Штрафной удар - Мелентьев Виталий Григорьевич - Страница 24
- Предыдущая
- 24/30
- Следующая
Так началась вторая тревожная ночь Лебедева. Он докладывал полковнику, потом лично командарму, писал шифровки, принимал их и все время с нетерпением ожидал сигналов из-за линии фронта. В двадцать два часа ему позвонили.
– Замечены две ракеты примерно из того же места, что и прошлой ночью. Первая ракета была зеленой, вторая – красная.
Вторая группа – двадцать два часа и два часа – это выло ее время сигналов – приступила к работе и движения у противника не обнаружила.
Они пошли назад, но новым путем – поближе к тому месту, которое на карте было очерчено синим кружком. Следовало проверить слова Егора Грубого. Матюхин верил ему, но проверить обязан. По дороге он сообщил Сутоцкому и Гафуру о добытых сведениях и о новой задаче – обойти месторасположение эсэсовцев с юга и подойти поближе к железной дороге. Напомнил об особой осторожности и предупредил, что в случае чего хоть один оставшийся в живых должен будет подать сигнал. Новый сигнал – танкисты грузятся.
– Вот и все, товарищи.
– Товарищ командир, – деликатно покашляв, вмешался Грудинин. – Оправляться нужно было бы только в воду. Собаки этакое дело за версту чуют.
– Где ее найдешь, ту воду, – проворчал Сутоцкий.
Вот это ворчание и стало той частичкой, которая наконец довела Андрея до бешенства. Не понимать таких простых вещей! Разведчик называется!
– Сутоцкий, за мной! Грудинин старший в паре с Шарафутдиновым.
Он убыстрил шаг, и, когда от второй пары их отделяло метров сорок, Андрей сказал:
– Вот что, старшина Сутоцкий, ведете вы себя как последняя дешевка. Кто бы я ни был, как бы я неумело ни вел дело, а вести себя так, как вы, подло. Не по отношению ко мне как к товарищу, а к нашему делу.
– Ты чего? – угрожающе понижая голос, спросил Николай. – Опять все заслуги себе взять хочешь? А я чтоб опять при тебе прихлебателем? Да кто тебя спас в прошлый раз? Забыл? На своих хвост поднимаешь?
– Молчать! За спасение спасибо. По гроб не забуду. А сейчас запомните: я – командир. Прекратите болтовню! Вернемся, тогда доложите начальству. И запомните: если еще раз услышу такое, пристрелю. Ты меня знаешь. Все!
Сутоцкий яростно пыхтел, потом немного успокоился.
– Слушай, чего ты? Что я, враг, что ли? Вижу, что не так ведешь себя, вот меня зло и берет.
– Врешь! Если бы ты был такой, как раньше, так ты бы мне все о глазу на глаз сказал, как я тебе сейчас, где я засыпаюсь. Вон Грудинин помогает. А ты? Имей в виду – мое слово свято.
– Подожди, Андрей…
– Хватит Андрея! До возвращения нет Андрея! Есть товарищ младший лейтенант. Почему у тебя такие отношения с Шарафутдиновым?
– Он что? Вам докладывал?
– Отвечайте вы.
– Ну, когда мы лежали в засаде, прошла машина. Легковая. Я попросил – прикрой меня. Я ее подорву и возьму «языка», враз все будет ясно А Шарафутдинов мой приказ не выполнил. Говорит, командарм приказал тихонько и смирненько. Я разозлился, а он мне, старшему, отвечает: «Мне командарм лично приказал, и только он может отменить свой приказ». – «Ну, – говорю, – черт с тобой, я сам ее сейчас резану». Так он на мой автомат навалился. «Стреляй, – говорит, – сначала меня». Ну а машина и проехала. Ушел «язык».
– Ну и сволочь же ты, Колька, – задохнулся Матюхин. – Ради того, чтобы выхвалиться, выдвинуться, ты поставил под удар все дело. Счастье твое, что Гафур тебя не выдал, а то я б тебя под горячую руку сразу же шлепнул.
– Это ж за что? За то, что я хотел как лучше? Видал – мы уже подали сигнал, что танкисты на месте, а они, сам говоришь, сматываются. А взяли б «языка», сразу и уяснили, что к чему.
– А ты уверен, что это ехали эсэсовцы? Уверен, что вам двоим удалось бы взять двух? Подняли вы стрельбу – сразу же известили врага – вот они мы, разведчики. Ну даже если б ты и взял «языка», даже если б он нам все и рассказал, так нам же еще ночи нужно дождаться, чтобы сигнал передать. Ты об этом думал? Что мы здесь, ради собственной выгоды?
– К партизанам бы подались…
– Куда к партизанам? Сутки пробиваться? А ты уверен, что «язык» бы не соврал? Без проверки разве ж можно? Нет, Николай, я тебе сказал все. Делай вывод. Снял бы тебя и со старшего, но…
– Вот именно – «но». Ты все темнишь, все скрываешь… С Грудининым вась-вась, а я так… пришей кобыле хвост.
– Ни с кем я не вась-вась. А просто… Просто не имею права пока что говорить. Скажу… придет время. Все. На этом кончили.
Они дождались вторую пару, и Сутоцкий поменялся местами с Грудининым. Шли по склонам высоты, и снизу едва заметно тянуло сыростью.
– Ручеек имеется, – отметил Грудинин.
– Вас как по батюшке?
– Васильевич. А что?
– Да так… хочется вас называть по батюшке.
– Что вы, товарищ командир…
– Ладно. Это к слову. Давай слушать.
Но утренний лес был тих и глух. Спустились вниз, поели, попили воды из ручья и по очереди вздремнули. Когда уже собрались уходить, Гафур толкнул Матюхина и глазами показал вверх. Там, на прогалинке между высокими деревьями, стояли два немца и собака – большая, почти черная, с подпалинами на груди и в подбрюшье. Собака смотрела на них, а ее поводырь, придерживая одной рукой поводок, прикуривал у второго. Собака смотрела прямо на разведчиков, и уши у нее стояли торчком. Матюхин ногой толкнул Грудинина и шепнул:
– Видишь? Насадку! Время.
Грудинин осторожно полез за пазуху, вытащил насадку и надел ее на ствол винтовки. Действовал он, кажется, нарочито медленно, потому что Андрей успел несколько раз взглянуть на собаку. Она явно увидела или учуяла их и уже щерилась, уже вытягивала вперед свою острую, такую ненавистную Андрею морду. Немцы, к счастью, все еще прикуривали, и Андрей мысленно молил Грудинина: «Скорей, скорей же!» Но он так и не заметил, когда Николай Васильевич снял чехольчик с оптического прицела и оттянул пуговку, снимая затвор с предохранителя.
Щелчок показался нестерпимо громким. Перематывающий портянки Сутоцкий резко обернулся. Собака еще негромко рявкнула и натянула поводок. Немец что-то сказал поводырю, поводырь дернул собаку: успокойся.
Раздался второй щелчок и слабый хлопок. Собака подпрыгнула, издала странный утробный звук и упала. Немец растерянно посмотрел на нее и сейчас же стал валиться на бок. Второй оглянулся по сторонам и после третьего щелчка-хлопка опрокинулся навзничь.
Все произошло так быстро, так незаметно, что не только немцы, но даже разведчики так и не поняли толком, что произошло.
– Обходить их левее! На высоту! – приказал Андрей и бросился вперед.
Его догнал Грудинин и на бегу спросил:
– Может, убрать? А то наткнутся.
– Это когда еще будет, а мы оставим следы.
Они круто забрали влево вверх, перевалили через гребень высоты и вышли к дороге, почти в том же месте, где вчера сидели в засаде Гафур и Сутоцкий.
Лес был все еще тих. Отдышавшись, Матюхин восторженно посмотрел на Грудинина.
– Ну молодец! Как автомат.
– Младший лейтенант, что произошло? – спросил Сутоцкий. – я так и не понял. Отчего они попадали? Кто стрелял? Неужели Грудинин? Но чем?
– Он. Вот теперь смотри, – Матюхин ткнул пальцем в насадку. – Вот из-за этой насадки для бесшумных выстрелов мы с Грудининым и темнили. Но зато как она нас выручила. Ни звука! А ведь до них метров сто пятьдесят было, не меньше. Ну все! Теперь запрет и секретность сняты. Дожить бы до ночи и проверить Егора. Двинулись парами к дороге.
На этот раз впереди шла пара Матюхина. Они выползли на Ушку и осмотрелись. Справа от них на дороге стояло штук пять грузовиков с пиломатериалами. Шоферы сошлись в кружок и курили. Потом подошли еще две машины. Соскочившие шоферы подбежали к курящим, что-то спросили и сразу успокоились.
Прошло немало времени, пока перед машинами дорогу пере, шло около взвода солдат в полном боевом снаряжении – с противогазами, ранцами и оружием. Они стали разворачиваться и ушли в лес.
- Предыдущая
- 24/30
- Следующая
