Сибирская амазонка - Мельникова Ирина Александровна - Страница 10

• Предыдущая
• 10/86
• Следующая

– А как он выглядел? Как представился? – быстро спросил Иван и переглянулся с Алексеем.

– Мне он не представлялся, поскольку никакого заделья ко мне не имел. Может, старухам, возле которых вертелся, как-то и назывался, про то не знаю и сказать ничего не могу. А был он из себя белесый, волосы редкие, назад он их зачесывал, да еще все время рукой отбрасывал со лба. На носу очочки круглые. Борода клином, но маленькая совсем, с кулак – не больше, усы у нашей кошки гуще, чем у него. Ростом, – он смерил взглядом Ивана, – повыше вас на голову. Вот и все!

– И что ж, он за книги большие деньги предлагал? – спросил Алексей.

– Нет, деньги бабки не принимают. Деньги от Анчихриста. Но он не просил продать их, просто посмотреть.

– Удалось ему их увидеть или вы не знаете об этом? – спросил Иван.

– Не знаю, – развел руками дед, – но уже после его отъезда полыхнули сразу две избы, в которых у нас одинокие старухи проживали. Та же Измарагда Арсеньева. Обе в огне погибли. Урядник долго потом в золе копался. По его словам, бабок сначала убили, а после избы подпалили.

– Их ограбили? – уточнил Алексей.

– Добра у них особого не было, и то все выгорело. Но самое странное, что книги-то не сгорели!

– В огне уцелели? – поразился Иван.

– Нет, от огня их не спасти, горят, как порох, – вздохнул дед. – Просто книг в избах не было, когда те огнем занялись. Урядник ничего в пепле не нашел, а ведь застежки и бляхи медные не горят. Выходит, или старухи книги те не в избах хранили, или кто-то их украл, а потому и бабок убил. И избы поджег, чтобы следы замести.

– Этого человека искали? – спросил Иван.

– А про то нам неведомо. – Старик взмахнул рукой, приглашая гостей в горницу. – Пройдемте к столу, а то вся рыба остыла. – Но на пороге вдруг остановился и пристально посмотрел на Алексея. – Урядник по тем случаям всех в селе опросил, а поймал ли того байстрюка в очочках, про то нам не докладывали. Да, – встрепенулся он, – дня через два урядник у нас в Мотылеве покажется, если хотите, расспросите, что к чему.

– Через два дня они уже в Пожарской будут, – ухмыльнулся Гаврила и заторопил гостей: – Давайте быстрее, рыбу доедим, да в дорогу!

– А чаю попить или молочка? – заволновалась хозяйка. – Это ж не по-людски, чтоб без чаю в дорогу отправляться.

– Ладно, чаю тоже попьем, – согласился Гаврила, – но чтобы долго не рассиживаться. Надо выезжать, пока прохладно. А как до тайги доберемся, там жара уже не страшна, только от мокреца[8] да от паута[9] отбиваться придется. В этом году гнус страсть какой злой!

Дорога до станицы шла сквозь глухую, забитую буреломом тайгу, по дну ущелья вдоль бурной порожистой реки Кызыр. Сдавленная скалами и лесом, мчала она мутные воды в низовья, где теряла свою силу и, разбившись на множество проток, привольно разливалась по степи. Слева, за отвесными уступами берега, прятались в облаках вершины белков,[10] а справа, теснясь к реке, подступал грозный Тензелюкский голец. На его крутых склонах с проплешинами оползней и серыми лентами курумов[11] вволю погуляла стихия, оставив после себя царство хаоса, где что-то сохранилось и торчало острыми изломами и зубцами, другое провалилось, повисло и обрушилось... Беснующиеся ручьи срывались с его отвесов ревущими водопадами, восточными минаретами и куполами проступали на фоне ослепительно голубого неба тенистые скалы.

В самом ущелье было сумрачно, пахло сыростью и гнилым дуплом, но сквозной ветер прогнал мошку, и путники откинули с лица сетки накомарников. Прохладный воздух был наполнен ароматом каких-то цветов, который перебивал запахи мхов и обветшавших скал. В нем мешалась ванильная пряность с гвоздичной свежестью и еще с чем-то незнакомым, но очень нежным и приятным.

– Надо ж такому цветку пахучему народиться, – Иван высунул голову из коляски, пытаясь отыскать взглядом неизвестное ему растение. – Что ж это за одурь такая?

– Так это белогорский чай, куда лучше лавочного, – рассмеялся Гаврила, который всю дорогу ехал верхом рядом с коляской. – Вона его сколько! – Он махнул рукой в сторону гольца, подножие которого, казалось, затянуло розовой кисеей.

Подъехали ближе. Заросли мелкого кустарника с аршин, а где и ниже высотой, с кожистыми, размером с ноготь, листьями и розовыми, разных оттенков, от светлого до темного, цветами затянули россыпи камней, вытеснив другие растения. Гаврила наломал веток с цветами, затолкал их в чересседельную сумку.

– К обеду чай заварим. Один раз попьете, лавочного на дух не надо будет.

Иван вновь отвалился на подушки. Одну веточку он прихватил с собой в коляску и, вдыхая тонкий аромат багульника,[12] таял от блаженства. Алексей не лез к нему с разговорами и пытался дремать под мерный стук лошадиных копыт и скрип колес. Везли их чуть ли не с царскими почестями. Казаки вели в поводу двух оседланных лошадей, на тот случай, если гости соизволят проехаться верхом. Коляску заполнили сеном, закрыли его коврами, бросили несколько подушек, и Алексей, развалившись на них, почувствовал себя чуть ли не персидским падишахом. И подумал, что восточные владыки неплохо устроились, окружив себя подобными удобствами. Не хватало лишь пары юных наложниц да черных мулатов с опахалами, чтобы отгонять надоедливую мошкару.

Иван полулежал рядом с ним, и на лице у него блуждала довольная улыбка. И Алексей, без всякого сомнения, мог сейчас поставить сто рублей против одного, что приятель тоже вспоминал не о начальстве и грезил не о служебных делах. И, конечно, мечты о будущей добыче были для Вавилова более сладкими, чем мысли Алексея о волооких, но совершенно нереальных в их положении наложницах.

Сено мягко пружинило, голова тонула в подушке, коляску раскачивало из стороны в сторону, и скоро все звуки слились в один – монотонно-убаюкивающий, напоминающий скрип колыбели или голос няньки, рассказывающей очередную сказку и засыпающей за каждым словом.

Алексей не заметил, как задремал, но необъяснимая, таившаяся где-то в самых глубинах его души тревога заставляла его то и дело открывать глаза и пялиться на голубой прямоугольник неба, видневшийся из коляски.

А резвая тройка продолжала тем временем мчать их дальше. Редкие облака сомкнулись над горами вдруг плотным слоем. Пошел дождь, но вскоре солнце прорвало тучи, и от ливня остался лишь сгусток тумана на груди гольца да лужи на каменистой дороге.

– Ты спишь? – поинтересовался Иван и сел, заткнув веточку багульника за ухо. Алексей повернулся на бок и, облокотившись, уставился на приятеля.

– С тобой поспишь, – произнес он насмешливо, – ворочаешься, сопишь, цветочек нюхаешь так, что мне слышно! Смотри, изойдешь на слюни еще до того, как в Пожарскую приедем. Поберег бы себя, что ли?

– Какие слюни? – Иван с досадой посмотрел на него. – Это ты дрыхнешь без задних ног, и сам черт тебе не брат! А у меня из головы рассказ деда Семена не идет. Про этого белобрысого в очках, что за старинными книгами охотился. Помнишь, когда мы за обозом наблюдали, из коляски человек выглянул?

– Помню! – Сон моментально пропал. Алексей тоже сел и внимательно посмотрел на приятеля. – Ты хочешь сказать, что он смахивает на любителя древностей из Мотылева?

– Хочу. Правда, видели мы его со спины, и сейчас я, пожалуй, вряд ли его узнаю, но все ж кое-какое представление об этом господине у нас имеется, а? – Он вопросительно посмотрел на Алексея.

Тот окинул его скептическим взглядом.

– Ты же в отпуске, зачем голову себе забиваешь? Или надеешься этого белесого в Пожарском встретить? Честно сказать, мне бы этого не хотелось.

– Почему? – совершенно по-детски удивился Иван. – Я думаю, у нас бы нашлось что у него спросить.

• Предыдущая
• 10/86
• Следующая