Длинные уши в траве. История косули Рыжки - Кршенек Иржи - Страница 20
- Предыдущая
- 20/33
- Следующая
Спит она уже меньше, довольно много времени проводит на ногах, поэтому к вечеру бывает усталой и иногда даже требует, чтобы ее уложили в домик, — подходит к ящику и толкается в дверцы головой. Мы нарываем Рыжке полные пригоршни травы, всяких былинок и листьев и ставим ее в домик. А едва закроем дверцы, слышим, как она укладывается в своей норке. Тихо бывает до утра, ни единого писка, ни вскрика — ничего.
А поутру она спокойная и послушная. Каша уже сварена, и когда мы выходим наружу — слышим, как Рыжка встает в домике. Я распахиваю дверцы и вижу перед собой Рыжкины глаза. Дверцы расположены высоко, поэтому выйти сама из домика Рыжка не может, я вынимаю ее, а когда она чувствует себя на воле — брыкается и дергается, пока не встанет на ноги.
Рыжка потягивается изо всех сил, так, что становится в два раза длинней, отряхивается, ошметки сена так и отлетают от шерстки, и вот она уже несется к своей розовой миске. Миска должна стоять очень прочно: у Рыжки теперь много сил и она всаживает в посудину носик так мощно, что каша выплескивается из нее, как вода, когда в нее бросишь камень. Мама стоит, вздыхает, но все до тех пор, пока Рыжка не начинает за едой петь. То есть когда Рыжка всю кашу подлижет и на донышке останется совсем капля, и тут в Рыжке что-то начинает хрипеть, свистеть, а потом раздается ее торжественное пение — оно длится до тех пор, пока мама не перестанет гладить Рыжку между ушами и приговаривать:
— Рыжка, Рыжулька, ты великая певица, ты хорошая косулечка, мы же знаем, что ты умеешь неть.
Пока мама говорит ей такие слова, Рыжка шарит носом в миске, и свистит, и пищит, и воркует, как дикий голубь, мурлычет, хрипит, стонет, а так как она все это поет в миску, звуки усиливаются, и кажется, будто она поет на два голоса. Это косулино пенье о том, что снова все будет прекрасно, что над лесом всходит солнце, в реке плещутся рыбы, что мир не пустой и не безлюдный и она, Рыжка, в нем не одинока. Во всяком случае, я думаю, что Рыжка поет, потому что радуется, ведь петь, даже когда что-то мучит, может, наверное, только человек.
И папка, у которого на все есть своя причина и который говорит, что мир, но существу, не что иное, как математика, вдруг подчас умолкает и только качает головой, глядя на Рыжкины проделки.
Чего только теперь она не проделывает! Может, существует еще один мир, в котором вообще нет никаких причин и все измеряется и отсчитывается по-другому? Это мир нашей Рыжки. Позавчера мне опять снился про нее сон. Будто я встретила ее в глухом лесу, она спряталась под елочкой, а по шерсти скатывались холодные дождевые капли. Я звала ее: «Рыжка, Рыжулька!» — но она словно меня и не слышала. И только потом, повернув голову, поглядела на меня своими глазами, что напоминают мне черные, мокрые от дождя ягоды малины. Эти глаза говорили мне, что наш мир совсем другой, чем ее, Рыжкин, мир маленькой покинутой косульки, которая сумела так биться со смертью, что наконец победила ее. Потом вдруг Рыжки не стало, и я проснулась вся в слезах и никак не могла дождаться утра.
Но сейчас Рыжка здесь и поет песенку, даже зяблик Пипша прилетел на елку и вертит головой, поняв, что теперь у него появился конкурент. Я знаю: она допоет песенку и побежит за нами на лужок, а когда попасется — начнет играть с нами в прятки, пока ей не надоест и она не отправится на осмотр бабушкиных роз. Наверно, все именно так, как вчера сказал дядюшка в ответ одному рыбаку, который крикнул ему с другой стороны реки, что, дескать, слышал от кого-то, что у нас есть косуля: «Ошибаешься, друг. Не у нас есть косуля, а мы у нее есть».
Папке очень захотелось картофельных кнедликов с ежевикой. Но ту ежевику, которую он имел в виду, можно собирать только с лодки, потому что это особая, водяная ежевика и растет она вдоль берегов. Я взяла посудину и села в лодку. Стоило папке ухватиться за весло, как примчалась Рыжка и чуть было не бултыхнулась с мостика в воду — до того ей было интересно, что мы собираемся делать. Не спасла положение и мама, когда мы ее позвали: ничем нельзя было отвлечь Рыжку. Она знай обнюхивала каноэ, и, хоть мама отнесла ее на луг, она все равно сердито отпрянула в сторону и снова в два счета прискакала на мостик.
— Косуля рвется в лодку, — сказал папка. — Видано ли такое на свете?
Ничего нельзя было поделать. Я поставила Рыжку в лодку перед собой, будто лоцмана, и мы поплыли. У Рыжки из лодки высовывалась лишь голова с ушами, которые торчали прямо в небо. Я чувствовала, как она прижимается задиком к моим коленям, и всё, — ничем больше она не выдавала свой страх.
— Это так называемая косуля речная, — крикнул маме папка.
Собирать ежевику из лодки нужно уметь. Лодку все время относит, и нос поворачивается по течению. А тут у нас ко всему еще Рыжка. Едва мы подплыли к берегу и я вытянулась, чтобы достать ежевику, Рыжка опередила меня, она оказалась проворней и мигом слопала ежевику у нас под носом.
— Пап, таким манером мы ничего не соберем, она все съест, — сказала я.
— Это точно, — ответил папка. — Можно даже сказать, что в лодку она влезла потому, что ей захотелось ежевики. Погляди на нее, бабушку не заставишь ни за что на свете сесть в это каноэ, а Рыжка настойчиво потребовала, чтоб ее прокатили. Поди тут разберись во всем.
— Бабушка не умеет плавать, — сказала я. — А косули плавают. Во всяком случае, в книжке, которую ты купил, так написано.
— А ты не верь всему, что пишется, — заметил папка. — Мир не остановится от того, что кто-то напишет о нем книжку. Изучение мира продолжается, взять хотя бы Рыжку. Или, например, я только сейчас понимаю, что о кнедликах надо забыть, хотя еще несколько минут назад мечтал об удовольствии, с каким буду их есть. И если бы в ту минуту кто-то сказал, что кнедликов мне не видать как своих ушей, я бы посмеялся над ним. Человеку не следует второпях строить планы.
Мы медленно плыли вдоль берега, и Рыжка лакомилась. По сравнению с нами у нее было преимущество: ей по вкусу пришлись и совсем зеленая ежевика, и листья. Я все время удерживала ее — она вытягивала шею и, только когда наше каноэ наскакивало на камень, на миг прижималась ко мне, пряча голову в лодку. Вернулись мы с пустой посудиной; мама, увидев это, всплеснула руками:
— Ну, хорошо. Что же теперь делать с тестом?
— А если попробовать кнедлики с малиной? — спросила я маму. — Ежевичные мы тоже только в прошлом году первый раз делали, на пробу. О них вообще нигде не пишут, а как они нам понравились!
— Все ясно, — согласился папка. — Я за эксперимент.
— Мне все равно, — сказала мама. — Я кнедлики не ем.
— И совершаешь большую ошибку, — заявил папка. — Я не знаю ничего лучше, чем черничные кнедлики из картофельного теста.
— Я слежу за своим весом и стараюсь его не превышать, — сказала мама. — А с каким наслаждением, ей-богу, иной раз я бы поела хворосту. Или мороженого торта.
Как только дядюшка услыхал, что речь идет о еде, он тут же подошел и включился в разговор.
— Меня вполне бы устроили и обыкновенные ушки с маком, но бабушка отказывается их варить. Да и яичницы с грибами ужасно хочется, просто дождаться не могу, когда пойдет дождь и хоть что-то проклюнется. А то бы еще хорошо карпика в кляре или сухарях…
И по мере того как он говорил, выяснилось, что ему, в общем-то, всего хочется. И папка сказал:
— Надо как можно больше использовать дары природы. В нынешнем году мы, например, по собственной лени проморгали шпинат из крапивы. Вы ж понимаете, она ждать не станет, пока мы соблаговолим ее нарвать. Крапива растет быстро.
— Я бы сварила хоть целый котел, — сказала мама. — Но не собирать же мне еще и крапиву! Нет, мне это и в голову не пришло. Вы тоже хороши, все вам подай да прими. Слава богу, хоть чистите и потрошите рыбу. Поймали бы уж наконец хоть чего-нибудь — несколько красноперок или плотвичек на уху вполне хватит.
- Предыдущая
- 20/33
- Следующая
