Куда приводят мечты - Мэтисон (Матесон) Ричард - Страница 47
- Предыдущая
- 47/55
- Следующая
Мне хотелось уйти. Но я не мог ее оставить.
— У него были зеленые глаза? — с усилием спросил я.
Она слабо кивнула.
— У меня тоже, — сказал я. Ответа не было.
Я порывисто вздохнул.
— Энн, разве не видишь, кто я такой? — с мольбой произнес я.
Она открыла глаза, и еще на один миг у меня возникло ощущение, что она меня узнала. Я сжался, подавшись к ней.
Но она отвернула лицо, и я вновь содрогнулся. Боже правый, есть ли на небесах или в аду способ до нее достучаться?
Она быстро повернулась ко мне.
— Зачем вы меня мучаете? — жалобно спросила она.
— Пытаюсь объяснить вам, кто я такой.
Я ждал от нее неизбежного вопроса: «Кто вы такой?» Но вопроса так и не последовало. Вместо этого она рухнула обратно на диван, закрыв глаза и медленно покачивая головой из стороны в сторону.
— У меня ничего нет, — сказала она. Непонятно было, разговаривает ли она с собой или со мной. — Муж умер. Дети выросли. Я совершенно одна. Всеми покинута. Будь у меня смелость, я бы с собой покончила.
Ее слова меня ужаснули. Совершить самоубийство и оказаться в месте, настолько жутком, что это заставило ее помыслить о самоубийстве. Искаженное, неумолимое отражение внутри отражения.
— Я чувствую себя такой осоловелой, — сказала она. — Такой усталой и осоловелой. С трудом передвигаю ноги. Сплю и сплю, а просыпаюсь всегда изможденной. Чувствую внутри пустоту. Опустошенность.
Мне вспомнились слова Альберта, и это было мучительно. «Вот что происходит с самоубийцей, — говорил он. — Ему кажется, что его выдолбили изнутри. Поскольку его физическое тело преждевременно исчезает, пустоту заполняет эфирное тело. Но это эфирное тело дает ощущение пустой скорлупы в течение всего времени, пока должно было существовать физическое тело».
В тот момент мне стало ясно, почему мне не удавалось достичь ее сознания.
Поместив себя в это место, она лишила свою память всех позитивных воспоминаний. Ее наказание — хотя она сама навлекла его на себя — состояло в том, что она вспоминала лишь неприятные моменты из жизни. Смотрела на прежний мир через линзу абсолютного негативизма. Не видела света, а только тени.
— Что вы чувствуете, находясь здесь? — порывисто спросил я.
В животе у меня похолодело. Потихоньку начал подкрадываться страх.
Энн смотрела на меня, но, отвечая, казалось, вглядывалась во мрак своих мыслей. Впервые она рассказывала подробно.
— Я вижу, но не отчетливо, — говорила она. — Слышу, но не очень хорошо. Происходят вещи, которых я не могу понять. Полное понимание от меня ускользает. Мне никак его не достичь. Все происходит помимо меня. Я сержусь оттого, что не вижу и не слышу отчетливо, что не все понимаю. Поскольку знаю, что это не моя вина. Но что все вокруг меня неуловимо и не совсем доступно для понимания. Что меня как будто обманывают. Подшучивают надо мной.
Прямо у меня на глазах происходят какие-то вещи. Я все это вижу, но не уверена, что понимаю, хотя может показаться, что понимаю. Всегда остается что-то выше моего разумения. Нечто ускользающее от меня, непонятно почему.
Она помолчала, как будто пытаясь разобраться в своих мыслях.
— Я пытаюсь понять то, что происходит, но не могу. Даже сейчас, разговаривая с вами, я чувствую, что упускаю какие-то вещи. Я говорю себе, что со мной все в порядке, что искажено все меня окружающее. Но пока я об этом думаю, у меня появляется предчувствие, что дело во мне. Что у меня очередной нервный срыв, но на этот раз его трудно распознать, потому что он неявно выражен.
Все от меня ускользает. Не могу выразить это лучше. Подобно тому как в доме все вышло из строя, так и в моей голове все вышло из строя. Я все время в каком-то замешательстве, словно не в себе. Я чувствую себя, как, наверное, чувствовал себя мой муж в одном из снов, часто ему снившихся.
Я поймал себя на том, что наклоняюсь к ней, озабоченный тем, чтобы не пропустить ни одного ее слова.
— Он приезжает в Нью-Йорк, но никак не может со мной связаться. Разговаривает с людьми; они его, похоже, понимают, и он понимает их. Но, что бы они ни говорили, ничего не выходит. Он звонит по телефону, но попадает не по адресу. Он не может найти свои вещи. Он не помнит, где остановился. Он знает, что приехал в Нью-Йорк с какой-то целью, но не помнит с какой. Он знает, что у него не хватит денег на обратный билет до Калифорнии и что все его кредитные карточки потеряны. Он никак не может понять, что происходит. То же самое чувствую и я.
— Тогда откуда вы знаете, что все это не сон? — спросил я.
Слабый проблеск в ее глазах.
— Потому что я вижу и слышу, — ответила она. — И чувствую.
— В снах вы тоже видите и слышите… и чувствуете, — откликнулся я.
Мой разум изнемогал от усилий, но я понял, что в этом нечто есть. Какая-то зацепка.
— Это не сон, — сказала она.
— Откуда вы знаете?
— Это не сон.
— А мог быть сон.
— Зачем вы это говорите?
В голосе ее опять звучала тревога.
— Пытаюсь вам помочь, — сказал я. Она ответила:
— Хотелось бы мне в это поверить.
Мне показалось, словно к теням, заполняющим мое сознание, прикоснулся слабый свет. Прежде она совсем мне не верила. Теперь хотела бы поверить. Это был хотя и маленький, но все-таки шаг.
У меня возникла новая мысль — первая за долгий промежуток времени, как я понял. Неужели у меня прояснилось в голове?
— Мой сын Ричард интересовался… — Я умолк, позабыв слово. — Экстрасенсорным восприятием, — закончил я.
Когда я произнес его имя, лицо Энн напряглось.
— Он общался с медиумом, — пояснил я.
Снова напряжение на ее лице. Была ли в моих словах польза или вред? Я не знал. Но надо было идти дальше.
— После долгих размышлений он пришел к выводу, что… — Я собрался с духом. — Что существует жизнь после смерти.
— Это глупо, — не раздумывая, сказала она.
— Нет. — Я покачал головой. — Нет, он в это верит. Он чувствует, есть доказательство того, что бессмертие существует.
Она покачала головой, но ничего не сказала.
— Он считает, что убийство — самое ужасное преступление, на какое способен человек, — сказал я и посмотрел ей прямо в глаза. — И самоубийство.
Она содрогнулась всем телом, попыталась удержаться на ногах, но без сил снова рухнула на диван.
— Не понимаю… — прошептала она.
Теперь в голове у меня прояснилось.
— Он считает, что отбирать жизнь может только Бог, — сказал я.
— Зачем вы мне это говорите? — спросила она тихим срывающимся голосом.
Говоря, она дрожала, свернувшись на диване калачиком. Джинджер испуганно смотрела на нее, прижав уши. Собака чувствовала: что-то не так, но не понимала, что именно.
Мне опять пришлось взять себя в руки.
— Говорю это потому, что моя жена совершила самоубийство, — сказал я. — Она приняла смертельную дозу снотворного.
Опять в глазах у нее появилась эта пустота. Почему-то это произошло почти мгновенно, словно Энн не смогла ее сдержать. Она покачала головой.
— Не верю… — начала она. Голос прозвучал невнятно.
Я стал соображать еще лучше.
— Меня беспокоит то, что Ричард верит, будто она еще существует, — сказал я.
Ни звука. Покачивание головой.
— Что она находится в доме, напоминающем наш, — продолжал я. — Вернее, его мрачную, негативную копию. Все унылое и холодное. Ничего не работает. Грязь и запустение.
Ее голова продолжала трястись. Она бормотала невнятные слова.
— Думаю, он прав, — сказал я, — Думаю, что смерть — продолжение жизни. Что человек существует и после.
— Нет.
Из гортани ее вырвался задушенный звук.
— Разве вы не видите? — спросил я. — Ваш дом был красивым, теплым и нарядным. Почему он должен быть таким, как этот? Почему?
Она продолжала от меня отодвигаться. Я понимал, что она в ужасе, но должен был идти дальше. Это был первый подход, принесший хоть какие-то результаты.
— Почему ваш дом должен выглядеть таким безобразным? — спросил я. — Разве в этом есть смысл? Почему отключены газ, электричество, вода и телефон? Есть ли в этом хоть какая-то логика? Почему лужайки, кусты и деревья засохли? Почему умирают птицы? Почему нет дождей? Почему все в вашей жизни должно одновременно нарушиться?
- Предыдущая
- 47/55
- Следующая
