Убийство по-римски - Марш Найо - Страница 19

• Предыдущая
• 19/51
• Следующая

Он открыл дверь в чулан, где хранил товары, указал на телефон и включил свет.

Когда дверь закрылась, в чулане оказалось мало пространства и воздуха. Аллейн осторожно прислонился спиной к коробке с церковными украшениями, присел, упираясь в край полки, напряг память и набрал нужный номер.

Квестор Вальдарно еще не ушел из офиса. Он выслушал рассказ Аллейна с живостью, которая почти передавалась по телефону, но перебивал его мало. Когда Аллейн закончил, Вальдарно заключил по-английски:

— Он сбежал.

— Сбежал?

— Смылся. Он узнал вас и смотал удочки.

— Но здешние как будто уверены, что он не мог пройти мимо них.

— Ах-ах-ах, — презрительно сказал квестор. — Кто они такие? Монах и два бледных мальчишки из лавочки. Против такого ловкача! Тьфу! Он согнулся вдвое и пробежал под витриной с открытками.

— Кстати об открытках. У входа здесь была дикого вида немолодая дама, которая устроила Мейлеру сцену.

— Сцену? Каким образом?

— Она кричала ему оскорбления. И совсем не на том итальянском, какому нас учили в мои дипломатические времена, но это был поток — обвинений и брани.

Аллейн почти видел, как квестор пожал плечами.

— Должно быть, он чем-то досадил ей, — предположил он меланхолично.

— Она в него плюнула.

— Значит, он разозлил ее, — вздохнул квестор.

— Несомненно, — без энтузиазма согласился Аллейн. — Ее зовут Виолетта, — прибавил он.

— Почему вы так подробно останавливаетесь на этой женщине, мой дорогой коллега?

— Видите ли, если я ее правильно понял, она угрожала убить его.

— Очевидно, свирепая женщина. Некоторые из уличных торговок действительно ведут себя крайне скверно.

— Мне показалось, он был сильно встревожен этой сценой. Он сделал вид, что ему все равно, но побледнел очень заметно.

— А-а. — Последовала пауза. — Она продает открытки перед Сан-Томмазо?

— Одной даме из нашей группы показалось, что она видела ее тень на стене внизу, в митрейоне.

— Их туда не пускают.

— Я так и понял.

— Все расследования будут проведены. Я распоряжусь установить наблюдения за аэропортами, авто- и железнодорожными станциями. По-моему, очень велика возможность того, что Мейлер узнал вас и попытается убежать.

— Весьма обязан вам, синьор квестор.

— Пожалуйста!

— Но я должен признаться, возможность, что он узнал меня, кажется маловероятной — мы никогда не встречались.

— Какой-то его коллега, английский коллега, мог видеть вас и предупредить его. Это весьма вероятно.

— Да, — сказал Аллейн, — разумеется, это вероятно.

— Посмотрим. А сейчас, мой дорогой суперинтендант, могу я немного поговорить с этим доминиканцем?

— Я его позову.

— И мы все время держим друг друга в курсе дел?

— Конечно.

— Тогда примите мои лучшие пожелания, — грустно сказал квестор Вальдарно.

Аллейн вернулся в лавку и сказал монаху.

— Это квестор Вальдарно? — спросил отец Денис. — Вы не сказали, что это касается полиции, но это ничуть меня не удивляет. Подождите, пока я с ним переговорю.

Он поговорил с квестором на беглом итальянском и вернулся встревоженный.

— Дело странное, — сказал он, — я бы не стал загадывать, в какую сторону оно обернется. Он хочет прислать своих ребят, чтобы осмотреть все внизу, и собирается говорить об этом с настоятелем. Я сказал, что мы обыскали каждый дюйм, но ему этого мало. Он просил передать, что приглашает вас принять участие. Завтра ровно в восемь утра.

— Не сегодня?

— Да зачем сегодня, если он внизу — чего быть не может — и к тому же запечатан, как сардинка в банке. — Отец Денис внимательно посмотрел на Аллейна. — Вы не похожи на полицейского, — сказал он. — Конечно, это меня не касается.

— Что, я похож на безвредного туриста? Надеюсь, что да. Скажите, вы что-нибудь знаете о женщине по имени Виолетта, которая здесь торгует открытками?

Отец Денис хлопнул себя по лбу.

— Так ее зовут Виолетта! — воскликнул он. — Это наш бич, Господи прости, она тронутая, бедняга. Конечно, это дело выбило ее у меня из головы. Пройдите в атриум, и я вам все расскажу. А пока я тут закрою.

Вынув из рясы огромный ключ, он действительно замкнул вестибюль — вроде бы основательно. Он сказал, что ни у кого больше не было ключа от входа и от железной двери в подземелье, кроме брата Доминика, который открывает храм по утрам.

Базилика совсем обезлюдела, шесть часов вечера. Все колокола в Риме зазвонили «Аве Мария», и отец Денис задержался для молитвы. Затем он прошел в атриум и уселся рядом с Аллейном на каменную скамью, еще хранившую тепло заходившего солнца. Он был уютный человек и любил посплетничать.

Виолетта, сказал он, несколько месяцев продавала открытки в портике Сан-Томмазо. Она — сицилийка, неизвестно откуда взялась и совсем не такая старая, как могло показаться Аллейну, а когда появилась впервые, ее лицо еще сохраняло следы дикой красоты. Она беспрестанно рассказывала всем и каждому, что ее муж бросил ее и предал полиции.

— За что? — спросил Аллейн.

— Ничего вразумительного. Что-то связанное с пересылкой запрещенных вещей. Очевидно, краденого, хотя она говорит, что понятия не имела, что это нехорошо, пока не пришла полиция и не погубила ее. Речь у нее дикая, сами святые не разберут, где у нее факты и где фантазии.

Тем не менее она вела себя достаточно прилично, набрасывалась только на доминиканцев и не сходила со своего законного места торговли, но примерно дня два назад он обнаружил ее на углу портика: она сидела и шипя изрыгала ужаснейшую хулу и потрясала кулаками. Губы ее были буквально в пене, но, когда отец Денис упрекнул ее за богохульство и, как понял Аллейн, дал ей хорошую взбучку, она заговорила малость разумнее. Как выяснилось, ее ярость была направлена на человека, который заходил в ризницу, чтобы договориться о посещении храма туристскими группами от имени нового предприятия под названием…

— Не говорите мне, — сказал Аллейн в тот миг, когда отец Денис сделал паузу для большей эффектности. — Позвольте, я угадаю. Под названием «Чичероне».

— Правильно.

— А человек был Себастиан Мейлер?

— Снова правильно, — воскликнул отец Денис, хлопая в ладоши. — Он же муж несчастной, а если не муж, так должен им быть, помоги ему Господь.

В тот очень теплый вечер оба автомобиля прибыли на Палатинский холм в начале шестого. Воздух благоухал нагретой землей, травой, миртами и смолой. В удлинявшихся тенях стояли алые восклицательные знаки маков, а легионы акантов строем спускались с гребня холма. Над разбитыми колоннами и арками классического Рима небо вновь обретало глубину.

Джованни, шофер, с удовольствием выступал в роли гида. Он сказал, что понятия не имеет, что произошло с мистером Мейлером, но предположил неожиданный приступ болезни, известной туристам как римский понос. Джованни деликатно напомнил им, что в таком случае, естественно, требуется немедленно удалиться. Затем он провел группу через развалины Домус Августана и вниз по ступенькам, к сосновой роще. По дороге то здесь, то там он называл имена руин и делал широкие жесты, кладя Рим к ногам туристов.

Софи смотрела и мечтала, и с удовольствием забывалась в грезах, и не слишком внимательно слушала Джованни. Она неожиданно почувствовала себя усталой и смутно счастливой. Барнаби Грант шел рядом с ней в дружественном молчании, Ван дер Вегели сотрясали тишину взрывами восторгов и тысячей вопросов и неустанно фотографировали. Леди Брейсли под руку с Кеннетом и недовольный майор ковыляли последними и вполголоса жаловались на плохую дорогу.

— Я быстро пресыщаюсь видами, — заметила Софи. — Или, скорее, сведениями о видах. Я перестаю слушать.

— По крайней мере, вы в этом признаетесь, — утешил ее Грант.

— Только не подумайте, что я бесчувственна ко всему этому.

— Ладно. Я и не подумал.

— Наоборот, я немею от восторга. Или почти немею, — поправилась Софи. — Вы могли бы сказать: становлюсь зримо-бессловесной.

• Предыдущая
• 19/51
• Следующая