Сердце солдата - Туричин Илья Афроимович - Страница 19
- Предыдущая
- 19/61
- Следующая
— Ничего, — буркнул Коля. Он смотрел на пальцы отца, держащие острый сапожный ножик и небольшой кленовый брусочек. Пальцы двигались быстро и легко, и прямо на глазах кленовый брусок превращался в ложку. Но Коля ничего не замечал. Он думал о том, что скажет Еленке, когда она войдет. Жестокие и обидные приходили слова.
Дверь тоненько скрипнула, и вошла Еленка в сопровождении Нины. Размотав платок на голове, она тихо сказала:
— Вечер добрый.
— А-а-а, стрекоза, — улыбнулся Василий Демьянович. — Что скажешь хорошего? По делу или в гости? — Он отложил ножик и ложку в сторону.
— По делу.
— Садись.
Еленка села рядом с Василием Демьяновичем, положила руки на колени и взглянула на Колю, сидящего у окна. Тот отвернулся.
— Вы чего? Поссориться уже успели? — удивился Василий Демьянович.
Еленка покраснела.
— У нас гости в избе.
Коля насторожился.
— Не дойдете до нас чаю выпить?
— Чаю?.. — Василий Демьянович встал и потянулся. — Что ж, пройдусь маленько. — Он пошел к двери и снял с гвоздя ватник.
Коля понял, что за гости у Борисевичей, и решил во что бы то ни стало рассказать им о Петрусе!
— Я тоже пойду!
— Тебя не звали… — обрезал отец. — А, как говорится, незваный гость…
— Мне надо!
— Чего?
— Надо… Повидаться с гостями.
— А почем ты знаешь, какие гости у них?
— Знаю…
— Сиди дома, — строго сказал Василий Демьянович, — много знать стал.
— Мне надо, батя! — упрямо повторил Коля. Василий Демьянович нахмурился.
— Если чего надо — я передам…
Коля молчал.
— Ну?
— Пускай она уйдет, — буркнул Коля, кивнув на Еленку.
Та вспыхнула, закусила губу, на глазах появились слезы, и она выбежала в сени, хлопнув дверью.
— Да что у вас стряслось? — сердито спросил Василий Демьянович.
— Петрусь, брат ее, — предатель. Он из леса к немцам ушел. В пивной играет.
— Ну и что?
— Надо предупредить партизан! Ведь он выдаст!
— Вот оно что! — Василий Демьянович положил руку сыну на плечо. — Понятно. Теперь понятно. Ты не беспокойся, сынок, я их предупрежу. Непременно.
Вернулся Василий Демьянович поздно. Но Коля не спал, лежал на постели с открытыми глазами, ждал отца. Василий Демьянович снял ватник, тихонько прошел через избу и сел возле стола.
— Сказал, батя?
— Сказал, сказал… Вот что, Николка, — отец пересел на край постели сына, — завтра пойдешь в Ивацевичи, понесешь молоко.
Коля кивнул.
— Кого б где ни встретил — виду не подавай. С тобой Еленка яйца понесет продавать.
Коля нахмурился.
— И не дуйся. Не твоего ума дело. Пойдете вдвоем, так надо.
Еленка зашла за Колей, едва начал брезжить рассвет. Коля быстро оделся. Сунул бидон в заплечный мешок. И двинулись в путь.
Первые полчаса шли молча, не глядя друг на друга. Мешок с бидоном, показавшийся было легким, стал тяжелеть, лямки даже сквозь ватник врезались в плечи. Правая лямка все время сползала. Коля то и дело приостанавливался и поправлял ее. В одну из таких коротеньких остановок Еленка спросила:
— Тяжело?
— Донесу…
— Давай лямку поправлю.
— Обойдусь.
Еленка пожала плечами.
— Дальше — хуже будет.
Коля и сам понимал, что лямку нужно укоротить. Через несколько минут он остановился. Неуклюже повел плечами, сбрасывая мешок со спины. Сердито сопя, стал перевязывать лямки.
Еленка молча смотрела на него, держа в руке берестяное лукошко с крупными, одно к одному яйцами.
Перевязав лямки, Коля сунул в них руки, пытаясь водворить мешок на место. Рукава ватника задрались. Лямки упорно не хотели лезть на плечи. Коля попыхтел еще с минутку и буркнул:
— Помоги! Не видишь?
— Вижу.
Еленка бережно поставила лукошко на сухой бугорок и помогла надеть мешок. Двинулись дальше.
— Хоть бы спасибо сказал…
— Спасибо.
— На здоровье…
Снова шли молча. Из-за поля в ярко-голубое небо поднялось солнце. Заискрились в молодой изумрудной траве крупные капли росы. Когда вышли на шоссе, Еленка нарушила молчание:
— Придем скоро… Ты на меня не дуйся. Я ж ни при чем! А Петрусь не выдаст. Поиграет в пивной — и только. Может, так надо…
Коля взглянул на Еленку. Лицо ее серьезно, глаза — хмуры. Чем ближе Ивацевичи, тем она больше волнуется. Даже щеки покрылись розовыми пятнами.
— Ой, Коленька, голубчик, только бы лукошко они у меня не отобрали! — вдруг сказала она жалобно.
Коля по-взрослому сдвинул брови:
— Не отберут. Ты только виду не подавай, что боишься. Ты им дай по яйцу. Я им каждый раз молока отливаю. Бывает, прямо в каску.
Когда подошли к немецкому посту, лицо Еленки было спокойно, только чуть побледнели губы да потемнели большие серые глаза.
Двое солдат стояли возле будки у обочины шоссе и равнодушно смотрели на приближавшихся ребят. Лицо одного показалось Коле знакомым, и он подошел к нему, скинул шапку и сказал:
— Гутен абенд.
Солдаты осклабились. Тот, со знакомым лицом, поправил:
— Гутен морген, морген…
— Гутен морген, — охотно повторил Коля.
— Гут, гут… — сказал солдат.
Потом лицо его смешно вытянулось, он побарабанил скрюченными пальцами по Колиному мешку:
— Млеко?..
— Молоко, молоко, господин офицер.
— О-о-о! Гут, гут!.. — Солдат быстро сходил в будку за котелком.
Коля скинул мешок, развязал его и, открыв крышку бидона, налил в котелок молока.
Потом подмигнул Еленке и, взяв из корзинки два яйца, обернулся к солдатам:
— Во, держите…
— О-о-о, яйки! — воскликнул солдат, вращая глазами, как клоун в цирке. Он схватил яйца, прижал их к уху и тоненько запищал:
— Ци-ип, ци-ип, ци-ип.
Второй солдат рассмеялся.
— Ауфвидерзеен, — поклонился Коля и, вскинув мешок на плечо, двинулся в поселок. Еленка пошла рядом.
Возле управления войта стояло несколько лошадей под седлом и запряженных в брички. К двенадцати часам съезжались старосты крупных поселков. Вайнер приказал собрать их, чтобы получить информацию и объяснить, как перекрыть дороги партизанам и лишить их возможности получать продукты. Лесные дороги подсохли, и Вайнер решил, что пора перейти к активным действиям. Он не очень доверял старостам и не собирался открывать им свои планы. Но познакомиться с этими людьми поближе, прощупать их считал необходимым.
Старосты собирались. Козич терся среди них. С одним перекинется словом, другому только кивнет. На него смотрели с почтением. Здесь он был как бы личным представителем самого господина Вайнера. Вот соберутся все старосты, и он пойдет докладывать начальству: «Все, мол, в сборе»…
В половине двенадцатого к управлению войта подошла девчушка в синем пальто с короткими рукавами и в белом платке. В больших серых глазах таились робость и смущение. В руках девчушка бережно держала завязанное в платок лукошко. Она робко подошла к полицейскому, дежурившему возле дверей.
— Пан начальник, а пан начальник. Чи не можно мне дойти до пана войта?
— Зачем?
— Работу ищу.
— М-м-м… Завтра приходи.
— Далеко больно!
— Это откуда ж далеко?
— Из Белевичей.
Полицейский присвистнул.
— Може, допустите до пана войта? — жалобно попросила девчушка.
— Нельзя сегодня, говорю. Совещание у них.
Девчушка вздохнула.
— А може, хоть кто из писарчуков? А? Мне ж только насчет работы узнать. Я и гостинца принесла… — Девчушка кивнула на узелок.
— Гостинца?.. Чего у тебя там? Творог, что ль?
— Яйца… Крупные.
— Покажи.
Девчушка приоткрыла лукошко. Полицейский заглянул.
— Гусиные?
— Самые что ни есть курьи.
— Курьи? Здоровы куры.
Девочка проворно достала из лукошка два яйца и сунула в руку полицейскому.
— Берите. Пробуйте.
— М-м-м… Спасибо. Иди вон по коридору направо. Там найдешь кого-нибудь.
Девчушка вошла в управление и свернула вправо, потом повернула назад и, прошмыгнув мимо двери, тихонько побрела по коридору, читая надписи на дверях. У дверей с надписью «приемная» она остановилась, вздохнула, толкнула дверь рукой, сунула голову в образовавшуюся щель.
- Предыдущая
- 19/61
- Следующая
