Исповедь Зеленого Пламени - Мазова Наталия Михайловна - Страница 9
- Предыдущая
- 9/86
- Следующая
Стекайтесь скорее на главную площадь!
Сейчас она начинает свой танец,
Ступая по черным зеркальным плитам
Легко, как будто по облакам…
Море огней — то факелы светят,
Море голов — то замерли люди,
А музыка громче и все быстрее —
Как Сердце выдержит этот ритм?
Одна — в толпе, на земле и на небе,
Под тонким сиреневым покрывалом
Так беззащитно гибкое тело,
И кровь струится музыке в такт.
А там, во дворах, столы с угощеньем —
Но не позволит Андсира пройтись ей
Босыми ногами в безумном танце
По мясу с кровью и по вину…
Я Говорю, я уже сама не слышу своего голоса — я настоящая Поющая. Все, кто в этом зале, протекают через меня — и я знаю, что и Флетчер уже здесь, замер у дверей в напряжении ожидания. А я срываю со всех оковы, как скальпелем по душе, и все тайное незаметно становится явным, и все, кто в силах прикоснуться ко мне мыслью, наделяются даром видеть сущность вещей…
Зажгите свечи, и звезды зажгите!
Сегодня женится мой любимый,
И перед тем, как сойти в могилу,
В последний раз я танцую для вас!
Все, отказали тормоза… Нетерпение аттаров — прибой, что не в силах коснуться моих ног. И вот теперь можно вставлять ключ, умело выточенный под замок. Монотонно, нараспев, в бешено-завораживающем ритме:
КРУЖИСЬ ЖЕ, АЛЛА, ПОКА НЕ УСТАЛА,
ТАНЦУЙ, ПОКА МЕРТВАЯ НЕ УПАЛА,
ЛЮБИМЫЙ ЖЕНИТСЯ, И НАГРАДОЙ
ЗА ТАНЕЦ ЖИЗНИ ЕЙ БУДЕТ СМЕРТЬ,
ЗА ЗВЕЗДНЫЙ ТАНЕЦ ВО СЛАВУ АНДСИРЫ,
ЗА ТАНЕЦ СИРЫ — МЫ ПЛАТИМ ЖИЗНЬЮ,
ЗА ТАНЕЦ ЖИЗНИ — МЫ ПЛАТИМ СМЕРТЬЮ,
ЗА ТАНЕЦ СМЕРТИ — ЛЮБВИ… ПЛАТИТЬ…
Голос мой медленно замирает в обморочной тишине. Больше всего в этот миг мне хочется упасть без сил, но я с изумляющим меня саму жестоким упрямством отсчитываю секунды: две… три… четыре… старт!
— Да как ты посмела!
— Кощунство!
— Разве можно такое читать на свадьбе!
— Это заклятие!
— Конечно, заклятие!
— Смерть чародейке!
Ага… Вот вы все, голубчики (восемь… девять…), кого слетевшие тормоза уберегли от оков моей финальной ворожбы! Ну ни один не захотел промолчать, каждый высказался — тут тебе и все аттары (нет, не все — есть и непричастные!), и всеми нами любимый лорд Растрейн, и начальник старой гвардии (четырнадцать…), и скорбная Йоссамэл — ух ты, да она, оказывается, вовсе не в неведении, — и ее дама Раэрис… шестнадцать… финиш!
— А ну, молчать! — это очнулся Атхайн. В том, что контакт наших подсознаний состоялся, я уже не сомневаюсь.
Всплески деструктивности, равно как и выкрики, стихают, властной рукой ненадолго загнанные в берега. Одновременно с этим начал приходить в себя остальной народ — глаза светлеют…
— Зачем ты это сделала, Эленд? — сталь в голосе. — Это были сильнейшие чары — и я не увидел в них света!
Я поворачиваюсь к нему — глаза в глаза.
— Государь мой Атхайн, вспомни, применяла ли я хоть раз ту власть, что дарована мне свыше, во вред тебе и Речному Содружеству?
— Ни разу доселе, — голос его тверд. Он хочет быть справедливым — я не лишу его этого удовольствия.
— Помнишь ли ты, как шло твое воинство, повинуясь слову моему, три дня без сна и отдыха, чтобы успеть в Эрг-Лэйю?
— Трудно забыть такое.
— Не ты ли тогда поначалу страшился довериться мне, ибо и тогда увидел в моих Словах и делах не свет, но силу?
— Было так.
— Последний вопрос — не сочти за дерзость, мой государь. Готов ли ты еще раз вверить мне свою жизнь в случае неминуемой опасности?
— Если не будет иного выбора, я не стану колебаться.
Еще один вдох. Кажется, заговорщики уже начинают понимать.
— Так прикажи страже, государь, — резко и быстро выкрикиваю я, — арестовать и обыскать всех, кто возвысил на меня свой голос — твоя память держит их не хуже моей! Ибо лишь злой умысел разрушения и смерти может противостоять этим чарам! Единение с Той, что зовет к Себе…
Я не успеваю договорить — ярензагский метательный нож, нацеленный мне в горло, со звоном ударяется о застежку Орсалла, которой сколот на груди мой плащ. Да, этого стоило ожидать от тех, кто потерял контроль над своими порывами! Я инстинктивно падаю, уклоняясь от второго ножа, который отбивает Тэйрин широким металлическим зарукавьем — и ловлю плечом третий, с той стороны, откуда не ждала… да и не мне предназначенный. Сквозь обжигающую боль в сознание прорывается мысль: а Растрейн, оказывается, даже еще больший дурак, чем я думала…
— Вот видишь, государь! — нахожу я в себе силы выкрикнуть. — Какие тебе нужны еще доказательства? Я отобрала у них сдержанность… — и тупо смотрю, как рвется наружу кровь из моей раны, почти невидная на черном, Но в мою сторону никто уже не глядит. От дверей в зал доносится знакомый до слез боевой клич: «Андорэ и Эстелин!», и в зал с обнаженными мечами врываются Флетчер и капитан Иммзор, а за ними бегут воины с лебедиными крыльями на шлемах, которые тут же ввязываются в схватки с аттарами и кое с кем из старой гвардии. Иммзор в несколько прыжков оказывается рядом с лордом Растрейном, а Флетчер подбегает ко мне…
— Что с тобой, Элендишка? Ох, черт, да они тебя серьезно ранили! — я слышу страх в его голосе и вдруг понимаю, что в этот миг Йоралин Даквортский плевать хотел на всех королей мироздания. Он подхватывает меня на руки, пачкая кровью свое белое одеяние. Рядом уже Орсалл и Россиньоль, кто-то из них, пытаясь помочь, выдергивает нож из раны…
Взрыв боли. Мир гаснет.
Не знаю, что заставило меня пробудиться. Просто вдруг сон отхлынул, как волна отлива, и я осознаю себя в темной комнате Флетчера, в трепетной паутине тишины, сквозь которую из окна доносятся звуки праздничного веселья — голоса, смех, аккорды лютни, и над всем — песня Россиньоля: «Все было так, во все века, и будет впредь наверняка!» Еще не ночь, а только поздний вечер, веселье и не думает утихать. Окно распахнуто настежь, но все равно все это — там, далеко, отдельно от меня, не в силах перелиться через подоконник и разрушить мой хрупкий покой. Я просто лежу и даже не слушаю, а слышу.
Рану под повязкой слегка, приятно покалывает — это хорошо, значит, к утру от нее не останется и следа. Здешняя Алфирил — умелый целитель. Осторожно касаюсь шарфа, которым притянута к телу моя левая рука, — темная газовая полоса прикрывает грудь, выделяясь на белой рубашке даже в темноте. Все, что сейчас требуется от меня, — сохранять полный покой…
Дыхание весенней ночи — ветер чуть касается моего лица, как обещание…
Скрип двери. Осторожные шаги. «Кто там?» — хочу спросить я, но оцепенение грани меж сном и явью сковало меня, я здесь и не здесь, и губы не шевелятся. Да это и ни к чему — я уже знаю ответ. Шорох падающего с плеч плаща, едва слышный стук сброшенных сапог… и кровать подается под дополнительной тяжестью.
— Спишь? — еле слышно, у самого лица.
Я молчу. Я сохраняю полный покой. Шелковистая прядь волос касается моей щеки. Сердце мое, и до этого бившееся не очень сильно, замирает совсем — вот оно… Осторожно-осторожно он подсовывает левую руку мне под плечи, а правую кладет на грудь, совсем рядом с раной. Я жду… непонятно чего, наверное, прикосновения губ… но ничего не происходит — я просто в кольце его объятий.
Совсем близко. Так близко, как я даже мечтать не смела никогда и ни разу. Я боюсь пошевелиться, боюсь дышать — только бы не разомкнул рук…
А потом все исчезает. Остается темнота и тишина, и в этой темноте я — зеленое пламя, зажженное неведомой рукой. Плоть исчезла, суть обнажена. Я горю, значит, живу, но свет мой не в силах разогнать тьму вокруг меня, только накаляет ее нестерпимо, и я — пламя — дрожу в этой тьме… И осознаю, что совсем рядом со мной другое пламя — синее, как летний полдень, и такое же ослепительное, но не греющее, а лишь разбрасывающее вокруг себя призрачный свет синей лампы.
- Предыдущая
- 9/86
- Следующая
