Приключения моряка Паганеля часть I - «Боцман и Паганель или Тайна полярного острова.» (СИ - Гораль Владимир Владимирович - Страница 1

• 1/66
• Следующая

– «Паганель, шевели помидорами, салабон!» – зычно гаркнул дюжий матрос, зловеще помахивая в воздухе окровавленным шкерочным ножом. Я стоял в дощатом рыбном ящике в просторных грязно – оранжевых рокен – буксах (брезентовой робе). Стоял я, стараясь не упасть – на раскоряку, весь из себя молодой и красивый в съезжающей на лоб зелёной пластиковой каске, по колено в прыгающей и пахнущей огурцами крупной, свежевыловленной треске.

«Жуковск» – наш ржавый рыбачок, потерявший покой после подъема трала, встал носом на волну. А вахта – пятеро матросов палубников принялась шкерить (разделывать) улов.

Погода была свежая – предштормовая и судно, то задирало нос вверх, обнажая щербатый форштевень, то словно жёлтая субмарина, зарываясь в волну, браво шло на погружение.

Я исполнял славные обязанности подавалы. Заключались – же они в том, чтобы в «темпе вальса» подбрасывать трех – пяти килограммовых рыбин под палаческий тесак матроса – «головоруба». От нашей с ним расторопности зависело, будут ли вдоволь обеспечены обезглавленной рыбой трое опытных шкерщиков. Если же они начнут простаивать, то откроют рты и начнут «Говорить». Тут уж мало не покажется. Услышь их в этот момент какая-нибудь случайно проплывающая мимо беременная акула и у неё непременно случился бы выкидыш.

Я никогда не отличался особой сноровкой и сейчас у меня были проблемы. Если бы только у меня, проблемы были у всей моей смены. Дело в том, что для того, чтобы быстро и качественно переработать улов, поднять трал и приняться за следующий, вахта(смена) должна быть опытной и сработанной. В противном случае, а благодаря мне он был точно противным, выработка снижалась ну и заработок соответственно. Пока же скорбное поприще помощника палача давалось мне не слишком.

В своем первом рейсе я узнал о себе много нового. Помимо банальностей в адрес моей мамы, мне открылась тайна моего происхождения. По мнению моих коллег среди моих предков были не только обычные животные, но и какие-то неизвестные науке приматы – дрочеры-гамадрилы и мартыны косорукие.

Наш старпом – тучный бородатый мужчина лет пятидесяти пяти походил на слегка опустившегося Хэма (Хэмингуэя). Имя как и судьбу он имел трудное: Владлен Георгиевич Дураченко. По причине сложности последнего, отзывался он на Георгиныча. Был он человек эрудированный и как многие моряки начитанный, а потому выражался порой весьма литературно.

Вдоволь налюбовавшись из штурманской рубки на мои кувыркания в рыбном ящике, он торжественно произнес по громкой связи: «Картина маслом, неизданные главы из романа „Война и Мир“ – Пьер Безухов, Дуэль с треской.»

По настоящему на меня не злились. Многим из экипажа я годился в сыновья и видимо будил здоровые родительские инстинкты, слава богу, что не другие, впрочем тогда это еще не вошло в моду. Виноват был матрос по причине чрезмерных возлияний тупо опоздавший на отход в рейс. Меня же в срочном порядке выслали на замену опоздавшему из вахтенного резерва отдела кадров.

С бортом 2113 «Жуковск» свела меня как видно судьба. Но это я понял позже. А тогда 18-летний курсант 4-го судоводительского курса Мурманской мореходки имени Месяцева был я направлен на плавательную практику для начала бесклассным матросом. Это через год после сдачи госэкзаменов и получения диплома штурмана – судоводителя ждала меня практика штурмана – стажера, а пока хрен мамин, салага, солдат, зелень подкильная или если попроще – юнга.

Малый морозильный траулер – бортовик 2113 имел дурную славу. Редко год – два обходился он без ЧП. Бывало в шторм кого за борт волной направит – «и пишите письма…» Бывало кому гаком(такелажно-грузовой крюк) в висок ни за что. А потом следствия, проверки… Моряки называли Жуковск – «Заходя не бойся, уходя не плачь…» Борт 2113 захочешь не забудешь, тут тебе и «очко» и «чертова дюжина». Да и то сказать, на промысле ему везло – всегда был с рыбой.

Все-же бортовичок (бортовое траление), таки решил напомнить мне салаге о своей дурной, но все же славе. Как-то в ночную вахту поднимали мы «авоську»(куток, конечная часть трала) на борт. Я должен был переносить с кормы к баку (с задней части судна в переднюю), «бешеный конец» – траловый трос.

При подъеме трал затягивался тросами в верхней части, превращаясь в подобие авоськи с рыбой. «Бешеным» конец назывался потому, что при волнении он мог «сыграть» (сорваться) и его полупудовый гак (крюк), да и сам трос дуэтом пропели бы старинный романс: «Милый, ты не вспомнишь нашей встречи…»

Конец этот переносили быстрым аллюром, да и весь подъем проходил в том же темпе. Смутно помню упругий, нежный контакт своего молодого девственного тела с чем-то массивным и влажным. Помню гордый, одинокий полет в ночи. Помню постаревшими ягодицами смачный шлепок о жесткую как асфальт и жгучую как кипяток, баренцеву воду.

После ребята рассказали, как я, вскользь задетый сорвавшимся «бешеным», мощно шмякнулся о каучуковый пантон и отпружиненный по красивой параболе направился за борт.

Сыграли тревогу – «человек за бортом», но пока трал не поднят судно маломаневренно, и мало-что можно сделать. Быстро подняли трал, а там сюрпрайз.

Вахта впала в шоковое состояние в полном составе. Моя персона вывалилась из трала вперемешку с центнером живой рыбы, эдаким «тресковым бароном» – медленно и вальяжно. Все было при мне – члены, чресла, а так-же штатный спасжилет и аккуратная половинка зеленой пластиковой каски на вполне целой башке. Сам же спасенный, плотно покрытый чешуей, царственно переливался перламутром, словно новорождённый наследник самого Посейдона.

Медперсонал на малых судах не предусмотрен. Случись что – связываются по рации. Затем Полный ход, и куда ближе: в порт или к плавбазе. Туда где есть врач или хотя бы фельдшер. В моем случае помощь была близка. Это был истинный человек возрождения, светлая личность – боцман Бронислав Устинович Друзь.

Моряк от бога, боцман от черта. В сорок шесть лет он успешно сдал экзамен и получил диплом фельдшера. Устиныч прекрасно играл в шахматы, мастерил из ракушек, ушных камней и глазных хрусталиков крупной рыбы оригинальные шкатулки и сувениры, рисовал лаковые по дереву миниатюры, писал стихи. Хотя стихи – неповторимая муза народного поэта Б.У. Друзя это «песнь – песен» и тема особая

Последствия моего недолгого пребывания в роли Садко ужасными не были.

Я был торжественно внесен в салон, причем ногами вперед. Несшие тело правда вовремя спохватились и принялись меня кантовать. Это мероприятие закончилось драматичным ударом потерпевшего головой о переборку. Последнее и привело его в чувство.

Боцман в роли фельдшера принял к пострадавшему медицинские меры, причем как научного так и народного характера. Кроме укола камфоры и дозы нашатыря я был темпераментно растерт спиртом, а приличная часть его была почти насильно и перорально(то-есть через рот) введена внутрь организма. Мне стало приятно и сказал я, что это хорошо! Почти в полном составе натолкавшийся в салон экипаж, во влажной робе и в сухом штатском, дружно и облегченно выдохнул. После чего большинство решило поддержать и поздравить заново рождённого и так-же приняло перорально, причём неоднократно.

• 1/66
• Следующая