Тайна музейного экспоната - Биргер Алексей Борисович - Страница 4
- Предыдущая
- 4/29
- Следующая
Игорь и Алексей переглянулись.
— Дипломат! — восхитился Алексей. — Ну, дипломат растет!
— Вот именно, — рассмеялся Игорь. — Очень разумная мысль. Если ни у кого нет возражений, то принимаем этот план.
Возражений ни у кого не было, и Груня отправилась в соседнее, «девчоночье», купе, чтобы достать свой альбом, карандаши и краски. Чем скорее она приступит к работе — тем лучше.
— Ладно, — сказал Алексей, — пойду я выделю тебе материальное подспорье, а сам, пожалуй, с книжкой после этого поваляюсь. В поезде приятно поваляться да чайку попить.
Игорь поглядел на часы.
— Нам не мешает и поесть. Предлагаю часа через два все равно прогуляться в вагон-ресторан всей компанией.
— Опять ты с вагоном-рестораном! — проворчал Алексей. — Лучшие в мире бутерброды, яйца вкрутую и лучшая в мире жареная курица тебя, видите ли, уже не устраивают.
— Все это мы еще успеем съесть, — беспечно возразил Игорь. — А имидж нам нужно поддерживать.
— Да брось ты, — сказал Алексей. — Кто в поезде обратит внимание на наш имидж? Кому он нужен?
— Мало ли кому, — ответил Игорь. — Вон, ведь не ждали, не гадали, что с Самсоновым пересечемся. А в вагоне-ресторане можно и какого-нибудь спонсора поймать!
Ребята хихикали в кулачки, слушая эту легкую перепалку — довольно обычную для двух компаньонов.
— Если ты так настаиваешь, — сказал Алексей, — то, думаю, нам лучше разделиться на две группы. Во-первых, в вагоне-ресторане часто не бывает свободных столиков, потому как таких дураков, которые хотят потратить свои денежки ради сомнительного удовольствия щегольнуть тем, что они едят фирменную свиную отбивную… которая на самом деле из кошатины и поджарена на машинном масле, — грозно добавил он, — и таких лопухов, которые забыли захватить из дому лучшую в мире жареную курицу, всегда хватает… Я к тому, что если один целиком свободный столик и будет, то два рядом — вряд ли. А столики — на четверых. Поэтому нам лучше ходить по трое. Да и за вещами будет пригляд, если мы не все разом унесемся пировать. А то, вернувшись, можно обнаружить исчезновение и видеокамеры, и вообще всего на свете!
— Здесь не исчезнет, — отмахнулся Игорь. — Это ведь фирменный вагон, проводники очень следят, и постороннему здесь находиться не позволят.
— Рассказывай! — ухмыльнулся Алексей. — В любом случае, береженого бог бережет. Давай только определимся, кто когда пойдет ужинать.
— Можем монетку подкинуть, — предложил Игорь.
— Зачем монетка? — сказал Алексей. — По-моему, все ясно. Иди сейчас, прихватив Витьку и Полину, пока Мишка и Груня будут обхаживать Самсонова, чтобы сдать его тебе тепленьким… Сколько тебе надо на рисунок? — спросил он у Груни.
— Часа полтора, — ответила она. — Иногда побольше, иногда поменьше.
— Считай, два часа у тебя есть, — кивнул Алексей Игорю. — После чего, вернувшись из вагона-ресторана, ты идешь к Самсонову, извиняешься, что дети ему надоели, и, вообще, завязываешь нужный разговор. А я подхватываю наших тружеников и веду в ресторан, чтобы подкрепить их истощенные силы. Витька и Полина следят за нашими купе, пока мы пируем, а ты, пытаясь обаять Самсонова коньяком, падаешь без сознания, и я, вернувшись из ресторана, взваливаю тебя на плечи и уношу спать. Годится?
— Годится, — сказал Игорь. — Кроме того, что я потеряю сознание. Не дождешься! — он поглядел на ребят. — Если наши спутники согласны с этим планом, то вперед, не будем терять времени!
Ребята были согласны, и Игорь с Витькой и Полиной отправились в вагон-ресторан, Мишка и Груня пошли к Самсонову, а Алексей, как и грозился, завалился с книжкой на койку.
— Если что, не стесняйтесь меня разбудить, — предупредил он «авангард основных сил», как он окрестил Мишку и Груню, открывая учебник шахматных дебютов. — Шахматы, они… — он зевнул и поудобней пристроил подушку под головой.
Миша и Груня прошли в купе Самсонова, по пути завернув в «девчоночье», чтобы Груня могла взять альбом большого формата, карандаши и фломастеры разной толщины, которые она уже приготовила отдельной стопкой. Она любила доводить рисунки фломастерами, сперва обозначив карандашом точные контуры. Сочетание толстых и тонких фломастеров, дающих линии от жирной до совсем нитеобразной, и их яркий черный цвет, совсем как краска, которой пользуются граверы, придавали рисункам особенную прелесть и ощущение, что они выполнены точной и твердой рукой. Словом, с их помощью можно было скрывать огрехи мастерства, которые у Груни пока что, разумеется, имелись.
На подходе к купе Самсонова их ждал сюрприз. Из купе доносились два голоса, и один из них…
— Послушай! — прошептал Миша, от возбуждения крепко стиснув запястье Груни. — Ведь это ж, кажется, Сашок!
И точно. Когда они заглянули в купе, то увидели, что Сашок, в убойном своем прикиде, сидит с Самсоновым и изливается ему:
— Ну… Ну, а в том фильме, вы, вообще, ну, дали!.. Когда поезд едет, а вы бац на рельсы, и поезд талдычит над вами, а вы лежите, а потом смываетесь!.. И там, через овраг, и с этим… с видеокассетой, которую вам до редакции довезти надо, да? Вы ж тогда журналиста играли, да? Ну, я ва-ще тащился!.. Я этот фильм раз десять по видику крутил, потому что там… ну, все забойно, как в жизни! Вот одно только…
— Что? — чуть обеспокоенно спросил Самсонов, до этого слушавший с большим удовольствием, будто его маслом с медом мазали.
— Ну, это… Только это не к вам относится, а к режиссерам, или кто там сам истории придумывает… Я говорю, не в обиду только, режиссеры у вас козлы, потому как все братки всегда у них такие козлы… Ну, не как в жизни. То есть, может, и как в жизни, но все равно это неправильно. Не так показывать надо.
— А как? — спросил Самсонов с невольной улыбкой. У Сашка даже тембр голоса поменялся, настолько он вжился в роль. Теперь он говорил чуть хрипато и отрывисто и при этом с какими-то обиженными, почти детскими интонациями. Так нашкодивший ребенок жалуется на плохой мир, в котором приходится увертываться от наказания.
— Да вот так, как это ва-ще у них там снимают! Вон, в «Крестном отце», они там по понятиям все решают, и руки целуют, и в церковь ходят… Вот так и надо снимать, чтоб было видно, что у пацанов понятия есть! Потому как по жизни, я тебе скажу, по жизни они в фильмах сплошными отморозками получаются, а мы по жизни отморозков всегда сами уроем, никаких там журналистов или этих… ну, честных ментов и кого еще ты там играешь, не надо!
— То есть красиво надо делать? — уточнил Самсонов.
— Во, красиво! — обрадовался Сашок. — Именно так, у них-то все красиво получается, а у нас — дребедень одна. Вон, в этой, в «Бойне в день святого Валентина», там все — на оттяг, и снег, и гараж, где этих, которые в крутые полезли, из автоматов расщелкали. А у нас в кино — снег грязный, гаражи ободранные, тоска, да и только. Получается, мы второго сорта, вроде турецких курток!
— Какая жизнь — такое и кино, — сказал Самсонов.
— Да бросьте! — отмахнулся Сашок. — Может, у нас жизнь и поганая, но ни за что не поверю, чтобы у них в Америке даже снег был чище. Снимать уметь надо! Вот если б я, скажем, вздумал вложить деньги в кино, да еще вас взял на главную роль — я бы уж такого режиссера подобрал, чтоб все красиво. И чтоб никому не обидно было смотреть!..
— А у вас есть деньги, чтобы вложить в кино? — живо поинтересовался Самсонов. — Вы представляете, сколько стоит производство фильма?
— Ну, сколько стоит, вы скажете, а деньгу найдем… — ухмыльнулся Сашок. Теперь и он заметил ребят, которые уже несколько минут тихо переминались возле двери. — Во, еще гости к вам! Небось за автографами!
— За одним автографом, насколько я понимаю, — улыбнулся Самсонов. — Один я уже дал. Заходите, ребята, не бойтесь.
— Во-во, не боись, заваливай! — подхватил Сашок. — Дядя добрый, не съест он вас, чай, не крокодил какой-нибудь… Гена, понимаешь.
Он глупо заржал. Ребята, знавшие, что он играет роль, подумали, что преувеличенно глупо. Но, кажется, даже Самсонову, при его остром актерском глазе на фальшь в игре, так не показалось. Видно, для тех, кто не знал, кто такой Сашок на самом деле, его поведение выглядело вполне естественным.
- Предыдущая
- 4/29
- Следующая
