Смертельный ход - Мэрфи Уоррен - Страница 19

• Предыдущая
• 19/34
• Следующая

Брюстер сел и, погрузившись в себя, занялся трубкой. Все молчали. Он быстро попыхтел трубкой, удовлетворенный сегодняшней – очередной – победой, а затем продолжал:

– Откровенно говоря, я не понимаю, почему мы так заинтересовались этим Римо Пелхэмом? Не понимаю. Но с академической точки зрения к нему, мне кажется, применимы стандарты инстинктивной деятельности. Исследовать его нужно через подсознание. Это поле деятельности доктора Хиршблум. Предлагаю о Пелхэме забыть, и пусть он занимается тем, чем должен заниматься полицейский. Оставим его доктору Хиршблум, если ей интересно.

Было очевидно, что доктор Хиршблум не желает иметь дела с этим американцем. Новый полицейский Форума обрушил на еврейку поток типичного колониального словоблудия, которое американцы считают очаровательным, а цивилизованные люди воспринимают как неприемлемую фамильярность.

Джеффри Хокинс – инструктор Брюстер-Форума по парашютному спорту, бывший мичман Королевской морской пехоты Ее Величества – не удостаивал взглядом ни свою ученицу, ни этого невыносимого американца, безуспешно пытающегося назначить ей свидание.

Хокинс сидел в пассажирском отсеке небольшого одномоторного самолета «Пайпер Каб», вытянув ноги поперек прохода, и для удобства положив за спину парашют.

Его обязанностью, способом заработать хлеб насущный было обучение всех желающих сотрудников Форума искусству прыжков с парашютом. По счастью, эта пестрая шайка, научная элита технологического гиганта, которому Георг III позволил пойти по пути независимости, не осмеливалась испытывать на себе нескрываемое Хокинсом презрение.

Одна только израильтянка, которой, по правде, стоило продолжать тренировки, и занималась парашютным спортом.

Лично он, Джеффри Хокинс – не против, пока у нее хватает воспитанности не лезть с разговорами. Либо она знала свое место и соблюдала правила приличия, либо ей просто нечего было сказать, что для еврейки является редчайшим достоинством. Жаль, что немногие обладали ее умением помолчать.

Как, например, этот типичный немецкий зануда, притворявшийся, что он вовсе не немец, который заплатил Хокинсу пять тысяч за то, чтобы Римо Пелхэм не приземлился живым. А потом он зачем-то принялся объяснять Хокинсу побудительные мотивы.

Джеффри Хокинсу оправдания были не нужны. Каждому нужно как-то жить. И потом, разве это убийство? Убийство – это когда лишают жизни англичанина. Ликвидировать американца – борьба за существование, а физическое устранение ирландца должно рассматриваться, как забота о здоровье и благополучии общества.

Жаль, конечно, что Пелхэм не австралиец. Тогда каждому стало бы ясно, что ликвидирован преступник. Или потомок преступника, что, в сущности, одно и то же.

Даже в Британии дворянство начинало забывать свое прошлое. Весь мир сошел с ума, а с ним вместе помешалась и Британия. Что за недостойная патетическая любовь и уважение к Америке – нации, которой управлял когда-то президент-ирландец?! Где шотландцы разгуливают словно человеческие существа. Где уроженцам Уэльса воздают почести. И они еще называют себя британцами! Нет, англичанином может быть только англичанин. Само небо прогневалось на Британскую империю…

– Эй, приятель! Как застегнуть эту штуку?

Это американец. Он собирается прыгать с высоты почти четыре километра, минуту лететь в свободном падении, а потом раскрыть парашют. Это его первый прыжок.

И за это пять тысяч? Джеффри Хокинс может отработать эти деньги, организовав колониальной деревенщине свободное падение до самой земли. Но это слишком примитивно и недобросовестно. Добросовестно – подрезать ремни парашюта, чтобы, раскрывшись, он улетел вверх, а Римо Пелхэм продолжил бы путь к земле без парашюта.

– Эй, приятель! Как надеть эту штуковину?

Джеффри Хокинс перешел к изучению финансового раздела газеты. Если с толком вложить пять тысяч в дело, можно превратить их в довольно значительную сумму.

– Эй ты, с усами и газетой! Как застегнуть эту пряжку?

Акции компании «Имперская химическая промышленность» поднимаются. Это хорошо. Если вложить деньги в ценные бумаги компании, от этого будет польза не только вкладчику, но и цивилизованной промышленности. Разумное помещение капитала.

Еврейка все-таки помогла американцу с парашютом. "Никакого характера, – подумал Хокинс. – Отказывалась с ним разговаривать, отворачивалась, не поддалась из комплименты и безвкусное заигрывание, а теперь помогает: ножные ремни, заплечные ремни, правильное расположение всей «упряжи».

Закончив, она отвернулась от американца и сказала, обращаясь к Хокинсу:

– Три тысячи девятьсот метров.

– М-м-м. – промычал тот, так как будучи инструктором, должен был что-то отвечать.

– Мы готовы, – произнесла она.

Американец – кандидат в покойники – сидел рядом с ней.

«Да, немцы были в чем-то правы, – думал Хокинс, – но уж очень они грубы. Если заглянуть в душу немца, ничего, кроме грубости и бесцеремонности там не найдешь. Как этот гунн сунул Хокинсу конверт с деньгами! Будто тайком лез к нему в брюки с нескромной целью.»

– Будет весело! – сказал американец.

Его карие глаза сияли. С лица сбриты волосы. В землю Виргинии он врежется со звоном и разлетится во все стороны.

Сотрясая легкий самолет, моторы ревели, набирая обороты.

Войска Ее Королевского Величества по сообщению «Таймс» все еще находятся в Адене, на берегу Персидского залива. Повезло Адену! А он здесь, в Америке, которая выбрала собственный путь и идет по нему в одиночестве, ежедневно расплачиваясь за свое упрямство.

Еврейка смягчилась. Она что-то объясняла американцу. Хокинс, закрыв лицо «Таймс», прислушался.

– Самолет поднимется почти на четыре километра. Одна минута свободного падения. Потом немедленно дергайте за кольцо. Прыгайте за мной. Я прослежу, чтобы кольцо было вовремя выдернуто. Глупо с вашей стороны выполнять такой прыжок, не имея опыта.

– Послушайте, дорогая, не беспокойтесь обо мне.

– Очень глупо.

– Это был единственный шанс поговорить с вами.

– Повторяю, вы невероятно глупы.

Им приходилось кричать, чтобы перекрыть рев мотора.

– Мне нужно с вами поговорить.

– У вас ножные ремни не затянуты.

– Когда мы сможем встретиться?

– Весь этот год я буду занята. Попробуйте в это же время через год.

Вдруг она вскрикнула:

– Мистер Хокинс! Кто дал ему этот парашют?

Опять принялась за свое. Первой заговаривать с Джеффри Хокинсом! Он промолчал.

– Отложите газету. Ему нельзя прыгать с этим парашютом.

Отложить газету? Что за наглость!

Неожиданно колонки мелкого шрифта перед глазами исчезли. Газета пропала. Это американец вырвал ее!

– Прошу прощения, – сказал Джеффри ледяным тоном, уверенный, что американец немедленно начнет извиняться.

– Ничего, – ответил американец. – Она обращается к вам.

– Я в состоянии понять, что передо мной говорящая женщина, и в вашей помощи не нуждаюсь.

– Почему вы ей не отвечаете?

– Я не хотел бы обсуждать с вами эту тему, – сказал американскому полисмену Джеффри Хокинс. – Будьте любезны, немедленно верните мою газету.

– Кто дал ему этот парашют? – спросила девушка. – Вы?

– Я не сержант из хозяйственного взвода и не занимаюсь раздачей парашютов.

– Но ему нельзя прыгать с этим парашютом.

– Без парашюта – тем более, – ответил Хокинс. Прекрасно сказано! Такую фразу стоит повторить в беседе с англичанином.

– Не удивительно, что британская армия отказалась от ваших услуг, – сказала девушка.

Хватит. Джеффри обязан наказать дерзость. Он ударил ее по лицу тыльной стороной ладони. По крайней мере, попытался ударить: какой-то непонятный, быстрый поток воздуха оттолкнул ладонь.

– Выбирай выражения, еврейка, – сказал он, в растерянности глядя на собственную руку, отброшенную непонятно чем к стенке кабины.

– Не морочьте мне голову, Хокинс. Это вы подсунули ему неисправный парашют?

• Предыдущая
• 19/34
• Следующая