Последний оплот - Мэрфи Уоррен - Страница 27

• Предыдущая
• 27/31
• Следующая

— Невероятно, но факт, Смитти, — сказал в трубку Римо. — У вас даже молчание какое-то кислое.

— Если бы я не видел вас своими собственными глазами, — сказал Харолд Смит, — я бы ни за что не поверил, что на свете бывают такие типы, как вы.

— Ну, что вы хотите мне сказать, Смитти? А то я вообще-то занят.

Римо переломил правое колено трупа, чтобы тот конец влез в чемодан.

— Может, ничего, может, все на свете, — загадочно отозвался Смит. — Люди, которые приветствовали вас по прибытии, прошли через концентрационный лагерь в Треблинке в годы второй мировой войны.

— Ну и что?

— Убитый бизнесмен Хегез, а также Голдман тоже были в Треблинке.

— Правда?

— И доктор Мойше Гаван.

— Все? В одном месте? Вы в этом уверены? — спросил Римо.

— Да, — сказал Смит. Он сидел в местечке Рай, штат Нью-Йорк, уставившись на экран компьютера, представлявшего электронную систему, по сравнению с которой ИБМ показался бы арифмометром. Маленький компьютер на письменном столе Харолда Смита позволял ему использовать информацию, поставляемую тысячами людей, школ, учреждений, библиотек, религиозными и деловыми кругами со всех уголков земного шара.

Задачей Смита было изучать информацию и делать заключения, какое все это имеет отношение к судьбам Америки и всего мира. Обычно его письменный стол был завален грудами страниц с самыми разными материалами, но на сей раз там не было ничего, кроме напечатанного на машинке конспекта в четыре листа. Смит пришел к кое-каким выводам, потому что у сестры одной женщины, состоявшей в Американском Еврейском комитете, который борется против антисемитизма, была дочь, познакомившаяся с одним молодым человеком через «Бнай Акиба» — молодежную еврейскую организацию. Они поженились и родили сына, который рос под надзором Американского еврейского опекунского совета, в задачу которого входит консультировать детей и подростков, в результате чего этот мальчик вступил в ЕАМЛ — Еврейскую ассоциацию молодых людей, — где он сделал доклад о преследованиях евреев в годы второй мировой войны, приведя полный список концентрационных лагерей. Это так поразило его наставников, что они отправили этот список в Совет американских синагог, а там, в свою очередь, его превратили в микрофильм и заложили в компьютер. Этот микрофильм попался на глаза Смиту, и он увидел ниточку...

Тоненькую-претоненькую ниточку, но и ее вполне хватало для КЮРЕ.

— Я в этом уверен, — сказал Смит. — А что?

— Сейчас, минутку, — сказал Римо.

Он открыл чемодан, который уже было совсем закрыл. Не обращая внимания на выпученные голубые глаза на багровом лице, Римо пошарил на груди покойника и извлек нечто из его промокшего от крови пиджака. Он снова закрыл чемодан и начал разворачивать бумажку.

— Прошу прощения, — сказал он в трубку. — От крови все слиплось. — Он наконец нашел то, что искал, и снова заговорил: — Как насчет Ирвинга Одеда Марковича? — спросил он Смита.

— Секунду, — отозвался тот.

Римо напевал себе под нос, как вдруг, словно по волшебству, рядом вырос Чиун.

— Да, — сказал Смит. — Этот Маркович тоже был в Треблинке. Как вы это установили?

— Он явился с визитом к Чиуну. Я позвоню попозже.

Римо повесил трубку. Он понял, что возникла связь — словно электрическая цепь. Его голову вдруг словно продуло хорошим сквозняком и вымело всю паутину. Теперь он понял, что испытывал Шерлок Холмс, когда разгадывал очередную криминальную тайну. Да, детективная деятельность может доставлять удовольствие.

— У тебя странный вид, — заметил Чиун. — Не сообщил ли Смит о задержке моих дневных драм?

— Расслабься, папочка, — весело сказал Римо, набирая номер. — Их доставят завтра, когда кончится еврейский праздник.

— День без драмы, — начал Чиун, — это...

— Все равно что утро без апельсинового сока, — закончил Римо, прижимая к уху трубку. — Алло! Могу я поговорить с Завой? Что-что? О, нельзя ли по-английски? Зава! Нет, я понимаю только по-английски. Господи, мне нужна За-ва!

Чиун взял трубку из рук Римо.

— Неужели все должен делать я? — осведомился он у потолка и повел разговор на беглом иврите.

После беседы, длившейся, как показалось Римо, с полчаса, Чиун вручил ему трубку со словами:

— Она сейчас найдет Заву.

— О чем вы там беседовали? — спросил Римо, снова приложив к уху трубку.

— Вечные проблемы всех достойных людей, — произнес Чиун. — Неблагодарность детей.

— Главное, сам помни о неблагодарности, — сказал Римо и тут услышал в трубке голос Завы.

— Римо? Это опять вы? Вы всегда выбираете не самое удачное время.

— У меня важное дело, — сказал Римо и передал ей услышанное от Смита.

— Но Тохала Делит сказал, что не обнаружил никакой взаимосвязи.

— Зава, а где был сам Делит во время войны?

— Во время какой войны?

— Второй мировой.

— Эго знают все — он прошел через ужасы и пытки. Треблинка!

Римо выслушал это и, смакуя каждое слово, произнес:

— Я так и думал.

— Значит, я была права, — отозвалась Зава. — Значит, все же что-то происходит...

— И самое подходящее время для этого — ваш день четвертого июля или как там у вас это называется.

— Мы должны выяснить, что они задумали, — сказала Зава. — Римо, встречаемся у дома Делита. — Она продиктовала адрес и положила трубку.

— У тебя все-таки нездоровый вид, — заметил Чиун. — Может, дело в воде?

Но Римо не позволил Чиуну подмочить свой энтузиазм.

— Игра началась, Ватсон, — сказал он. — Не желаете ли принять участие?

— А кто такой Ватсон? — осведомился Чиун.

Тохала Делит жил в пригороде Тель-Авива, в небольшом кирпичном домике с обширной библиотекой, удобной гостиной, маленькой спальней, уютным крылечком и ванной.

Когда Зава подъехала к дому, на ступеньках уже сидели Римо и Чиун и читали какой-то листок. Вид у них был довольный, но низ брюк Римо был запачкан. На Чиуне было кроваво-красное кимоно с черными и золотыми кругами.

— Как вы ухитрились попасть сюда так быстро? — удивилась Зава. — Я мчалась сломя голову.

— Бежали, — просто сказал Римо. — Мы бы добрались и быстрее, только Чиун пожелал переодеться.

— Я давно не надевал свое беговое кимоно, — отозвался Чиун, — и хотя городок ваш маленький, я решил не упускать такой возможности.

Зава выскочила из джина и подбежала к ним.

— Он дома? Где Делит? — спросила она.

— Его нет, — сказал Римо, не отрываясь от листка бумаги, который был у него в руке.

— Что это? — спросила Зава, указывая на листок.

— Поэма, — ответил Чиун.

— Вся ванная оклеена ими. Эта показалась нам самой интересной, — пояснил Римо.

— Я просил его отобрать что-нибудь получше, но куда там! У него начисто отсутствует вкус, — сказал Чиун.

Зава принялась читать вслух:

Оттуда, где слышен хамсина вой,

Скоро повеет большой бедой.

Расколется вдруг земная твердь,

Неся всем израильтянам смерть.

Головы полетят долой —

Устроит стервятники пир горой,

Мертвую плоть терзая жадно.

И будет вокруг угарно и смрадно,

И сгинут с лица земли города,

Чтобы уже не восстать никогда.

Гитлера призрак доволен станет,

Когда все еврейство в прошлое канет,

Пока что смерть таится в песках,

Но неизбежен евреев крах!

— Он задумал взорвать атомную бомбу! — воскликнула Зава.

— Я это вычислил, — сказал Римо.

— Вычислил! — фыркнул Чиун. — А кто прочитал тебе поэму?

— Что делать, если я не знаю иврита?! Кроме того, ты ее отредактировал. Я что-то не помню строки «головы полетят долой». Там, кажется, было, «тела расплавит смертельный зной».

— Образ показался мне неубедительным, — сказал Чиун. — Я решил немного улучшить текст.

— По-твоему, получилось лучше?

— Погодите, — вмешалась Зава. — Нельзя тратить время зря. Мы до сих пор не знаем, где он вознамерился взорвать бомбу. У нас есть установки в Синае, Хайфе, Галилее...

• Предыдущая
• 27/31
• Следующая