Последний оплот - Мэрфи Уоррен - Страница 19
- Предыдущая
- 19/31
- Следующая
Худощавый человек с широкими запястьями ехал в джипе на юг от Тель-Авива, направляясь в маленький городок Реховат. Там он отыскал большое серое приземистое здание, поставил машину на автостоянке и вошел внутрь.
Человек шагал по гулкому, вымощенному кафелем полу, не скрывая своего отвращения. Пот градом катил по его крепкому осанистому телу. Он вспоминал, как шел, чеканя шаг, по мраморным, убранным шелком залам прохладной осенью 1943 года. Тогда он должен был впервые встретиться со Спасителем Германии. Он совершал первый из своих многих визитов к величайшему человеку, к блестящему тактику, к несравненному вождю. Именно ради этого вождя сейчас он громыхал израильскими военными ботинками по кафелю. Его холеная голова лишь на несколько дюймов не доставала до кафельного же потолка. Унылые стены из шлакобетона сильнее заставляли бывшего Хорста Весселя вспоминать прекрасные картины, роскошные ковры и изыски архитектуры, которые ему довелось созерцать в юности. «Роскошь приличествует лишь великим людям», — думал он.
Тот, кто когда-то был Хорстом Весселем, твердо верил: человек живет в такой обстановке, какую заслуживает. Не удивительно, что евреи живут в пустыне!
Когда он подошел к ряду дверей, то перестал думать о прошлом. Услышав молодые голоса, пробивавшиеся через щели под дверями, он только презрительно улыбнулся. Подонки! Смейтесь, смейтесь. Скоро вам будет не до смеха.
Человек, который был когда-то Хорстом Весселем, представил себе недалекое будущее. Мир в хаосе. Народы в смятении. Вместо кафеля, по которому он ступал, будут руины, зараженные радиацией. Ему захотелось засмеяться от радости.
Он нашел нужную комнату справа по коридору. Человек, который когда-то был Хорстом Весселем, открыл дверь, вошел и оказался в длинной комнате, заполненной лабораторными столами, на которых громоздилось какое-то химическое оборудование.
У дальнего стола стоял человек, опустив голову в раковину.
Когда-то его звали Фриц Барбер. Его рвало. Он почти весь исчез в раковине, виден был лишь запачканный лабораторный халат и руки, усеянные старческими пигментными пятнами, судорожно вцепившиеся в края раковины.
Человек, который когда-то был Хорстом Весселем, звонко щелкнул каблуками, поскольку, кроме него и блюющего, в комнате никого не было. Но человек, который когда-то был Фрицем Барбером, так и не поднял головы. Он продолжал свое занятие.
На столах лежали хирургические инструменты: острый скальпель, резиновые перчатки и металлический зонд. Рядом с этими инструментами стоял поднос, в котором находилось нечто напоминающее зародыш свиньи.
— Нет больше сил, — простонал человек, которого когда-то звали Фриц Барбер. Он наконец оторвался от раковины и тяжко сел прямо на пол. Это был толстый лысый человек. Его подбородок и грудь были в остатках вчерашнего обеда.
— Нас никто не может подслушать? — спросил у него тот, которого раньше звали Хорст Вессель.
— Нет, конечно, — сказал толстяк, сидевший на полу. У него на халате была приколота карточка, на которой значилось: «Доктор Мойше Гаван».
— Тогда говори по-немецки, — рявкнул худой человек, — и встань, когда к тебе обращается старший по званию.
— Да, слушаюсь, — промычал толстяк и с трудом поднялся на ноги. Лицо его было совершенно зеленого цвета. Толстяк-коротышка с лысиной в обрамлении седых волос. Он был совершенно не похож на того Фрица Барбера, что свирепствовал три десятилетия назад. Но теперь он был доктор Мойше Гаван, сотрудник Вейсмановского научно-исследовательского института. Он преподавал биологию и обучал евреев расчленять свиные зародыши, а также отличать мальчиков от девочек. Времена изменились.
— Хайль Гитлер, — тихо сказал толстяк, выкидывая руку в нацистском салюте.
— Хайль Гитлер! — резко отвечал вошедший. — Что все это означает?
— Разделываем поросят, — вяло улыбнулся толстяк. — Я не создан для такой работы. В фатерлянде я был физиком. Что я понимаю в лягушках, червях, креветках...
Он замолчал и снова лицо его стало зеленеть.
— Будете делать что вам прикажут! — рявкнул худой, подходя ближе к толстяку. — Мне недосуг выслушивать ваши жалобы по пустякам. Вы достали то, что нужно?
Толстяк выпрямился и кивнул. Он едва доставал худому до плеча.
— Да, конечно. Потому-то я здесь и оказался. Формально я пришел, чтобы проверить, как студенты справились с заданием...
Лицо толстяка стало багроветь.
— Хватит, — перебил его человек, которого когда-то звали Хорстом Весселем. — Несите его сюда. У меня мало времени.
— Да, слушаюсь, — закивал головой толстяк. — Сейчас, — и шаркающей походкой направился к своему столу.
Человек, у которого было мало времени, равнодушно смотрел на разделанного поросенка. Затем он осторожно завел руку за спину и, взяв с соседнего стола скальпель, спрятал его в рукав. Послышалось сопение возвращающегося толстяка.
Тот, кто именовался теперь доктором Мойше Гаваном, держал в руках небольшую черную коробку размером с книгу в бумажной обложке. Он нес ее словно королевские регалии. На пухлом лице играла гордая улыбка. Толстяк передал коробку худому.
— Это он? — осведомился худой.
— Да, — услышал он поспешный ответ. — Я достал самый маленький из существующих, но он в состоянии взорвать атомный заряд или по радио, или с помощью часового механизма. Этот прибор не боится никаких защитных приспособлений.
Человек, которого когда-то звали доктором Весселем, взял из рук доктора Мойше Гавана коробочку и стал осторожно ее разглядывать.
— Незачем быть таким нежным, — сказал доктор. — Все сделано очень прочно и надежно.
— Я не нежничаю! — вспыхнул худой. — Я просто внимательно все рассматриваю. — Оглядев коробку со всех сторон, он спросил: — Значит, устройство сработает?
— Сработает, — откликнулся толстяк.
Тридцать лет они строили планы. Тридцать лет они старались ничем себя не выдать. Тридцать лет они лгали и выдавали себя не за тех, кем являлись. Теперь человек, которого раньше звали Хорстом Весселем, не сомневался: настал великий час. Скоро он снова станет Хорстом Весселем, пусть даже ненадолго. На несколько минут.
— Отлично, — сказал он толстяку. — Вы сделали большое дело. Теперь мы сможем приступить к реализации нашего плана без проволочек.
— Прошу прощения, — начал толстяк, подойдя еще ближе. — Но что мне делать, пока я не получил приказ оставить это место? Я понимаю, почему были убиты другие, но я-то делал свое дело честно. Они теряли уверенность в грядущей победе, но я до конца оставался на посту. Я хорошо сделал дело. Я это гарантирую, неужели мне и дальше продолжать учить этих мерзавцев? Неужели нельзя оставить это место?
Человек, который когда-то носил имя Хорст Вессель, посмотрел на толстяка, но не увидел Фрица Барбера. Это был кто-то другой. Фриц Барбер был умен, никогда не жаловался, не ныл и не был трусом, уж это точно. Толстяк же, стоявший перед ним, перестал быть арийцем. Он стал доктором Мойше Гаваном. Он стал евреем.
Худой улыбнулся и сказал:
— Если вы исчезнете сейчас, это вызовет подозрения. Не беспокойтесь, дружище. Когда настанет решающая стадия операции, вас заблаговременно предупредят. Ну а теперь мне надо уходить. Пора готовить великое событие.
— Я понимаю, — пробормотал толстяк.
Человек, которого когда-то звали Хорстом Весселем, встал по стойке смирно и выбросил руку в нацистском салюте.
— Хайль Гитлер!
Толстяк старался не смотреть ни на останки поросят, что громоздились на столах, ни на худого человека. Он тоже вскинул руку. Но когда Гаван открыл рот, чтобы произнести «Хайль Гитлер!», человек, которого когда-то звали Хорстом Весселем, выхватил скальпель и ударил им толстяка в грудь.
Тот выпучил глаза. Слова застряли у него в горле, он не сумел даже вскрикнуть. Он опустил руку, ноги его судорожно дернулись, подогнулись, и он упал лицом вниз. На пол хлынула кровь.
Человек, которого когда-то звали Хорстом Весселем, опустился на колено у тела Барбера и вонзил скальпель до рукоятки в шею толстяка. Тот дернулся последний раз и затих. Худощавый поднялся на ноги.
- Предыдущая
- 19/31
- Следующая
