Плащ и шпага - Ашар Амеде - Страница 40

• Предыдущая
• 40/64
• Следующая

Скоро пришли к лампаде, горевшей перед образом Богоматери рядом с кладбищем. Неясный свет лампады дрожал на мокрой и грязной мостовой. Местность была совершенно пустынная.

— Вот, кажется, хорошее место, — сказал Югэ, топнув ногой по мостовой, где она казалась посуше и ровней. — Тут кстати и кладбище, куда снесут того из нас, кто будет убит.

Он обнажил шпагу и упершись острием в кожаный сапог, согнул прочный и гибкий клинок.

Лудеак, хлопотавший около капитана, принял сокрушенный вид.

— Скверное дело! — шепнул он ему. — Если хотите, ещё можно уладить как-нибудь.

Вместо всякого ответа Брикетайль обратился к противнику и, тоже обнажив шпагу, сказал ему:

— Помните, я предупреждал вас — берегитесь встречи со мной. Мы встретились. Поручите же вашу душу Богу!

— Ну! Тебе, бедный Брикетайль, заботиться нечего, твою душу давно ждет дьявол!

Брикетайль вспыхнул и встал в позицию.

Началась дуэль суровая, жесткая, безмолвная. Ноги противников прикованы были к земле, глазами они впились друг в друга. Оба бойца прощупывали один другого. Югэ вспоминал полученные когда-то удары. Хладнокровие было одинаково с обеих сторон, искусство их было тоже равное. Шиврю и Лудеак следили за боем, как знатоки, и ещё не заметили ни малейшего превосходства ни с той, ни с другой стороны.

Видно было, что Югэ прошел хорошую школу, и рука его, хотя и казалась слабей, не уступала в твердости руке противника. Удивленный Брикетайль провел ладонью по лбу и уже начинал немного горячиться, но все ещё сдерживал себя. Вдруг он пригнулся, выбросив вперед руку.

— А! Неаполитанские штучки! — сказал Югэ, улыбаясь.

Брикетайль прикусил губу и не находя незащищенного места, чтобы нанести удар, вдруг выпрямился во весь свой огромный рост, зачастил ударами со всех сторон разом.

— А! Теперь испанская! — продолжал Югэ.

И улыбка опять скользнула на его губах.

— Черт возьми! Да это мастер! — проворчал Лудеак, обменявшись взглядом с Шиврю.

Брикетайль вдруг приостановился, весь сжался, прижав локоть и выставив острие шпаги.

— А! Фламандская! Целый парад! — сказал Югэ.

Вдруг он, не отступая ни на шаг, перебросил шпагу из правой руки в левую; Брикетайль побледнел. Он напал теперь основательно и почувствовал ответный укол.

Его удары посыпались один за другим ещё быстрей, но зато менее верные и не достигающие цели.

— На этот раз манера школьников! — сказал Югэ.

— Как только он потеряет остатки хладнокровия, он пропал, — прошептал Лудеак, наблюдавший за Брикетайлем.

Вдруг Югэ выпрямился, как стальная пружина.

— Вспомни прямой удар! — сказал он.

Капитан постоял ещё с минуту, опустив руку, с выражением ужаса и удивления на лице, потом вдруг тяжело упал. Кровь хлынула у него изо рта на мостовую, но, сделав последнее усилие, он поднял голову и сказал:

— Если уцелею, то берегись!

Голова его упала с глухим стуком на землю, ноги судорожно вздрогнули, бороздя грязь, и он вытянулся неподвижно.

— Убит! — сказал Шиврю, склонившись над ним.

Лудеак стал на колени возле тела и положил руку на сердце, а ухо приставил к губам раненого.

— Нет! — возразил он. — Еще как-будто дышит. У меня душа добрая и я не могу оставить христианскую душу умирать без помощи.

Вдвоем с Шиврю они прислонили великана к столбу, подняв ему голову, чтобы он не захлебнулся кровью. Лудеак отдал справедливость искусству Монтестрюка и, обратясь к Шиврю, сказал ему:

— Побудь с ним пока, а побегу к знакомому хирургу, очень искусному в подобных случаях. Такого молодца, как этот, стоит попытаться сохранить.

Когда пришел хирург с носилками для раненого, Югэ поспешил уйти. Патруль или просто городовой мог застать его с окровавленной шпагой над телом человека при последнем издыхании. Лудеак посмотрел, как он уходил на темное кладбище, закутавшись в плащ, между тем как хирург осматривал раненого.

— Не так-то легко нам будет отделаться от этого малого, — сказал он Шиврю. — Уж если капитан ничего не мог сделать, то кто же с ним сладит?

— Я.

— Со шпагой в руке?

— Нет. Разве разве буду вынужден безусловной необходимостью, но человека можно погубить и не убивая. У меня не одно средство.

— Гм! Я верю только смерти. Знаешь старинную поговорку: убит зверь — и яд пропал.

— Поговорка основательная и при случае я её припомню. А пока все, что я могу тебе сказать, это то, что если когда-нибудь граф де Монтестрюк женится на Орфизе де Монлюсон, то это будет значить, что Цезаря де Шиврю уже нет в живых.

Между тем хирург перевязал рану несчастного, голова которого бессильно переваливалась с одного плеча на другое. Прикладывая корпию к ране он любовался широкой грудью, сильными мускулами, вообще крепким сложением капитана.

— Да, — говорил он сквозь зубы, — рана ужасная: весь клинок прошел через легкое! Прости, Господи! Он чуть не насквозь хватил! Но такой силач ещё может отойти. Знавал я и не такие раны, да и те залечивались… Все зависит от присмотра.

И, взглянув на Лудеака, доктор спросил:

— Куда вы его понесете? В больницу? Это все равно, что гроб ему готовить! Есть ли у него квартира, где можно было бы следить за ним, не теряя напрасно времени и трудов?

— А ручаетесь ли вы за выздоровление?

— Воля Господня, но если отдадите его мне на руки, и если ни в чем не будет недостатка, то — да, может быть…

— Тогда берите его и несите ко мне, — сказал Шиврю носильщикам. — Мой дом и мои люди к вашим услугам, а если он выздоровеет, вы получите сто пистолей.

— Это, значит, ваш друг? — вскричал хирург, идя впереди носилок.

— Лучше, чем друг полезный человек.

— А если починим его, то он ещё нам послужит, — прибавил шепотом Лудеак.

Но как это узнали? Какими путями? Монтестрюк не мог этого понять, но на другой же день человек пять знакомых рассказывали ему о его дуэли на углу кладбища Невинных Младенцев. Стоустая молва разнесла весть повсюду. Югэ не скрывал правды, но на поздравления с победой отвечал очень просто:

— Полноте! Это искатель приключений, считавший меня своим должником, а я показал ему, что я напротив его кредитор. Ну мы и свели с ним счеты, вот и все.

Через два или три дня он выходил утром из дому с неизбежным своим Коклико. К нему подошел мальчик, которому он не раз давал денег, и спросил робким голосом:

— У вас нет врага, который бы хотел вредить вам?

— Не знаю! А зачем тебе это?

— Да вот вчера днем какой-то человек с недобрым лицом бродил здесь у вас и все спрашивал, где вы живете?

— Ну?

— Подождите! Он вернулся ещё вечером, но тогда уже был не один. С ним был другой, с таким же нехорошим лицом. Я слышал, что они произносили ваше имя. Вы часто мне подавали милостыню, видя, что я такой бедный, и ещё говорили со мной ласково. Вот я и подумал, что, может быт, окажу вам услугу, если стану слушать. Я и подошел к ним поближе.

— Отлично, дитя мое! — сказал Коклико. — Ты малый то видно ловкий! А что же они говорили, эти мошенники?

— Один, указывая пальцем на ваш дом, сказал другому: он здесь живет.

— Хорошо, — отвечал этот.

— Он почти почти никогда не выходит один, — продолжал первый, постарайся же не терять его из виду, а когда ты хорошо узнаешь все его привычки, остальное уж будет мое дело.

— Какой-нибудь приятель Брикетайля, должно быть, хочет затеять со мной ссору, — заметил Югэ равнодушно.

— А потом? — спросил Коклико.

— Потом первый ушел, а другой вошел вот в ту таверну напротив, откуда видна дверь вашего дома.

— Шпион значит! А сегодня утром ты его опять видел?

— Нет, а как только увидел вас, прибежал рассказать, что я подслушал.

— Спасибо, и будь уверен, пока у меня в кармане будут деньги, и ты будешь получать свою часть. А если теперь те же личности придут сюда и станут тебя расспрашивать, будь вежлив с ними и отвечай, что ни у кого нет таких регулярных привычек, как у меня: встаю я, когда придется, а возвращаюсь, когда случится. А если этих сведений им покажется мало, то попроси их так же вежливо оставить свои имена и адрес: я скоро сам к ним явлюсь.

• Предыдущая
• 40/64
• Следующая