Сердце солдата - Туричин Илья Афроимович - Страница 25
- Предыдущая
- 25/61
- Следующая
— А дороги открыты! — тихо шепнул Коля.
Петрусь улыбнулся, в глазах вспыхнули радостные искорки.
— Открыты, говоришь? Ну и ну! — Он хлопнул Колю по плечу.
Когда распрягли коня, Коля сказал:
— Один мешок сховать бы. Для ребятишек.
— Не надо мне Козичева добра! — нахмурилась Варвара.
— Что я, даром ему таскал да вез?
— Правильно. Не обеднеет. — Петрусь подмигнул Коле и, взвалив мешок на спину, унес в избу. Коля пошел следом.
Пришел Козич. Он долго ходил вокруг коня, садился на корточки и зачем-то заглядывал ему под брюхо. Щупал телегу, любовно гладил круглые гладкие яблоки. И, видимо, всем остался доволен.
— Добрый товар… Молодец, хлопец, что привез…
— Я не хотел везти, боялся, что коня отберут…
— Оно, конечно… — ласково согласился Козич.
— Да очень уж тетя Елена просила, — сказал Коля. — Ну и согласился.
Тарас Иванович нашел в ящике бумажку.
Э-ге, тут даже письмецо есть. «Посылаю тебе яблок семь мешков и четыре ящика, самогону две бутыли и свинины…» — прочел он вслух. — Где же семь? Шесть только. И самогону — одна… — Козич уставился на Колю сузившимися вдруг глазками.
«И когда она записку успела сунуть?» — подумал Коля, а вслух сказал:
— Солдаты на КПП отобрали. А попробуй, не отдай! Они и коня б отняли. Лучше уж мешок да бутылку потерять, чем все.
— Так-так-так… Ах, ироды, бандюки. У ребенка яблоко отымают! — пробормотал Козич. — Ну ладно. Продам яблоки — тебя не обижу. За Козичем, сынок, еще не пропадало.
Обратно Козич отправил Колю с несколькими мешками соли и велел Петрусю проводить его до КПП.
Конь и домой шел медленно, но Коля теперь его не погонял. Хорошо было сидеть рядом с Петрусем и тихо разговаривать. Коля рассказывал о том, что творят партизаны на железной дороге, в городах…
Петрусь вздохнул:
— Да-а… А ты тут играй в пивной!..
Когда подъехали к КПП, Петрусь, натянув вожжи, остановил коня.
— Вот что, Микола, зайди к нашим. Скажи, пусть уходят в лес. Да чтоб не откладывали.
Коля вопросительно посмотрел Петрусю в глаза. Тот нахмурился.
— Всего тебе сказать не могу. Но только предупреди: могут спалить.
— Хорошо.
— Вы как с Еленкой-то? Целуетесь, поди, на крылечке?
У Коли от смущения даже слезы выступили на глазах. Ведь ничего подобного и не было!
— Ну-ну, не сердись, это я так, пошутил! Ну, езжай…
Всю обратную дорогу Коля думал о Еленке и ее брате, Петрусе, которому, видно, очень трудно жить среди предателей и фашистов, подлаживаться к ним.
А когда подъехал к перекрестку, свернул не вправо, к Тарасихе, а влево, в Яблонку. Черт с ней, с Тарасихой, обождет!
Еленка еще из окна увидела Колю, сидевшего на телеге с мешками, выскочила на крыльцо. Коля спрыгнул на землю.
— Здравствуй.
— Здравствуй! — Еленка, улыбаясь, протянула Коле руку. — Заходи в хату.
В хате, усевшись на лавку возле стола, они долго молчали. Коля крутил в руках кепку. Еленка поглядывала на него исподлобья. Потом сказала, как о самом важном в жизни:
— У нас цыплята проклюнулись.
— Много?
— Одиннадцать. Как шарики. Даже в руки взять боязно.
— А я в Ивацевичах был.
Еленка подняла голову.
— Петруся видел?
— Видел.
— Как он там?
— В пивной играет. Велел сказать, чтоб уходили.
— Куда? — не поняла Еленка.
— В отряд, в лес.
Еленка закусила губу:
— Хорошо.
— Велел сказать: спалить могут. Так что уходить обязательно надо.
— Сейчас же? — растерянно спросила Еленка.
Коле стало жаль ее. Все-таки девчонка. Вдвоем с матерью им и вещей своих не унести. Даже самого необходимого.
— Ты вот что, — сказал Коля, — собирай вещи потихоньку. А я завтра приду — помогу тащить.
— Только приходи, когда стемнеет.
Снова помолчали.
— А я соль везу.
— Соль?
— Тарасихе. Козич послал… — Коля перестал крутить в руках кепку и вдруг напялил ее на голову. — Слушай, Еленка! Может, тебе соли надо?
Еленка пожала плечами:
— Зачем?
— А в лесу? Может, у партизан соли нет. Я тебе два мешка скину. Хватит Тарасихе и трех… Нет… Ей и двух хватит! — Коля встал. — Иди-ка помоги.
— Что ты, чудной!.. Как же мы их в лес поволочем!
— На лошади. Мы кого надо известим, они за солью приедут и вас с матерью прихватят. Ясно? Ну-ка помоги.
Коля выскочил на улицу. Подвел коня к самому крыльцу. Вдвоем с Еленкой с трудом стянули три тяжелых мешка, втащили их в сени.
— Ну вот… — Коля снял кепку и отер ею пот со лба. — Я поехал. До завтра.
Петрусь возвратился домой, весело насвистывая новый немецкий мотивчик.
Козич сидел возле стола, напялив на нос очки в большой роговой оправе и читал потрепанную брошюру о пчеловодстве. Очки делали его похожим на старую слепую сову. Подняв голову, он посмотрел на Петруся.
— Проводил?
— Проводил.
— Бойкий паренек.
— Услужлив больно… — пренебрежительно бросил Петрусь.
— Вот и хорошо. Ты человеку услужи раз-другой. Глядишь, и тебя человек не забудет…
— А если забудет?
— Забудет? — Козич ласково улыбнулся и потер руки. — А ты ему еще раз услужи, он и вспомнит… Вот ты господину коменданту музыкой услуживаешь, он тебя стопочкой не обнесет.
— Это уж точно, — усмехнулся Петрусь. — Вчера коньяку пивную кружку налил. «Пей, — говорит, — за здоровье нашего фюрера!»
— Выпил?
— А как же… За здоровье фюрера да не выпить! Выпил… А кружку — вдребезги об пол.
— Да ну?
— Вот те и ну… Хозяин подлетел: «Ты что, такой-растакой, посуду бьешь?» А я ему говорю: бью и буду бить. Из какой кружки за здоровье нашего божественного фюрера выпили, ту кружку надо вдребезги, чтоб больше из нее ни за чье здоровье не пили, потому как кружка становится исторической! А господин комендант Штумм, говорю, самолично прикажет доставить вам откуда ни есть хороших пивных кружек, чтобы из них могли пить за фюрера и бить об пол. А господин комендант тут же сказал: «Приказываю». И дело с концом.
Козич засмеялся.
— Вот видишь, всем услужил — и хозяину, и коменданту.
— Так ведь, Тарас Иванович, с волками жить — по-волчьи выть.
— Ты насчет волков не очень-то…
— Пословица такая. А вот вы, я гляжу, не очень услужливы.
— Это как же? — Козич снял очки.
— А так. Вот, к примеру, господин Вайнер — большой начальник, а вы ему и презенту-то ни разу не сделали.
— Презенту?
— Ну да. Подарок там какой…
— Что ты!.. — испуганно отпрянул Козич от Петруся. — Да я к нему без вызова и зайти-то не могу. А и вызовет… Аж в коленках дрожание…
Петрусь засмеялся.
— Ну и ну! Старый человек, а я его учить должен! Если сами боитесь — кого другого пошлите.
Козич снова напялил очки. Мысль Петруся ему понравилась, и он спросил:
— А какой же ему презент сделать?
— Это уж вам виднее. У Гоголя судья брал борзых щенков.
— Да где же я их возьму?
— И не надо. Это так только, литература. Я бы лично, как артист и интеллигентный человек, презентовал бы, скажем, золотую табакерку…
Козич пожевал губами:
— У меня и средствов столько нет…
— Или корзину фруктов, а к ним — бутылочку дорогого, хорошего…
Козич снова пожевал губами…
— А можно и просто фрукты. Яблоки, к примеру.
— Яблоки?
— А что ж! — Петрусь встал, шаркнул ножкой и сказал, кланяясь и улыбаясь: «Извольте, дорогой господин Вайнер, принять мой скромный презент — яблоки из моего личного сада. Сам растил». — Потом выпрямился, щелкнул каблуками и другим голосом произнес: — «Благодарю вас, господин Козич, вы очень любезны. При случае я не премину доложить нашему обожаемому фюреру о ваших заслугах». Вот оно как все делается, Тарас Иванович!
— Э-э-э, брешешь ты все. — Козич сунул очки в футляр и ушел из дома.
Петрусь взял баян. Тронул лады. Перебор зарокотал на низах, побежал вверх и рассыпался по избе тонким серебром. Петрусь прислушался к замиравшим звукам. Вздохнул. Потом тихонько заиграл что-то свое, причудливо сплетая неведомую мелодию. Он любил сидеть вот так и играть все, что просится на легкие пальцы, играть для себя и думать. Легче всего думается под музыку.
- Предыдущая
- 25/61
- Следующая
