Золотое руно - Ашар Амеде - Страница 13

• Предыдущая
• 13/39
• Следующая

— И ты рассчитываешь на удачу?

— Есть ещё и Аллах.

— Вот и болван, — заметил Коклико. — Зато у меня есть идея. Разделимся на три группы. В первую войдет Кадур.

Он сам почти турок и говорит по-ихнему. С ним поедет принцесса: ей ведь хочется приключений.

Он остановился и взглянул на принцессу.

— Дальше! — сказала она.

— Так как это дело решенное, — продолжал Коклико, — а Кадур умеет говорить с этими чертями, то он лучше всех нас сумеет выручить нас из беды, если там захотят рассмотреть нас поближе.

— Хорошо, — ответил Кадур, — у меня будет язык змеиный, а рука человеческая.

— Я останусь с Угренком. Он их уже изучил и знает, как войти в их вертеп. Мы с ним разнюхали, где наш господин.

— Так, а где же буду я, по-твоему? — спросил маркиз.

— Вы к туркам не поедете.

— Да ты выдумщик!

— Вы слишком горячий и быстро раскроетесь. Вам правильнее будет достать лошадей, остаться с ними в укрытии (мы его выберем) и ждать нас при бегстве. Ведь нам же придется когда-нибудь бежать от этих варваров.

Коклико замычал и взглянул на Сент-Эллиса. Заметив, что тот колеблется, он продолжил:

— Маркиз, ну вам же совсем не придется сидеть без дела. Всякому отряду в боевой кампании требуется резерв. Вы им и будете, да ещё не простым резервом, а кавалерийским. Так всегда надежней для тех, кто идет впереди. Ваши люди должны будут достать нам других лошадей, которые будут у вас постоянно под рукой в каком-нибудь укромном месте. Мы его сейчас подыщем. Заодно осмотрим местность, как нам лучше всего добежать до ваших лошадей.

Маркиз все ещё колебался. Быть в резерве! Боже, почему ему? Но высказать вслух свой отказ он не решался. Он хорошо помнил. что принцесса запретила ему ехать с ней в логово врага. Во всех отношениях быть в резерве — это позор для маркиза де Сент-Эллиса, но когда на то есть приказ Леоноры… Он вздохнул.

А Коклико, услыхав вздох, воспрянул духом и решил добить маркиза, для вида обращаясь ко всем сразу (он вдруг почувствовал себя как бы руководителем всей группы):

— Повторяю! Не забывайте, что нам придется бежать, чтобы спастись…

— Или умереть, — добавил Кадур.

— Это животное так закругляет мои мысли, что просто дрожь пробирает, — проворчал Коклико.

— Но он прав, — заметила принцесса. — надо не забывать, на что идешь.

— А что скажете вы, принцесса? — обратился к ней Сент-Эллис. — Только не забывайте, что я буду противен сам себе, если не поеду с вами.

— Оставайтесь здесь в качестве нашей последней надежды.

Голос его несколько изменился, когда он произнес:

— Хорошо, я повинуюсь. Но не говорите, что я вас никогда не любил. Ладно, я стану барышником и достану лошадей. Деньги у меня есть, а с ними и одежда черногорца, которого мне пришлось убить в схватке. Теперь выберем место укрытия.

Они отправились к турецкому лагерю. Вскоре Угренок показал им лощину, где можно было укрыться с лошадьми.

Лощина шла между склонов холмов, покрытых густым лесом и кустарником. В ней мог спрятаться целый эскадрон. К ней вела тропинка, проложенная пастухами. Угренок сам пробежал по этой лощине, спасаясь от гнавшегося за ним часового.

Маркиз остановился на том месте, где тропинка спускалась в лощину.

— Ладно, — сказал Сент-Эллис — я останусь здесь и достану лошадей. Храни вас Господь!

Принцесса нагнулась к нему.

— Поцелуйте меня. — сказала она. — Если бы я не любила его, я бы любила вас.

Пошли дальше. По предложению Угренка договорились, что сигналить друг друга будут троекратным криком ночной совы.

— Этот мальчик хитер, как обезьяна, — заметил Коклико. — Так, что ли, Кадур?

— Так.

Спустя минуту, маркиз остался один. Он въехал в лощину, покрытую густой лесной тенью. Светало.

Через пару сотен шагов разделились попарно: Коклико с Угренком поехали в одну сторону, Кадур с принцессой — в другую. Высокий тополь, росший одиноко на краю поля, служил им приметой и указывал, в какой стороне лежит лощина.

Оставшись вдвоем с принцессой, араб замедлил шаг и обратился к своей спутнице.

— Согласившись ехать со мной, вы решились на все? — спросил он, делая ударение на последнем слове.

— Что значит «все»?

— Это значит не не отступить ни перед чем. Нас ждет случай, неизвестность… И как бы ни тяжелы были последствия, придется принимать их беспрекословно.

Слабый румянец покрыл щеки принцессы. Помедлив, она ответила серьезным тоном:

— Езжай, я следую за тобой.

Любовь… Ничем больше принцесса не руководствовалась, никакой большей силы в мире она не знала. Просто она была женщиной. В самом прекрасном и полном смысле слова.

Тем временем Югэ пребывал в тюрьме, где Брикетайль оставил его после пытки. И в тот момент, когда две пары его друзей двигались к лагерю, к нему в тюрьму пришел сей господин, веселый и бодрый.

— Ну как здоровье вашей милости этим утром? — спросил он. — Надеюсь, ночь провели недурно? Несколько некомфортные условия, но Венгрия, знаете ли далековата от Парижа. Не так ли?

Он сел на связку соломы.

— Не хотите ли побеседовать? Не хотите. Ну ладно, я поговорю и один. Вы, надеюсь, не забыли, что через час — два возобновится небольшая операция. Впрочем, у вас есть возможность сделать для турецкой армии то, что вы собирались сделать для французской

Бросить монету решкой, а не орлом. А немного сраму — это же ерунда, поверьте.

— Вы, стало быть, об этом уже получили представление, — ответил Монтестрюк.

— А, вы заговорили… Тем лучше. Диалог всегда веселее монолога.

Брикетайль поудобнее расположился на соломе.

— Что же, поговорим о зигзагах судьбы. Вы уже не раз держали меня в своих руках, но выпускали на волю. Теперь я повторяю первую часть этой истории, но позвольте мне её не продолжать, как вы. вас не научили пользоваться моментом, и в этом наши различия с вами. Вообще то я вас понимаю: вы молоды, а приходится лишаться не только прекрасной и богатой невесты (Шиврю своего не упустит), но и жизни.

При имени Шиврю Югэ вздрогнул.

— Вам не нравится ваш соперник? Но у вас есть средство его опередить. Это доносительство — и вы возвращаетесь к Монлюсон свободным человеком. Захотите стать пашой — примите их веру. Отдадите мадемуазель Монлюсон султану — вы можете надеяться на все.

При этих словах Монтестрюк с отвращением отвернулся к стене.

— Молчание — знак согласия, говорят все. Я же толкую пословицу наоборот, как знак отказа. Тогда вспомним о нашем нетерпеливом друге Кьюперли. Ему, кажется, понравились вчерашние капли. Если заставить его ждать, он может сильно обидеться. Надо срочно ехать к нему.

Великий визирь уже ждал их на вчерашнем месте, вкушая варенье.

— Молодой человек не виноват, что опоздал, — произнес Брикетайль. — На минуту его посетил было добрый ангел, но потом опять взяли верх дурные инстинкты. Надеюсь, что, подвергнув его новому испытанию, можно открыть его душу раскаянию. Тем самым — по новой вере — мы совершим богоугодное дело. Ибо наш Бог всемилостив и и прощает раскаявшуюся душу даже самого закоренелого преступника.

Монтестрюк с презрением посмотрел на своего врага, сплюнул в его сторону, и отвернулся. Великий визирь с любопытством воззрился на Брикетайля. Тот весь побелел от злости.

— По нашей вере нераскаявшегося преступника ждет ад, — произнес он зловеще. — Но зачем тратить время на ожидания? Ад можно сделать и на земле…

Началось повторение вчерашнего процесса — капли воды снова стали падать с тяжелым стуком не голову Монтестрюка.

В это время в палатку вошел араб и с ним молодой невольник в белой одежде и с укрытым вуалью лицом. Араб подошел к визирю, в то время как невольник, словно в изнеможении, прислонился к столбу шатра.

— Ты кто? — спросил визирь.

— Узнаешь, когда мы останемся одни, — ответил Кадур, делая знак в сторону Брикетайля.

— Ты знаешь, что если кто меня беспокоит понапрасну, тот недолго этому радуется? — спросил визирь.

• Предыдущая
• 13/39
• Следующая