История великих путешествий. Том 2. Мореплаватели XVIII века - Верн Жюль Габриэль - Страница 73
- Предыдущая
- 73/115
- Следующая
Де Лангль условился встретиться с ними на следующий день. Лаперуз и большая часть офицеров отправились в назначенное место. Сведения, полученные ими от этих татар, оказались важными и побудили Лаперуза продолжить исследования в более северных районах.
«Не без труда нам удалось объяснить, что мы просим их изобразить очертания своей страны, а также страны маньчжуров. Тогда один из стариков встал и концом копья начертил берег материка, изобразив его тянущимся почти прямо с севера на юг. По другую сторону, на востоке, он нарисовал остров, который шел в том же направлении, и, приложив руку к груди, дал нам понять, что изобразил свою родину. Между материком и островом Сахалином он оставил пролив и, обернувшись к нашим кораблям, которые были видны с берега, провел линию, показывая, что они могут там пройти. К югу от Сахалина он нарисовал другой остров и оставил между ними пролив, пояснив, что это еще один путь для наших кораблей.
Разговаривая с нами, старик обнаружил большую сообразительность, уступавшую, впрочем, сообразительности другого островитянина в возрасте около тридцати лет; тот, увидев, что линии, начерченные на песке, стираются, взял у нас карандаш и бумагу. Он нарисовал свой остров, назвав его Чока, и отметил чертой речку, на берегу которой мы находились, поместив ее так, что от южной оконечности острова она находилась вдвое ближе, чем от северной. Затем он нарисовал маньчжурский берег, оставив, как и старик, воронкообразный пролив; к величайшему нашему изумлению, он добавил еще реку Сахалин, название которой туземцы произносили так же, как и мы; устье этой реки он показал несколько южнее северной оконечности своего острова…
Теперь мы захотели узнать, насколько широк пролив. Мы постарались втолковать ему нашу мысль; он ее уловил; он вытянул руки и, держа их на расстоянии двух-трех дюймов одну от другой, дал нам понять, что это обозначает ширину речки, где мы набирали воду; немного раздвинутые, они показывали ширину реки Сахалин; а широко раздвинутые, они изображали ширину пролива, отделяющего его страну от Тартарии…
Де Лангль и я считали очень важным установить, является ли остров, вдоль которого мы плыли, тем самым, что географы называли Сахалином, не подозревая при этом, как далеко на юг он тянется. Я отдал распоряжение сделать все приготовления, чтобы на следующий день фрегаты могли выйти в море. Бухта, где мы стояли, получила название бухты Де Лангль, по имени капитана "Астролябии", который первым открыл ее и вступил на берег».
В другой бухте на том же берегу, названной бухтой Эстен, шлюпки пристали к суше неподалеку от поселения из десяти — двенадцати хижин. Они были больше виденных до тех пор и делились на две комнаты. В задней находился очаг, кухонная утварь и скамьи, стоявшие вдоль стен; передняя комната оставалась совершенно пустой и, по всей вероятности, предназначалась для приема гостей. Как только французы высадились, женщины поспешили скрыться. Двух удалось, однако, догнать; пока их всячески успокаивали, художники успели нарисовать их портреты. Лица женщин, несколько необычные, отличались, впрочем, миловидностью. У них были маленькие глаза, толстые губы и верхняя губа разрисована или покрыта татуировкой.
Де Лангль увидел местных жителей, собравшихся вокруг четырех груженных копченой рыбой лодок, которые они помогали спустить на воду. Лодки принадлежали маньчжурам, приплывшим с берегов реки Сахалин. В одном из дальних уголков острова французы обнаружили что-то вроде круглой площадки, обнесенной пятнадцатью или двадцатью столбиками с медвежьей головой на каждом из них. Можно предположить, что назначением этих трофеев было увековечить победы над медведями.
У берегов моряки наловили трески, а в устье реки — большое количество дальневосточных лососей.
Миновав залив Жонкьер (Александровский), Лаперуз бросил якорь в бухте Де-Кастри. Запас пресной воды у него подходил к концу, дров больше не было. Чем дальше двигался он по Татарскому проливу, тем мельче тот становился. Лаперуз, придя к убеждению, что ему не удастся обогнуть Сахалин с севера, и опасаясь, что выбраться из мелководья, куда он зашел, он сможет лишь через Сангарский пролив (пролив Цугару), расположенный гораздо южнее, решил задержаться в бухте Де-Кастри не больше чем на пять дней — срок, совершенно необходимый для пополнения запасов.
На островке установили астрономические приборы; плотники тем временем валили лес, а матросы наполняли бочки водой.
«Вокруг каждой хижины островитян, называвших себя орочами[169], была расположена сушильня для лососевой рыбы; пойманную рыбу три-четыре дня держат над расположенным среди хижины очагом, а затем нанизывают на жерди и оставляют сушиться на солнце. Все эти работы были обязанностью женщин: они должны были следить за тем, чтобы вовремя перенести прокоптившуюся рыбу на открытое место, где она приобрела твердость дерева.
Орочи занимались рыбной ловлей в той же реке, что и мы, пользуясь сетями и острогами. Мы наблюдали, как они с отвратительной жадностью поедали в сыром виде голову, жабры, иногда и всю кожу, которую снимали очень искусно; они высасывали из всех этих частей жир с таким же удовольствием, с каким мы глотаем устриц. Большей частью рыба доставлялась в поселок уже без кожи; если же улов оказывался очень богатым, женщины выискивали целые рыбины и с такой же отталкивающей жадностью высасывали слизистые части, считавшиеся самым изысканным кушаньем.
Народ этот отличается нечистоплотностью и омерзительным зловонием. Орочи, пожалуй, принадлежат к числу физически самых слабых племен, а их лица очень далеки от нашего представления о красоте. Они среднего роста — выше четырех футов десяти дюймов; телосложение у них хрупкое, голос слабый и пронзительный, как у детей. У них выдающиеся скулы, маленькие гноящиеся раскосые глаза, большой рот, сплющенный нос, короткий, почти лишенный растительности подбородок и смуглая кожа, лоснящаяся от жира и дыма. Они не стригут волос и заплетают их почти как наши женщины. У орочанок волосы свободно падают на плечи. Нарисованный мною портрет в равной степени относится и к женщинам, и к мужчинам; их трудно было бы отличить, если бы не некоторая разница в одежде. Впрочем, женщинам, в отличие от американских индианок, не приходится выполнять тяжелые работы, которые могли бы лишить их изящества, если бы они им от природы обладали.
Все обязанности женщин сводятся к кройке и шитью одежды, сушке рыбы и заботам о детях; они их кормят грудью до трех- или четырехлетнего возраста. Я крайне удивился при виде ребенка, сначала натянувшего лук, довольно метко пустившего стрелу, поколотившего палкой собаку, а затем бросившегося к груди матери и сменившего пяти-шестимесячного младенца, уснувшего на ее коленях».
Лаперуз получил от орочей сведения об окружающих территориях. Он выяснил, что северная оконечность Сахалина соединялась с материком лишь песчаной мелью, поросшей морскими водорослями, где глубина дна очень незначительна. Эти данные подтверждались небольшими глубинами; промеры в проливе стали показывать не больше шести саженей. Лаперузу хотелось также обнаружить южную оконечность Сахалина, обследованного им лишь до бухты Де Лангль, которая расположена на 47°49' северной широты.
Второго августа «Астролябия» и «Буссоль» покинули бухту Де-Кастри и вновь направились к югу. Открыв и определив координаты острова Моннерон и горы Лангль, мореплаватели обогнули южную оконечность Сахалина, названную ими мыс Крильон, и вступили в пролив между этим островом и Хоккайдо (Окю-Иессо и Иессо французских мореплавателей), получившим название пролива Лаперуза. То была одна из наиболее важных географических проблем, которую оставили нерешенной предшествующие мореплаватели. До тех пор географы сообщали об этом районе самые фантастические сведения: для Сансона Корея являлась островом, а Хоккайдо, Сахалина и Камчатки вовсе не существовало; по мнению Г. Делиля, Хоккайдо и Сахалин представляли собой один остров, тянувшийся до Сангарского пролива; наконец, Бюаш в своих «Географических размышлениях» пишет: «Иессо (Хоккайдо) отодвинули сначала к востоку, перенесли к югу, затем к западу и в конце концов — к северу…»
[169] Орочи в то время жили в бассейнах рек, впадающих в Татарский пролив. Теперь большая часть их живет в Хабаровском крае. Язык орочей относится к маньчжурской подгруппе тунгусо-маньчжурских языков. Основу их хозяйства издавна составляли рыболовство и охота. Зачатки сельского хозяйства у них появились лишь в XX веке.
- Предыдущая
- 73/115
- Следующая