Роканнон (сборник) - Ле Гуин Урсула Кребер - Страница 65
- Предыдущая
- 65/149
- Следующая
— Туио, он приходит ко мне в лавку, спрашивает дорогу сюда. Говорит, он — этот… знаешь… ну, который с Анарреса.
— Это ведь так и есть, правда? — медленно проговорил Маэдда, — вы — Шевек. Что вы здесь делаете? — Он в упор смотрел на Шевека испуганными, сияющими глазами.
— Ищу помощи.
— Кто послал вас ко мне?
— Первый же, кого я спросил. Я не знаю, кто он такой. Я спросил его, куда мне пойти, он сказал, что к вам.
— Кто-нибудь еще знает, что вы здесь?
— Они не знают, что я ушел. Завтра узнают.
— Сходи за Ремеиви! — велел Туио девушке. — Садитесь, г-н Шевек. И расскажите-ка мне, что происходит.
Шевек опустился на деревянный стул, но куртку не расстегнул. Он так устал, что его трясло.
— Я убежал, — сказал он. — Из Университета, из тюрьмы. Я не знаю, куда идти. Может быть, здесь только тюрьмы. Я пришел сюда, потому что они говорят о низших классах, о рабочих классах, и я подумал: похоже, что это — мои люди. Люди, которые, может быть, помогают друг другу.
— Какой помощи вы ждете?
Шевек сделал усилие, чтобы взять себя в руки. Он оглядел маленький, заваленный бумагами кабинет, перевел взгляд на Маэдду.
— У меня есть что-то, что им нужно, — сказал он. — Идея. Научная теория. Я прилетел сюда с Анарреса, так как думал, что здесь смогу сделать эту работу и опубликовать ее. Я не понимал, что здесь идеи — собственность государства. Я не работаю ни на какие государства. Я не могу брать деньги и вещи, которые они мне дают. Я хочу вырваться от них. Но я не могу улететь домой. Поэтому я пришел сюда. Вам не нужна моя наука, и, может быть, вы тоже не любите ваше правительство.
Маэдда улыбнулся.
— Да, не люблю. Но и наше правительство любит меня не больше, чем я его. Вы выбрали не самое безопасное место, как для себя, так и для нас… Не беспокойтесь, сегодня — это сегодня; мы решим, что делать.
Шевек вынул записку, найденную им в кармане куртки, и подал ее Маэдде.
— Вот что привело меня. Это от людей, которых вы знаете?
— «Присоединяйся к нам твоим братьям»… Не знаю. Возможно.
— Вы — одониане?
— Частично. Синдикалисты, Сторонники Свободы. Мы работаем с тувианистами, с Союзом Рабочих-Социалистов, но мы — антицентристы. Вы прибыли в довольно горячее время, знаете ли.
— Война?
Маэдда кивнул.
— Объявлено, что через три дня состоится демонстрация. Против мобилизации, военных налогов, повышения цен на продукты. В Нио-Эссейя — четыреста тысяч безработных, а они взвинчивают налоги и цены. — Все время, пока они разговаривали, Маэдда не сводил с Шевека глаз; теперь он отвел взгляд и откинулся на стуле, словно закончил исследование. — Этот город почти готов на все, что угодно. Забастовка — вот что нам нужно, всеобщая забастовка и массовые демонстрации. Как забастовка Девятого Месяца, которой руководила Одо, — добавил он с сухой, напряженной улыбкой. — Сейчас нам бы пригодился кто-нибудь вроде Одо. Но на сей раз у них нет Луны, чтобы откупиться от нас. Мы добьемся справедливости здесь — или нигде… — Он оглянулся на Шевека и добавил более мягким тоном:
— Знаете ли вы, что значило ваше общество здесь, для нас, в последние сто пятьдесят лет? Знаете ли вы, что, когда люди хотели пожелать кому-нибудь счастья, они говорили: «Желаю тебе вновь родиться на Анарресе!»… Знать, что оно существует… знать, что существует общество без правительства, без полиции, без экономической эксплуатации, что им больше никогда не удастся назвать это миражем, мечтой идеалиста! Хотел бы я знать, вполне ли вы понимаете, д-р Шевек, почему они так хорошо спрятали вас в Иеу-Эуне? Почему вам ни разу не позволили появиться ни на одном собрании, открытом для публики? Да, как только они обнаружат, что вас нет, они за вами кинутся, как собаки за кроликом! Не только потому, что им нужна эта ваша идея. А потому, что вы сам — идея. И опасная. Идея анархизма, которая оделась плотью. И ходит среди нас.
— Значит у вас есть ваша Одо, — сказала девушка, как и раньше, тихо и настойчиво; она опять вошла, пока говорил Маэдда. — В конце концов, Одо была всего лишь идеей. А д-р Шевек — доказательство.
Помолчав минуту, Маэдда возразил:
— Доказательство, которое нельзя предъявить.
— Почему?
— Если люди узнают, что вы здесь, то узнает и полиция.
— Пусть придут и попробуют его забрать, — улыбнувшись, сказала девушка.
— Демонстрация должна быть и будет абсолютно ненасильственной, — с внезапной силой сказал Маэдда. — Даже СРС согласен на это!
— Я на это не согласна, Туио. Я не собираюсь позволять черным мундирам разбить мне лицо или вышибить мозги. Если они меня ударят, я отвечу ударом.
— Если тебе нравятся их методы — присоединяйся к ним. Справедливости не добиться силой!
— А власти — пассивностью.
— Мы не добиваемся власти. Мы добиваемся, чтобы власть кончилась!.. А вы что скажете? — с надеждой обратился Маэдда к Шевеку. — Средство есть цель — это всю жизнь утверждала Одо. Только мир ведет к миру, только справедливые действия приводят к справедливости. Нам нельзя разойтись во мнениях об этом накануне того, как начнем действовать.
Шевек посмотрел на него, на девушку и на хозяина ломбарда, который напряженно слушал, стоя у двери. Устало и тихо он ответил:
— Если я могу быть полезным — используйте меня. Может быть, я мог бы опубликовать заявление об этом в одной из ваших газет. Я прибыл на Уррас не затем, чтобы прятаться. Если все узнают, что я здесь, то, может быть, правительство побоится публично арестовать меня? Я не знаю.
— Вот именно, — сказал Маэдда. — Конечно. — В его темных глазах вспыхнуло возбуждение. — Куда, к черту, провалился Ремеиви? Сиро, позвони его сестре, скажи, чтобы она его разыскала и прислала сюда. Напишите, почему вы прилетели сюда, напишите про Анаррес, напишите почему вы не хотите продавать себя правительству, напишите, что хотите, а мы это напечатаем! Сиро! Позвони и Мэистэ тоже… Мы вас спрячем, но, клянусь Богом, мы сообщим каждому человеку в А-Ио, что вы здесь, что вы с нами! — он говорил, захлебываясь, у него тряслись руки, и он быстро ходил по комнате взад-вперед. — А потом, после демонстрации, после забастовки — посмотрим. Может быть, тогда все будет по-другому! Может быть, вам не придется скрываться!
— Может быть, распахнутся все двери всех тюрем, — сказал Шевек. — Что ж, дайте мне бумагу. Я напишу.
К нему подошла девушка Сиро. Улыбаясь, она остановилась, словно кланяясь ему, торжественно и чуть робко, и поцеловала его в щеку; потом вышла. Прикосновение ее губ было прохладным, и Шевек еще долго ощущал его на своей щеке.
Один день Шевек провел на чердаке одного из доходных домов в Шутливом Переулке, а две ночи и один день — в подвале под магазином подержанной мебели, странном, плохо освещенном месте, полном пустых рам от зеркал и сломанных кроватей. Он писал. Уже через несколько часов ему приносили то, что он написал, напечатанным: сначала в газете «Современность», а потом, когда типографию «Современности» закрыли, а редакторов арестовали, — в листовках, отпечатанных в подпольной типографии, вместе с планами и призывами к демонстрации и всеобщей забастовке.
Он не перечитывал написанное. Он не особенно внимательно слушал Маэдду и других, описывавших, с каким энтузиазмом все это читалось, рассказывавших, как все больше людей принимает их план забастовки, и о том, какой эффект произведет его присутствие на демонстрации. Когда они оставляли его одного, он иногда вынимал из кармана рубашки маленький блокнот и смотрел на закодированные записи и уравнения Общей Теории Времени. Он смотрел на них и не мог их прочесть. Он не понимал их. Он снова прятал блокнот и сидел, обхватив голову руками.
У Анарреса не было флага, которым можно было бы размахивать; но среди плакатов, объявлявших о всеобщей забастовке, и сине-белых знамен Синдикалистов и Рабочих-Социалистов виднелось много самодельных плакатов с изображением зеленого Круга Жизни — старинного, двухсотлетней давности, символа Одонианского движения. Все флаги и плакаты ярко горели на солнце.
- Предыдущая
- 65/149
- Следующая
