Красные кресты - Мейсснер Януш - Страница 10
- Предыдущая
- 10/52
- Следующая
Он заорал на офицеров и боцманов, чтобы немедленно поднимали якоря, и видя, что те занялись этим не слишком рьяно, метнулся к кабестану и принялся обхаживать их шпагой. Благодаря этому вмешательству корабль медленно подался вперед, а когда якорь встал и пошел наверх, набрал достаточный ход, чтобы начать слушаться руля, и, дрейфуя по течению, развернулся носом к выходу из бухты.
Тем временем в паре сотен ярдов за его кормой разразился настоящий ад. Пылающий брандер с разгону втиснулся среди каравелл, топя по дороге шлюпки, ломая реи и мачты, сея пожары и разрушения, пока не увяз в путанице цепей и канатов, сцепившись бушпритом с вантами и штагами какого-то четырехпалубного гиганта. Гул и треск огня, глухой грохот сталкивающихся бортов, треск ломающихся мачт, грохот взрывающихся бочек с порохом и крики перепуганных людей сливались в поистине дьявольский хор, от которого мороз пробегал по спинам команды «Санта Крус», поспешно поднимавшей паруса. Низкие свинцовые тучи багровели от зарева, а ослепительные молнии пульсировали внутри них, как неровные удары сердца.
Командор Бласко де Рамирес только теперь с поразительной ясностью осознал, что Непобедимая Армада оказалась в ловушке: с одной стороны ей грозил пожар в переполненном порту, с другой — буря, надвигавшаяся от Северного моря и нидерландских берегов. Но от бури можно было ещё укрыться за мысом Грис Нез, в Булони или даже в глубоком заливе в устье Соммы; от огня спасения не было.
Это наконец понял и герцог — адмирал, и почти все капитаны. Кто мог, на чьем борту ещё не бушевал пожар, рубил лини и реи, срывал якоря и вместе с отливом мчался к выходу в море. Но теперь, в темноте, при сильном боковом ветре, в панической спешке, им трудно было миновать мели и рифы. То один, то другой натыкался на них, распарывая днище корабля и преграждая дорогу остальным. Каравеллы тонули, экипажы в панике спускали шлюпки, матросы дрались за места в них, перегруженные лодки переворачивались и шли на дно. Прежде всего и любой ценой все хотели выбраться из проклятого Кале.
Только одна маленькая, верткая шлюпка под косыми парусами мчалась с попутным ветром в противоположную сторону, вглубь порта, ловко лавируя среди огромных корпусов и проскальзывая под торчащими бушпритами испанских кораблей. Никто её не задержал и не спросил, куда она направляется. Никто не знал, что на её руле сидит человек, который вначале захватил «Двенадцать апостолов», а потом, превратив эту каравеллу в брандер, поджег с её помощью Непобедимую Армаду. И вот он, опаленный, черный от дыма и копоти, как и шесть сопровождавших его сорвиголов, во всю смеялся среди того пожара, который они устроили.
Перси Барнс, прозванный Славном по причине врожденного отвращения к мытью и стирке своих лохмотьев, обладал пронзительным голосом и страстью к пению. Когда на палубе «Зефира» или в портовом кабаке раздавалось нечто среднее между пронзительными криками осла и блеянием козла, можно было ручаться, что это Перси завел любовную песенку или рыцарскую балладу. Обычно слушатели тут же затыкали уши и перебирались в места потише, либо коллективно протестовали, подкрепляя свои протесты угрозами макнуть исполнителя в море. Однако в тот вечер весь экипаж «Зефира»с нетерпением ожидал его вокальной партии, которая должна была уведомить про возвращение Мартена. Ведь Барнс был выслан Уильямом Хагстоуном на берег бухточки, в которой «Зефир» стоял на якоре в соответствии с распоряжениями своего капитана.
Ожидание затянулось, темный, заросший берег молчал и только ветер раз за разом пролетал над заливом, гоня по небу все более мрачные тучи. Корабль неподвижно застыл посреди гладкой полосы воды, прикрытый скалами, люди разговаривали шепотом, а Хагстоун и Броер Ворст плечо к плечу расхаживали по настилу юта, вновь и вновь поглядыая на восток и тщетно стараясь скрыть терзавшую их тревогу.
Тут издалека со стороны порта донесся раскатистый гулне то пушечный выстрел, не то удар грома. Багровая вспышка озарила небо, погасла и вспыхнула снова.
Ворст и Хагстоун как по команде остановились, шепот стих, все взгляды устремились в одну точку. В полумиле, может быть в миле от залива, за узким перешейком, что-то произошло; что — то начиналось. Волнистый черный контур скал почернел ещё больше, контрастируя с небом, которое все ярче озарялось заревом, а ветер доносил оттуда смесь криков и взрывов, какие бывают в самой гуще битвы.
— Началось, — вздохнул Хагстоун.
Ворст переступил с ноги на ногу, почесывая редкую рыжую щетину, скрывавшую побитые оспой щеки.
— Ja, recht, началось — подтвердил он и взглянул на матросов, которые собрались на шкафуте по правому борту.
— Приготовиться ставить паруса? — спросил он помощника капитана.
— Можно, — согласился Хагстоун, хоть знал, что пройдет ещё немало времени, прежде чем понадобится поднять якорь, и добавил: — Прихвати несколько парней к кабестану.
Плотник вполголоса отдал команды и зашагал на нос, чтобы проследить за маневрами, как только подойдет нужный момент. Подумал, что Мартен может прибыть и парусной шлюпкой, которую забрал с «Зефира». Жаль было бы её потерять…
И тут же укорил себя за эту мысль: пусть черти заберут все шлюпки, лишь бы Мартен вышел невредимым из этого рискованного приключения.
« — Наверняка вернется берегом, — подумал он, — так ближе да и надежнее…»
Взглянул на небо. Сверкали молнии, ветер все крепчал, отблески кровавого зарева падали на темную гладь моря. Шум в порту все нарастал, раз за разом гул взрывов сотрясал воздух и разносился эхом, отраженным от скал за кормой корабля.
« — Ну, — думал Ворст, — сейчас там жарко! Пожалуй, зарево видно даже в Дувре!»
Полез в карман, достал оттуда комок прессованного табаку, отломил приличный кусок и принялся неторопливо его пережевывать. Это была отличная темно-коричневая португальская махорка, жгучая, как перец. Он приберегал её только для минут крайнего напряжения: никотин и размеренные движения челюстей действовали успокоительно, снимали тревогу, умеряли нетерпение.
Но на этот раз и проверенное средство подвело, ожидание в бездействии, казалось, тянется до бесконечности.
В какой-то миг взор одноглазого плотника заметил тень темнее, чем гладь моря, белевшая гребнями волн у выхода из бухты. Тень, а точнее две тени, двигались параллельно в полумиле от берега.
«Ибекс»и «Торо», — подумал Ворст.
Погнал одного из юнг к Хагстоуну с этим известием, и тот примчался прежде, чем два корабля миновали вход в бухту.
— Да, это наверняка Уайт и Бельмон, — согласился он, взглянув в указанном направлении. — Мы должны присоединиться к ним.
— А что же будет с капитаном? — спросил Ворст, заталкивая комок жвачки за щеку.
Помощник заколебался, потом неохотно буркнул:
— Он сам так приказал. Видно, им что-то помешало, раз до сих пор его нет.
Плотник тяжело ворочал мысли в голове, а жвачку во рту, все ещё не убежденный до конца.
— «Зефир» должен был выйти в море только когда они возьмутся за свое, — промямлил он, переступая с ноги на ногу.
Словно в ответ ему из носовых орудий «Ибекса» грянули первые два выстрела, и тут же заговорили орудия «Торо», который выходил вперед и маневрировал, уже скрываясь за скалистым мысом.
— Приказ есть приказ, — начал Хагстоун и умолк — где-то вдали, в глубине бухты звучал триумфальный рык Славна, способный вызвать нервное расстройство самого немузыкального слушателя.
По правде говоря, ни Уильям Хагстоун, ни Броер Ворст не относились к людям, чутким к гармониям звуков, и не отличались музыкальностью, но будь даже и так, в подобных обстоятельствах пение Перси Барнса показалось бы им ангельским хоралом. Во всяком случае, оно на них подействовало как чудесный бальзам, приложенный к кровоточащей ране, как распахнутые двери темницы — на узника, получившего свободу, как вид прохладного источника — на страждущего.
— Слабо им с ним справиться, — буркнул Ворст. — Что, слабо? Он им не дался!
Хагстоун не слушал этих гордых по тону, но убогих по содержанию реплик; вернувшись на шкафут, велел спустить тали, чтобы немедленно поднять шлюпку на борт.
- Предыдущая
- 10/52
- Следующая
