Потерянное прошлое - Мэрфи Уоррен - Страница 1

• 1/63
• Следующая

Человечество утратило былую силу, потому что допустило до себя отрицательную энергию. Отрицательная энергия — единственная причина головной боли или неспособности сбросить лишний вес. Если вы хотите похудеть и знаете, что для этого требуется, то почему бы вам не похудеть? Если вы не желаете, чтобы у вас болела голова, а она у вас болит, то как вы могли это допустить? Ведь это ваша голова и принадлежит она вам, правильно?

Уилбур Смот вполне серьезно задавал эти вопросы, и столь же серьезно никто не обратил на него никакого внимания.

— Я не собираюсь вступать в “Братство Сильных”, Уилбур, — заявила секретарша главному специалисту-химику компании “Брисбейн Фармацевтикалз”, расположенной в Толедо, штат Огайо.

Любому непросветленному мужчине секретарша казалась женщиной привлекательной, но доктор Уилбур Смот знал, что подлинная привлекательность невозможна без гармонии со Вселенной. От тех, кто такой гармонии не достиг, исходит лишь духовная заурядность. Вот почему душа, принадлежащая “Братству Сильных”, может быть счастлива только с другой такой же душой, принадлежащей тому же Братству.

Идеальный бюст секретарши и ее чувственные губы — не более чем пустое искушение, раз она не причастна к “Братству Сильных”. А сияющие глаза и ямочки на щеках — самая настоящая ловушка. Уилбуру объяснили, что он ценит не то, что следует ценить. Вот почему многие браки оказываются неудачными. Людей притягивает к себе ложь, а не правда.

Правдой было то, что раз Уилбур достиг духовной исключительности, то полноценно общаться он может только с теми, кому выпало счастье с помощью “Братства Сильных” избежать самоуничтожения. Именно в этом и заключается райское блаженство.

К несчастью, грудь, ямочки на щеках и обольстительная улыбка до сих пор не утратили своего очарования для молодого химика. И он не обращал внимания на то, что секретарша его босса безнадежно увязла в огромном “Нет” на маленькой жалкой планете Земля.

— Уилбур, кончай свой треп про нирвану. “Брисбейн Фармацевтикалз” — это научное учреждение, — сказала секретарша.

— Тут столько же науки, как в лаке для ногтей или в средстве от головной боли, — ответил Уилбур.

Ему было двадцать три года, он был довольно строен и привлекателен, почти — но не совсем — спортивен. Почти, — но не совсем — темноволос и красив. Почти — но не совсем — один из лучших химиков фирмы.

Одним из преимуществ работы химиком в компании “Брисбейн” было то, что от химиков не требовалось быть одетыми с иголочки, как торговые агенты, или выглядеть респектабельными, как руководители фирмы. Химик вполне мог прийти на работу в любой выпавшей из его шкафа вещи — главное, чтобы не совсем непристойной. Даже сотрудники, стоявшие на нижней ступеньке служебной пирамиды в компании, могли определить химика с первого взгляда. Они выглядели довольными жизнью.

Уилбур обычно носил белую рубашку и мятые брюки. Он любил сосать леденцы, а в те редкие минуты, когда не превозносил “Братство Сильных” как спасение для всего человечества, жаловался, что как химик ничем это человечество осчастливить не может.

А именно в этом праве компания “Брисбейн” отказывала своим химикам. Будучи одним из основных производителей краски для волос и отпускаемых без рецепта средств от головной боли, простуды, бессонницы и прочих жизненных неприятностей, компания требовала, чтобы вкалывающие на нее химики не допускали ни малейшего сомнения в важности своей работы. Их цель — достижение научного совершенства. Точка.

— Кончай ныть, Уилбур, — сказала секретарша со всеми ужимками, на какие только способен порок.

— Это так, — вздохнул Уилбур.

— Что так? — не поняла секретарша.

— Правда сделает, тебя свободной.

— Ну, правда состоит в том, что “Братство Сильных” — липовая религия торгашей, которым грозят судебные неприятности. Ее придумал какой-то писатель-неудачник. Это сплошное надувательство.

— Ты вынуждена говорить так, — возразил Уилбур.

— А иначе не смогла бы жить своей ничтожной жизнью, зная, что могла бы освободиться от рабства отрицания положительных начал.

— Если я такая отрицательная, почему ты от меня не отходишь?

— Я хочу помочь тебе.

— Ты хочешь залезть мне под юбку.

— Вот видишь? Это взгляд, отрицающий любовь. Вся твоя жизнь посвящена любви к большому “Нет”.

С этими словами Уилбур ушел, сказав себе, что оставляет ее поразмыслить над его блистательным анализом несовершенства ее характера. Он не мог знать, что на самом деле он уходит для того, чтобы подвергнуть все человечество угрозе возвращения в самые темные, первобытные времена. Потому что Уилбур Смот был готов обрушить на ничего не подозревающий мир самый опасный из когда-либо разработанных химических составов, яд, способный украсть у человечества его прошлое, а следовательно, и будущее.

В каком-то отношении “регенератор мозга” старого Хирама Брисбейна уже украл у “Брисбейн Фармацевтикалз” прошлое, которым компания могла бы гордиться. Его создание было омрачено намеками на то, что современная фармацевтическая фирма была основана торговцами змеиным жиром. Так оно и было, к великой досаде отдела рекламы.

Подростком Хирам Брисбейн путешествовал по Среднему Западу в фургоне, запряженном двумя хорошими лошадками и доверху наполненном баночками с лекарством на змеином жире. Лекарство готовил его отец в домашних условиях. Змеиный жир, говаривал он, излечивает все что угодно — от ревматизма-до импотенции. Женщинам он объяснял, что это снадобье — лучшее средство от болей при месячных. Как и большинство тонизирующих средств тех времен, эликсир Брисбейна содержал в себе изрядную долю опиума. В результате клиентура у Брисбейна была обширная.

Брисбейн был прирожденным бизнесменом и довольно скоро превратил фургон с домашним варевом в фармацевтическую компанию. Разумеется, ему пришлось отказаться от разъездов. Пришлось расстаться и со своим прошлым мелкого торговца и отдать предпочтение средствам, более утонченным, чем змеиный жир его папаши. И наконец, ему ничего не оставалось делать, как прекратить рекламировать свои лекарства с фургона и начать делать это на бумаге.

Но с одним из атавизмов времен змеиного жира старый Хирам Брисбейн расставаться не хотел, хотя ни разу не попробовал продать его. Это был драгоценный папашин “регенератор мозга”.

— Индейцы давали его самым отъявленным преступникам. И я думал, что это яд. В то время я был еще ребенком и путешествовал с моим отцом, — рассказывал старый Хирам.

— Они брали самого страшного негодяя во всем племени, но не вешали его за шею, как это делают цивилизованные люди. Боже упаси! Они даже не отрезали насильнику яйца, как принято у добрых христиан. Они просто-напросто делали ему укол. И знаете, чем это кончалось?

Тут старый Хирам делал паузу в ожидании, когда его дипломированные химики спросят: “Чем?”

— Да ничем, — был ответ. — Самый гнусный мерзавец просто улыбался широченной улыбкой и послушненько ждал, когда его отведут в его вигвам. Сидел и улыбался — и все дела. Ну, и как вы считаете, хорошее наказание?

Тут старый Хирам отрицательно качал головой. И ожидал, естественно, что его ученые химики сделают то же самое.

— Преступники выглядели такими счастливыми, что моему отцу захотелось попробовать этого зелья. Но старый знахарь запретил ему. Он сказал, что это страшнейшее на свете проклятие. А теперь скажите на милость, как такое бесконечное счастье может оказаться проклятием?

Ученые химики были людьми достаточно искушенными, чтобы принять крайне удивленный вид.

— Так как же, мистер Брисбейн? — обычно спрашивал кто-нибудь.

— Знахарь не дал ответа на этот вопрос. Но он испытывал благодарность к моему отцу за то, что тот по первому требованию предоставлял ему эликсир или, по крайней мере, опиум, и преподнес ему пузырек. Предупредив при этом, чтобы он и не пытался испробовать снадобье на живой душе. И мой отец дал чайную ложку этого зелья ниггеру. Ниггер проглотил эту гадость и тут же стал вести себя просто неприлично. Он перестал говорить “сэр” или “мэм”, а просто стоял и скалился. Не дрался. Не выл. Ни на что не был годен до конца своей жизни, но зато никогда больше не страдал от головной боли. Так-то вот — головные боли ниггера канули в вечность.

• 1/63
• Следующая