Божество смерти - Мэрфи Уоррен - Страница 31
- Предыдущая
- 31/46
- Следующая
Римо же вернулся обратно в Синанджу вместе с Пу — и нерешенной проблемой, тяготившей его с каждым днем все более. Утешался он тем, что, хотя ничего пока не смог сделать с Эрисоном, относительно Пу у него родились кое-какие планы. Для начала он забрал ее жить в большой дом на холме, как и подобало жене Мастера. После чего вызвал Чиуна на серьезный разговор.
— Как американец, я требую участия моей жены в нашем деле.
— Что так же глупо, как и все, придуманное американцами.
— У Пу есть кое-какие идеи насчет финансовой части, папочка.
— Вот как? — ядовито поинтересовался Чиун.
Сунув пальцы рук в рукава, он вопросительно уставился на Римо.
— В частности, она предлагает впредь записывать: кто что сделал при выполнении текущего задания. И что кому за это полагается, соответственно. Мы ведь таких записей не вели. Потому и получали все скопом. По-моему, тебе стоит поговорить с ней на этот предмет.
Всю эту тираду Римо выдал единым духом, не мигая глядя в глаза наставнику. Чиун, так же внимательно глядя Римо в глаза, ответил, что будет рад побеседовать с Пу.
Когда вошла Пу, он пригласил ее сесть перед ним на циновку. Пу, как и подобает воспитанной невестке, вначале подала чай — причем Чиуну досталась чашка с неким подобием чуть теплой воды, ей — с черным, словно смола, отваром. Римо, невинно улыбаясь, устроился между ними. Вроде все развивалось в соответствии с задуманным.
Пу выдала положенную порцию славословий в адрес Мастеров Синанджу, после чего перешла к восхвалению достоинств их жен. Попутно она пересказывала их биографии. Римо заинтересованно внимал: таких подробностей он раньше не слышал.
Пу знала мельчайшие детали жизнеописания супруги каждого из Мастеров — в особенности размеры полученных ею подарков. Чиун лишь кивал, подтверждая сказанное. Закончила она уже заполночь. Волны Корейского залива за окном стали черными, как траурная одежда.
— Свои требования ты тоже изложила? — поинтересовался Чиун.
— О да, возлюбленный отец моего дражайшего супруга!
— Тогда советую тебе серьезно поговорить с Римо, поскольку именно он должен удовлетворить их. Ведь тебе, как его жене, причитается часть его доли, но не моей, разумеется. Между собой, спешу сообщить тебе, мы уже давно все решили.
— А какую долю получает Римо?
— Какую бы я ни назвал — он получает ее немедленно. Таков обычай Синанджу.
Римо наблюдал, как обычно румяные щеки Пу стремительно теряют окраску.
— Видишь ли, милая, — начал он мягко, — если ты начинаешь чувствовать, что этот брак невыгоден для тебя, самое время покончить с этим.
— Не-ет, — захныкала Пу. — Никто из Мастеров Синанджу не требовал развода!
Чиун, улыбаясь, встал с циновки, дабы оставить Римо наедине с Пу, полной решимости вытащить из супруга подробный отчет о собственности. Но, уже перешагнув порог, обернулся к Римо:
— Если мистер Эрисон объявится снова — а он непременно объявится, — я поеду с тобой, сын мой. И уж тогда я, Мастер Синанджу, покажу тебе, как с ним совладать.
Глава девятая
— Стало быть, Чиун знает его?
— Думаю, да, — сказал в трубку Римо.
Он в очередной раз беседовал со Смитом по телефону, установленному в доме пекаря. Супруга пекаря, мать драгоценной Пу, только что получила по почте заказанное ей платье от «Харродс». В данный момент дражайшая теща занималась приготовлением ужина и, снуя между кухней и жилой комнатой и проходя мимо Римо, не упускала случая в сопровождении насмешливой улыбки произвести рукой жест, означающий оценку его мужских способностей, — согнутый палец, стыдливо направленный в пол. Иногда палец указывал сначала на миску только что промытой лапши, а затем, поднявшись вверх, — на Римо, нетрудно было догадаться, что и этот жест имел то же значение. Иногда же она указывала на приходящего за окном старика, намекая, что и от Римо можно ожидать примерно такого же отношения к священным обязанностям супруга.
Римо всеми силами старался не обращать на нее внимания. Нигде, ни в одной части света с ним, Мастером Синанджу, не обращались с таким вопиющим неуважением как в этой забытой Богом деревне. В принципе, конечно, это отношение можно было изменить, но это значило бы капитуляцию перед женушкой. А заняться любовью с Пу — такого Римо не мог себе даже и представить. Лучше уж нырнуть с головой в котел с теплым отваром печенки с луком. Или сидеть в голом виде в кадке с заливной рыбой. Или забраться на гору мороженого мармелада — и уже оттуда не слезать.
О драгоценной Пу Римо думал неоднократно, и чем чаще он думал о ней, тем несостоятельнее казалась ему идея соития. Может, когда-нибудь, но не сейчас, увольте. А лучше... лучше вообще никогда.
И дело не в том, что Пу, например, была толстухой. Часто полнота делает женщину лишь привлекательней. Но до самой глубины души — если кто-нибудь когда-нибудь мог до нее добраться — Пу Каянг являла собой средоточие всех неприятных черт, которыми только может обладать женщина, а это куда хуже физических недостатков.
В первые же три минуты, проведенные в отеле «Царь Давид», Пу умудрилась усвоить замашки и интонации обвешанных бриллиантами морщинистых матрон с Лонг-Айленда или с нефтяных скважин Техаса.
Из Лондона Пу вернулась, переняв худшие черты британской аристократии, — высокомерие, снобизм и стремление к всеобщему обожанию.
А теперь она еще набивалась к нему в партнеры.
А ее матушка? Пу пользовалась ею, как собственным и весьма тяжелым мини-тараном. Римо все чаще становилось жаль забитого и вымотанного пекаря. В доме, где правят женщины, ему оставалось положение раба — и не больше.
Вообще Римо давно заметил, даже самые обаятельные дамы в Синанджу относились к мужчине как к некоему орудию, которому природа дала функции производителя и кормильца. Например, от Чиуна он ни разу не слышал доброго слова в адрес его покойной жены, хотя вместе они прожили без малого лет сорок. Правда, Мастеров обычно мало интересовали женщины — у них было искусство Синанджу. Это было их единственной и главной привязанностью — большей, чем невеста, любовница или жена. Дом Синанджу да пребудет в веках! Все остальное неважно.
И поэтому Римо, американского гражданина и уроженца города Ньюарка, объединяло с наследниками древнего корейского рода чувство, далеко превосходившее все известные виды человеческих взаимоотношений. Это было совместное знание, совместная принадлежность к Синанджу. И даже когда они с Чиуном полностью расходились во взглядах, привычках, они оставались ближе друг другу, чем однояйцевые близнецы. И потому в данный момент Римо пытался объяснить ситуацию Смиту — и не мог сделать этого.
— Он сразу узнал Эрисона. В самом начале. Еще у Литл Биг Хорн, в Дакоте — помните?
— Помню. И кто же он?
— Этого-то он мне сказать пока и не может.
— Это почему? Послушайте, вы, по-моему, до сих пор не поняли, с чем имеете дело. Этот человек — вещь, субстанция, не знаю что, — остановить которого нет возможности.
— Я же остановил его.
— Нет, не остановили, Римо, — ответил Смит.
И снова начал задавать бесконечные вопросы, выспрашивая мельчайшие детали всех трех столкновений с Эрисоном. И чем больше подробностей припоминал Римо, тем мрачнее делался доктор Смит.
— Повторяю вам, Римо, — и теперь я уяснил это четко — перед нами человек, или робот, или что-то еще, чему нет возможности противодействовать. Все детали ваших с ним встреч показывают, что он оставлял начатое исключительно по собственной воле, а не по причине принятых вами мер.
— Физически — да, я еще не могу с ним справиться. Но в свитках Синанджу наверняка есть ответ и на это.
— Не знаю, какой ответ вы надеетесь найти. Знаете, что по-настоящему беспокоит меня и, соответственно, президента?
Отвернувшись от жены пекаря, Римо вперил взгляд в мутное слюдяное окно. Стоял полдень, жаркое солнце словно пыталось высушить холодные свинцовые волны залива. В небе носились и кричали чайки, словно хлопья снега, падая на воду, на камни, на рыбацкие суда.
- Предыдущая
- 31/46
- Следующая
