Сухая ветка сирени - Мелентьев Виталий Григорьевич - Страница 8
- Предыдущая
- 8/20
- Следующая
– Ну что ж… Придется подождать.
Он собрал протоколы, положил в папку отвертку и через проходные вахты вышел на улицу.
Утром в четверг по дороге на работу Грошев заехал к Ивану Грачеву. Мастер оказался розовощеким, кругленьким человеком лет сорока с лишним. От него крепко попахивало водкой. Толстяк возился во дворе собственного бревенчатого дома и лениво отругивался от наседающей на него старухи.
– Хватит, мама, не маленький.
– Вот то и беда, что не маленький, а старенький. Хоть бы женился, дурощлеп. А то, что ни заработает, все на водку выкинет.
– На свои пью! Хватит! Чужих не прихватываю. – Тут он заметил Грошева и прикрикнул на мать: – Хватит, говорю!
Николай поздоровался и несмело спросил, не сможет ли Иван Григорьевич Грачев покрасить ему машину, – говорят, что в этом деле он большой специалист.
– Битая? – деловито осведомился Грачев.
– Да нет… Бог, как говорят, миловал. Просто цвет не нравится: «белая ночь».
Грачев уже не подозрительно, а почти презрительно посмотрел на Николая.
– А вам известно, что ежели по заводской синтетике прокрасить обыкновенной нитроэмалью, так она и слезть может и блеска такого все равно не будет?
Нет, этого Грошев не знал. Начинались тонкости, известные только мастерам. Даже ради их познания и то стоило зайти к Грачеву: все, что касалось машин, Николая интересовало всегда.
– Жаль… А как же другие красят?
– Ха! Красят… Халтурщики вам все покрасят. А через месяц облезет. Сушить надо уметь. Тут вот один отставник тоже решил: «А чего тут сложного – по белой цветной красить?» Покрасил. И что? Полезла! Ко мне примчался. Пришлось смывать и все перекрашивать. А потом еще и полировать.
«Это что еще за фигура появилась?» – подумал Николай, но сказал с нотками уважения:
– Но ведь вот у вас же получилось.
– Ха! У меня! Я себе аппаратуру сделал. Вот, сами посмотрите.
Грачев повел следователя к сараю. Наверное, в нем когда-то была летняя кухня, а может быть и амбар. Крепкие бревенчатые стены, хорошо пригнанная, во всю ширину торца, добротная дверь. Грачев включил свет.
Потолок и стены были обшиты блестящей жестью из расправленных бидонов. Вверху и по бокам висели мощные электрические лампы с рефлекторами. Батареи таких же, как в фотографиях, ламп стояли вдоль стен.
– Вот, – с гордостью сказал Грачев и скрестил руки на груди. – Здесь я вам любую синтетику сделаю, не хуже заводской будет.
Все это вызывало уважение. Мастер понял состояние Грошева и, чтобы окончательно добить его и утвердить свое превосходство, предложил небрежно:
– Вы прежде чем решить, красить или не красить, сходите к тому отставнику, посмотрите мою работу, а уж потом будем договариваться. – Он назвал адрес отставника и назидательно произнес: – Но не советую красить: «белая ночь» – отличный цвет.
Роль автолюбителя явно удалась. Николаю даже не пришлось узнавать адрес отставника, и он небрежно спросил:
– А почему же тот отставник покрасил? – Правила игры требовали хоть в чем-то сомневаться, чтобы потом, сторговываясь, можно было сбить цену.
– Так он и зимой ездит – гараж у него теплый. Говорит, научно установлено, что зимой белые машины терпят больше аварий. Их не замечают встречные. Вот он и покрасил в цвет морской волны. Но лично мне больше нравится «белая ночь». На ней и пыль не так заметна и грязь. Так что не спешите…
Нет, Грачев не халтурщик. Он мастер своего дела и гордится этим. «Придет свой срок, – подумал Николай, – и я воспользуюсь его советами».
На работе его ждали владельцы проверенных машин. Беседы с ними ничего нового не дали. В пропавших портфелях не было ничего серьезного или ценного, изменений, следов преступников в своих машинах они не замечали. И когда Грошев напомнил о боковинках, двое вспомнили, что им приходилось пользоваться фигурной отверткой. Но подобное бывало и раньше – завод не продумал надежного крепления, и никелированные шурупчики выпадали сами по себе. Остальные не заметили даже этого.
Когда инженер-подполковник в отставке Александр Иванович Тихомиров узнал, что Грошева прислал Грачев, он улыбнулся и, извиняясь за беспорядок, пригласил следователя в квартиру.
Стандартная однокомнатная квартира была завалена стружками. Пахло политурой и лаком. Николай огляделся и приятно удивился: такой обстановки он не видел нигде.
Слева, вдоль стены, стояли два шкафа, соединенные полками – стеллажами для книг. Под ними, от шкафа к шкафу, широкая лавка с резной настенной панелью. Перед ней – грубый, на толстых ножках, некрашеный стол, а вокруг него – такие же грубые, тяжелые табуретки с прорезями посредине. В правом углу не то кровать, не то тахта – широкая, низкая, почти квадратная. На ее спинке и боковинке – резьба: кони, львы, цветы и завитушки. И все изукрашено теми неправдоподобно яркими красками, которыми славится Палех.
Теплая фактура дерева, грубоватая простота в соединении с яркими «переплетениями красок, корешками книг, керамикой создавали удивительное настроение радости встречи с чем-то утраченным, со странно знакомым, словно полузабытым, тяжеловато-изящным, веселым, надежным и прочным уютом.
Даже гравюра Спаса Нерукотворного в простенькой деревянной рамке, даже обыкновенная пунцовая герань и фиалки на окнах – и те сливались с окружающим, образуя тонкую, сложную и необыкновенно приятную для глаза цветную вязь.
Только через несколько минут Николай понял, что дерево поделок хоть и не крашено, но тщательно оглажено бесцветным лаком, и потому каждая дверца-боковинка шкафов, а также лавки, спинки – все несет еще и неповторимый рисунок дерева. Наверное, потому, что Грошев молчал, Тихомиров с теми же нотками в голосе, что слышались у Грачева, когда он показывал свою сушильную камеру, спросил:
– Нравится?
– Очень! – И, начиная кое-что понимать, с доброй завистью и удивлением осведомился: – Неужели все сами?
– Сам… Готовлюсь к отпуску и доделываю пристенную лавку. Вместо дивана.
– Послушайте, но рисунки, конструкции…
– При желании – ничего сложного. Только удовольствие. А мне надоела современная мебель – слишком уж инфантильная, слабенькая. Ни до чего-то не дотронься, не передвинь… Либо пятно, либо поломка. Сам не поймешь, мебель для тебя или ты при мебели, для ее обслуживания. – Он вдруг светло улыбнулся. – А так мне и Собакевичу очень нравится.
Грошев расхохотался.
– Ну не такие уж у вас… медведеподобные поделки. В них настоящее надежное изящество.
– Правда? Вы нашли точные слова. Именно этого мне и хотелось. А теперь я соединяю достижения современной техники с полезными пережитками прошлого. Мне надоели диваны с их скрипом пружин или шорохом поролона, их сальный уют. На моей лавке в обычное время ляжет ковер, но когда потребуется, выдвижная доска удвоит ее ширину, а сверху можно будет положить еще и надувной матрас.
С ним было легко и просто. Сухощавый, мускулистый, с добрым прищуром острых карих глаз, он понравился Николаю.
– Ну-с, как я понимаю, Грачев прислал вас, как истый художник к коллекционеру, у которого хранится его картина. Вы тоже решили перекрасить белую машину?..
– Была такая идея, – потупился Николай: ему стало не по себе от того, что скрывается от понравившегося ему человека. – Грачев сказал, что вы покрасили свою машину потому, что ездите зимой.
– Это только одна сторона дела, причем не самая главная. Есть и еще несколько… – Тихомиров на мгновение задумался, потом овладел собой. – Поскольку вы человек чувствующий красоту, я вам признаюсь… На светлой машине не смотрится никель. Она кажется… безликой. Для такси, служебной машины это, вероятно, идеальный цвет. Но ведь у владельца машина как бы член семьи. Поэтому хочется, чтобы она была как можно красивей. На зеленоватом фоне цвета морской волны никель смотрится ярко, светло. Он как бы подчеркивает линии машины, я бы сказал, ее пружинистость.
– Н-ну… я не смотрел так далеко. Просто что-то не нравилось.
- Предыдущая
- 8/20
- Следующая
