужели вы осмелитесь издать мирские максимы, тогда как печатня предназначена лишь для вещей божественных?

– Откуда вы взяли это предписание, мессир? – спросил Жозеф.

Озадаченный теолог не сумел ответить. В разговор вмешался король:

– В Евангелии нигде не сказано, мессир, что печатня предназначена для вещей божественных. В конце концов, это всего лишь иной способ письма.

– Да, но благодаря ему дурные мысли распространяются гораздо быстрее! – возразил Бастер.

– Я не знаю, какие дурные мысли распространяли печатни, – спокойно произнес Жозеф, – зато мне известно, что добро они распространяют очень быстро. Можно напечатать двадцать Библий за то время, которое необходимо целой армии переписчиков, чтобы справиться лишь с четвертью одной из них.

– В любом случае это вам обойдется в кругленькую сумму! – воскликнул Бастер. – Я уверен, что это ужасно дорого. Следовательно, вы либо очень богаты, либо очень тщеславны.

– Я не богат и не тщеславен, мессир, – ответил Жозеф, не теряя хладнокровия, – но случилось так, что мне принадлежит доля в одной печатне, так что я могу напечатать эти максимы по сходной цене.

Жанна бдительно следила за спором между Жозефом и Бастером: враждебность теолога укрепляла ее в опасениях, что Сорбонна и духовенство в конце концов открыто выступят против печатни.

– У вас есть разрешение университета? – злобно вскричал Бастер.

– Я не знал, что нуждаюсь в разрешении, которого никто не требовал, – сказал Жозеф.

– Где же находится эта печатня?

– В Страсбурге, с согласия и благословения князя-архиепископа города, – терпеливо объяснил Жозеф, не сводя глаз с Бастера.

– Вы считаете справедливым, что у вас есть печатня, тогда как наш прославленный университет ее не имеет? – закричал Бастер.

– Ничто не мешает университету приобрести печатню, если он этого желает, – сказал Жозеф. – У него гораздо больше средств, чем у меня. Ему нужно только найти оборудование и мастеров, которые умеют ими пользоваться.

– Достаточно, мессир Бастер, – заявил король, явно раздраженный нападками теолога. – Ваши страхи представляются мне чрезмерными. Итак, мэтр де л'Эстуаль напечатает свои максимы.

Оба теолога прикусили язык. Тем временем астролог и поэт принялись обхаживать Жозефа: один желал издать свои гороскопы и предсказания, другой – стихи. Кристиан Базельский особенно упирал на то, что владыкам и принцам необходимо познакомиться с расчетами, которые могли бы предупредить их о грозящей им опасности.

Бастер следил за этими переговорами злобным взором. Не было сомнений, что он люто возненавидел Жозефа.

Последствия его вражды не заставили себя ждать. Через два дня двое приставов из городской управы явились в дом де л'Эстуалей, чтобы произвести следствие по жалобе, поданной на сьера Жозефа де л'Эстуаля, путешествующего с сочинениями подстрекательского характера, противными христианской вере и нравственности. Они обыскали весь дом и, обнаружив листочки, на которых Жозеф записывал чернилами свои максимы, конфисковали их с явным удовольствием, как это свойственно служителям неправедной власти.

Жозеф немедленно отправился к Рене Анжуйскому. Рассерженный король вызвал к себе прево с целью урезонить теологов и отобрать бумаги Жозефа. Выяснилось, что конфискованные тексты были переданы доносчику, который, считая себя исполнителем церковной и божественной миссии, отказался возвращать их и заявил, что не зависит от светской власти: действительно, как клирик он подчинялся только университету. В общем, дело грозило затянуться, на что, несомненно, и рассчитывал Бастер.

Жозеф расстроился, но Жанна еще больше – оттого что во время беременности расстраиваться нельзя. Она опасалась, что ребенок родится горбатым: считалось, что дети во чреве страдают от любого недомогания матери. В максимах не было никакого подстрекательства, они свидетельствовали о некотором свободомыслии, не более того. Но Жанна догадывалась, что Бастер намеревается подвергнуть дело о печатне суждению религиозных властей Анжера, а потом Парижа.

Она обдумывала план мести три дня. На третий она и Жозеф должны были ужинать у короля – таким способом Рене Анжуйский хотел продемонстрировать Жозефу свою поддержку. Она была уверена, что будет там и Бастер. Взяв склянку с молоком, пустую склянку и лопату, она пошла в тот уголок сада, где видела раньше змеиное гнездо. Она поставила молоко перед гнездом и, когда гадюка выползла, убила ее ударом лопаты. Ни жаркое с пряностями, ни дорогие вина ничуть не изменили природу нормандской крестьянки. В детстве Жанна часто наблюдала, как добывает яд жена кузнеца Гийометта, слывшая колдуньей: убедившись, что змея мертва, она взяла ее за голову и, нажав на челюсти, выдавила несколько капель в пустую склянку.

• Предыдущая
• 56/77
• Следующая