Американское безумие - Мэрфи Уоррен - Страница 28

• Предыдущая
• 28/52
• Следующая

— Тогда дело плохо, — сказал ему Фосдик.

И он был прав.

В медицинском отделении раздавались звуки, напоминающие крики то львов, то слонов, то обезьян. Вопли одного из подопытных, казалось, провоцировали крики других. Одетые в униформу служители бегали из одного конца коридора в другой, тщетно пытаясь успокоить пациентов. Этим они достигли прямо противоположного эффекта. По коридору разнесся ужасающий грохот ударов — лабораторные животные колотили в запертые двери и лишенные окон стены.

— Ваш отец знает о том, что здесь происходит? — спросил Стерновски.

— Он следит за всем из своего кабинета, — ответил Фосдик.

— Все ли он видит? Черт побери, почему вы не дали им успокоительного?

— Отец хочет, чтобы они оставались в сознании — это даст нам больше информации. Для того ведь все и затевалось. Ради информации.

К младшему Фингу подбежал какой-то человек и сказал:

— У номера пять начались конвульсии. Вам стоит поспешить.

Когда Стерновски и Финг подошли к палате, где находился подопытный номер пять, они обнаружили, что ее дверь уже открыта, а на пороге стоит группа служителей. Они, казалось, не горели особым желанием подойти к распростертой на полу массивной фигуре.

Это было вполне понятно.

Из шести подопытных номер пять был единственным, кого Стерновски раньше видел. Его звали Нортон Артур Грейп. Он сообщал прогноз погоды в общенациональной утренней информационной программе, которую Стерновски несколько раз смотрел по телевизору, когда находился в Пурблайнде. Как и в случае с романисткой, на своей работе Грейп все больше и больше набирал вес.

В буквальном смысле слова.

За последние несколько месяцев метеоролог так чудовищно увеличился в объемах, что его фигура стала загораживать три четверти карты погоды. По мнению руководства, Грейп при всем его общительном поведении и обаятельной улыбке не имел права каждый день затмевать собой Америку.

Подобно подопытной номер два, Грейпа отличало патологическое пристрастие к еде.

Еда была для него не просто главным в жизни — она была для него всем. Даже перед телекамерой, говоря о максимальной температуре воздуха днем и ночью, о циклонах и холодных фронтах, Грейп перемежал свои сообщения шуточками о том, что он съел прошлым вечером, что собирается съесть этим вечером и что хотел бы съесть прямо в данный момент.

Так было тогда; так было и теперь.

Правда, сейчас на нем не было костюма ручной работы стоимостью полторы тысячи долларов. Новый Нортон Артур Грейп, мускулистый и совершенно голый, лежал на линолеуме и бился в судорогах. Губы подопытного совершенно скрылись под слоем пенящейся слюны.

— Он тоже начал обрастать шерстью, — сказал Фосдик. — Вот, посмотрите на той стороне спины.

Бессердечие Фингов больше не шокировало Стерновски, тем не менее он не мог праздно стоять и молча смотреть на чужие страдания.

— Фосдик, как вы можете так стоять? Сделайте же что-нибудь для этого бедняги! Ради Христа — ведь он же человек!

Фосдик кивнул служителям.

— Идите положите номера пятого на кровать. Давайте как можно скорее сделаем ему кардиограмму и энцефалограмму.

С большой осмотрительностью приблизившись к гиганту, служители осторожно перевернули его на спину. Когда лицо Нортона Артура Грейпа повернулось к потолку, Стерновски увидел, что его глаза широко открыты, а зрачки ритмически перемещаются то вверх, то вниз.

Когда служители по двое встали по обеим сторонам от подопытного и приготовились перенести его на кровать, зрачки Нортона Артура Грейпа переместились в центральное положение.

Переместились и замерли неподвижно.

Затем подопытный неожиданно дернулся и сел. Движения его рук были настолько стремительны, что двое служителей не успели отскочить. Подопытный схватил их обоих за шеи и сильно сдавил. Лица служителей моментально стали багрово-красными.

— Назад! — крикнул Фосдик, со всех ног бросаясь к открытой двери.

Прежде чем Стерновски успел последовать за ним, его отбросили в сторону убегавшие служители, поэтому биохимик последним покинул палату, в которой содержался Грейп. Дверь тут же заперли на засов. Когда американец, пошатываясь, отошел в сторону, его белый стерильный костюм больше уже не казался белым — он был весь забрызган крошечными красными пятнышками.

По другую сторону двери раздался победный рык.

— Он оторвал им головы! — падая на колени, простонал Стерновски. — Я видел, как он это делал.

Ему никто не ответил.

Сложив руки на груди, Фосдик Финг бесстрастно смотрел на американца.

Прежде чем Фосдик успел отпрянуть, Стерновски схватил его за отвороты лабораторного халата и притянул к себе.

— Боже мой! — крикнул биохимик. — Он оторвал им головы словно курицам!

Джимми Коч-Рош сидел за рулем своего «ягуара» — четырехдверного «седана» марки «В-12». Этим транспортным средством он мог управлять только благодаря специально изготовленному высокому креслу, которое позволяло ему видеть не только приборную доску, но и то, что происходит перед ветровым стеклом. Правда, в данный момент адвокат об этом не думал. Он смотрел назад, наблюдая, как его только что освобожденная из-под стражи клиентка насыщается свиными шкварками.

Сидевшая на заднем сиденье «ягуара» Пума Ли — королева секса, законодательница мод и маньяк-убийца — вскрыла еще один восьмисотграммовый пакет с этой весьма непритязательной едой. Вскрыв его, Пума даже не стала выгребать содержимое руками — так было бы чересчур медленно. Вместо этого она поднесла кулек к губам и принялась его трясти до тех, пока не набила себе рот. Не убирая пакета, она поспешно принялась жевать, освобождая место для новой партии.

Естественно, часть еды при этом падала на пол. Знаменитые во всем мире длинные, до плеч, волосы Пумы цвета воронова крыла были усеяны мелкими кусочками желтого свиного сала.

Задняя часть салона роскошного «ягуара» напоминала теперь мусорную свалку. Все блестело от свиного жира, везде валялись вылизанные изнутри пустые пластмассовые пакеты, которые статическое электричество прижимало к сиденьям. На стеклах появился жирный налет от мелких брызг, летевших во все стороны в то время, пока Пума насыщалась.

Для мусорщика это было бы настоящим кошмаром.

В очень широком смысле Джимми Коч-Рош тоже являлся мусорщиком, только очень высокооплачиваемым. Он убирал за своими беспечными клиентами, пылесосил их грязь, освежал их запачканные репутации. И в отличие от настоящего мусорщика ничего из этой грязи к нему не приставало.

Можно сказать, что к туфлям Джимми никогда не прилипала жевательная резинка.

В этом-то и состояло главное различие между мусорщиком-адвокатом и обыкновенным дворником.

Это — и еще, конечно, размер оплаты.

Публике Коч-Рош напоминал этакого маленького боевого петуха. Проницательный, взрывной и всегда готовый к бою, он искренне любил свою работу. И не только из-за денег, хотя прежде всего из-за них. Он любил, когда люди обращаются к нему за помощью — красивые, богатые, высокие люди с крупными неприятностями, которые они почти всегда сами же себе и доставляли. Слабости его клиентов давали Коч-Рошу возможность почувствовать свое превосходство. В области юриспруденции он действительно был крупным специалистом, а во время судебных заседаний становился настоящим Терминатором, которого очень многие по-настоящему боялись. То, что клиенты — высокие, сильные, красивые — приходили именно к нему, часто умоляя о помощи, и отдавали за услуги Коч-Роша значительную часть своих доходов, конечно, очень нравилось Джимми.

Каждую ночь, перед тем как ложиться в постель, он размышлял о том, что Создатель, без сомнения, — юрист.

Пума Ли наконец опустила пакет. Все ее лицо, от носа до подбородка, было усеяно крошечными кусочками жареного сала. Актриса подняла правую ногу, любуясь мышцами бедра на участке между ректус феморис и вастус медиалис. Ее загорелая кожа блестела как шелк. На лице Пумы было написано, что она чрезвычайно довольна собой.

• Предыдущая
• 28/52
• Следующая